Джон Голсуорси - Девушка ждёт
– Да, это «настоящий мужчина», – говорят, они покоряют женщин с первого взгляда. Но вы вели себя отлично, Динни, хотя вначале глаза у вас метали молнии.
– Но ведь они его не испепелили! И даже не обожгли.
– Ничего! У вас еще все впереди. Адриан попросил леди Монт пригласить его на завтра в Липпингхолл.
– Неужели?!
– Вам остается только поссорить его там с Саксенденом, и дело Хьюберта в шляпе. Адриан нарочно не сказал вам об этом – боялся, что вы себя выдадите. Профессору захотелось отведать английской охоты. Бедняга даже не подозревает, что попадет в логово львицы. Ваша тетя Эм, наверно, его очарует.
– Халлорсен! – пробормотала Динни. – Наверно, в нем есть скандинавская кровь.
– Он говорит, что мать его из Новой Англии, старинного рода, но вышла за человека пришлого. Его родина – штат Вайоминг. Прелестное название: Вайоминг.
– «Безбрежные просторы прерий»… Почему меня так бесит выражение «настоящий мужчина»?
– Потому что напоминает большой подсолнечник, который вдруг распустился у вас в комнате. Но «настоящие мужчины» водятся не только на «безбрежных просторах прерий»; вы увидите, Саксенден тоже из этой породы.
– Правда?
– Да. Спокойной ночи, дорогая. И пусть ни один «настоящий мужчина», не тревожит ваш сон!
Динни разделась и снова вынула дневник Хьюберта; она перечитала страницу, которую себе отметила.
«Сегодня чувствую себя скверно, – как выжатый лимон. Держусь только мыслью о Кондафорде. Что бы сказал старый Фоксхэм, если бы видел, как я лечу мулов! Средство, которое я придумал для них от поноса, привело бы в ужас кого хочешь, но им оно помогает. Бог был в ударе, когда создавал желудок мула. Ночью мне снилось, будто я стою дома на опушке рощи и фазаны летят надо мной один за другим, а я, хоть убей, не могу спустить курок, – словно меня сковало параличом. Без конца вспоминаю старого Хэддона и его слова: „А ну-ка, стреляй! Упрись в землю пятками и целься прямо в голову!“ Славный старик! Вот это был человек… Дождь прошел. Сухо – впервые за десять дней. И звезды высыпали.
Море, да остров, да лунный рог.Звезд немного, но зато каких! [19]
Эх, если бы я мог уснуть!..»
Глава восьмая
Основные черты всякого старинного английского загородного дома – обособленность и своеобразие каждой его комнаты – отличали и Липпингхолл. Гости расходились по своим спальням так, словно они здесь поселились навсегда; каждый из них попадал в свою особую обстановку и атмосферу. Кроме того, у них появлялось ощущение, что, если им вздумается, они смогут все изменить там по своему вкусу. Дорогая старинная мебель стояла вперемежку со случайными вещами, приобретенными для практических целей или ради комфорта. Потемневшие или пожелтевшие от времени портреты предков висели на стенах против еще более потемневших и пожелтевших пейзажей голландских и французских мастеров, кое-где попадались прекрасные старинные гравюры и совсем неплохие акварели. В двух-трех комнатах еще сохранились великолепные старые камины, правда, оскверненные удобными каминными решетками, на которых зато можно было посидеть. В темных переходах перед вами неожиданно возникали лестницы. Вы с трудом запоминали дорогу в свою спальню и тут же ее забывали. А в спальне вы могли обнаружить бесценный старинный гардероб орехового дерева и кровать под балдахином удивительной работы, диван в оконной нише с подушками и французские офорты. К спальне примыкала маленькая каморка с узкой кроватью, а ванная могла быть рядом или довольно далеко, зато вы обязательно находили там ароматические кристаллы. Один из Монтов был адмиралом, поэтому в темных закоулках коридоров висели старинные карты с драконами, которые били хвостом по морям. Другой Монт, дед сэра Лоренса, седьмой баронет, увлекался скачками, – и по картинам на стенах можно было изучать анатомию чистокровных скакунов и жокеев того времени (1860–1883). Шестой баронет, – уйдя в политику, он прожил на свете дольше других, – оставил память о ранней викторианской эпохе – портреты жены и дочерей в кринолинах и себя самого в бакенбардах. Здание было возведено при Карле и достроено при Георгах; кое-где можно было заметить следы викторианской архитектуры, – там, где шестой баронет дал волю своей тяге к прогрессу. Но единственное, что здесь было современным, – это ванные и уборные…
Когда Динни спустилась к завтраку в среду утром – охота была назначена на десять, – в столовой уже сидели или бродили три дамы и все мужчины, кроме Халлорсена. Она опустилась на стул рядом с лордом Саксенденом; тот слегка привстал и поздоровался с ней.
