Джойс Элберт - Безумная парочка
Харри пробормотал что-то. Он сожалеет, что расстроил её. Может быть, он действительно сожалел о случившемся, хотя я в этом сомневаюсь. Однако я определенно ни о чем не сожалела. Я была рада. Рада тому, что мы с Харри сделали это, и тому, что мать застала нас на месте преступления.
- Я сказала - оденься, Алексис!
Она села в старое кресло-качалку и покачалась в нем. Казалось, она хотела успокоить себя таким образом. Но этот способ не сработал.
- Вот, Алексис.
Харри протянул мне мою пижаму с розовыми кроликами, которую я отбросила в сторону.
- Возможно, твой брат - распутник, однако даже у него остался какой-то стыд. Он хотя бы прикрылся в присутствии матери.
- Ты его родила, - сказала я. - Ты уже видела его обнаженным. Я не вижу необходимости вечно прикрываться.
Ярость матери представляла из себя забавное зрелище. Можно подумать, что если я раздета, то это просто конец света. Ее глаза были готовы выскочить из орбит, словно она никогда не видела меня нагой. Бедный Харри. Он не знал, что ему сделать, он казался попавшим в ловушку между двумя рассерженными женщинами. Загнанным и виноватым. Но это я выманила его из школы. Я все затеяла.
- Харри не виноват. - Я заставила мать опустить глаза. - Я позвонила ему в школу и заставила прийти домой.
- Он тебя изнасиловал.
- Нет. Ничего подобного.
Мать перевела взгляд на Харри.
- Я её не насиловал, - сказал Харри. - Честное слово.
- Я его соблазнила, - добавила я, снова почувствовав себя Лорен Баколл.
- Что?!
- Именно так, мама. Если ты хочешь ругаться и обвинять кого-то, обвиняй меня. В прошлом ты во всем винила меня. На этот раз ты будешь права. Потому что ответственность за случившееся лежит на мне. Я соблазнила моего брата и, более того, рада этому.
- Погоди, Алексис. - Харри не хотел, чтобы я брала всю вину на себя. - Возможно, начала все ты, но я это довел дело до конца.
Мать уже перешла за черту крайней ярости. Она выглядела так, словно собиралась упасть в обморок.
- Вы оба омерзительны.
- Мы любим друг друга, - Харри шагнул к ней.
- Не прикасайся ко мне.
Он остановился в растерянности.
- Мои собственные дети.
Не знаю, сколько раз она повторила эти три слова. Потом сказала:
- Сын-развратник и дочь-шлюха. Вот кого я вырастила.
- Пожалуйста, мама, - произнес Харри. - Постарайся не переживать.
- Не переживать? Это все, что ты можешь мне сказать?
- Это больше не повторится. Обещаю тебе. Клянусь.
- Лжец. Отныне твое слово уже ничего не значит для меня. Лжец. Выродок.
Харри побледнел.
- Ты - засохшая старая слива. Вот в чем твоя проблема.
Она не отреагировала на его слова, будто была глухой. Ее блеклые голубые глаза глядели на озеро, горы, красные и золотистые деревья. Не знаю, на что она смотрела. Возможно, на остатки индейского лета. Внезапно меня охватила жалость к матери, и я встала. Она заплакала и подняла руки, чтобы закрыть ими свои глаза, но тут что-то привлекло её внимание. Она уставилась на мой пах. Потом громко закричала.
- Господи, что он