– Доброе утро!
– Динни! – окликнул ее стоявший у буфета Майкл. – Тебе кофе, какао или имбирное пиво?
– Кофе и копченую рыбу.
– Копченой рыбы нет.
Лорд Саксенден поднял голову.
– Нет копченой рыбы? – пробормотал он и снова принялся за колбасу.
– Может, хочешь трески? – спросил Майкл.
– Нет, спасибо.
– А что дать тебе, тетя Уилмет?
– Плов.
– Плова тоже нет. Есть почки, бекон, яичница, треска, ветчина, холодный пирог с дичью.
Лорд Саксенден поднялся.
– А! Ветчина, – сказал он и пошел к буфету.
– Чего же тебе положить, Динни?
– Немного джема, Майкл.
– Есть крыжовник, клубника, черная смородина, апельсиновый.
– Крыжовник.
Лорд Саксенден вернулся на свое место с тарелкой ветчины и, жуя, стал читать письмо. Динни не могла как следует разглядеть его лицо – глаза у него были опущены, а рот набит до отказа. Но она, кажется, поняла, почему ему дали кличку «Зазнайка». У него было красное лицо; светлые усы и волосы начали седеть; за столом он сидел очень прямо. Вдруг он повернулся к ней и сказал:
– Простите, что я читаю. Это от жены. Понимаете, она у меня прикована к постели.
– Какая жалость…
– Ужасно! Бедняжка!
Он сунул письмо в карман, набил рот ветчиной и взглянул на Динни. Глаза у него оказались голубые, а брови – темнее волос – были похожи на связки рыболовных крючков. Глаза были немного навыкате – точно говорили: «Ай да я! Ай да я!» Но тут она заметила вошедшего Халлорсена. Он нерешительно остановился в дверях, потом, увидев ее, подошел к свободному месту с ней рядом.
– Можно мне сесть тут, мисс Черрел? – спросил он с поклоном.
– Конечно; если хотите завтракать, еда стоит вон там.
– Кто это такой? – спросил лорд Саксенден, когда Халлорсен отправился за пропитанием. – Явный американец.
– Профессор Халлорсен.
– Да? А! Написал книгу о Боливии. Так?
– Да.
– Красивый парень.
– Настоящий мужчина.
Лорд Саксенден посмотрел на нее с удивлением.
– Попробуйте ветчины. Кажется, я знал в Харроу вашего дядю.
– Дядю Хилери? Да, он мне говорил.
– Как-то раз он держал со мной пари на три стакана земляничного сиропа против двух, что первый сбежит по ступенькам до спортивного зала.
– Вы выиграли?
– Нет, но так и не заплатил свой проигрыш.
– Как же так?
– Он растянул ногу, а я вывихнул колено. Он доскакал на одной ноге, а я так и остался лежать. Мы провалялись до конца триместра, а потом я ушел из Харроу. – Лорд Саксенден фыркнул. – Так что я все еще должен ему три стакана земляничного сиропа.
– Я думал, это мы, в Америке, любим плотно позавтракать, – сказал, усаживаясь, Халлорсен, – но где уж нам тягаться с вами.
– Вы знакомы с лордом Саксенденом?
– Лорд Саксенден… – с поклоном повторил Халлорсен.
– Здравствуйте. У вас в Америке ведь нет таких куропаток, как наши?
– Кажется, нет. С удовольствием их постреляю. Первоклассный кофе, мисс Черрел.
– Да, – сказала Динни, – тетя Эм гордится своим кофе.
Лорд Саксенден выпрямился еще больше.
– Попробуйте ветчину. Я не читал вашей книги.
– Разрешите вам ее прислать; буду польщен, если вы ее прочтете.
Лорд Саксенден продолжал жевать.
– Да, вам стоит прочесть эту книгу, лорд Саксенден, – сказала Динни, – а я пришлю вам другую на ту же тему.
Лорд Саксенден пристально на нее поглядел.
– Вы оба очень любезны, – сказал он. – Это клубничный джем? – и протянул к нему руку.
– Мисс Черрел, – вполголоса сказал Халлорсен, – мне бы хотелось, чтобы вы просмотрели мою книгу и отметили те места, где я, по-вашему, несправедлив. Я писал эту книгу, когда все во мне еще кипело.
– Не пойму, какая сейчас от этого польза.
– Если хотите, я выброшу эти места из второго издания.
– Как это мило с вашей стороны, – ледяным тоном произнесла Динни, – но сделанного не воротишь.
Халлорсен понизил голос еще больше:
– Я просто в отчаянии, что вас огорчил.
Динни словно обдало волной самых противоречивых чувств – досады, торжества, холодной мстительности, иронии.
– Вы огорчили не меня, а моего брата.
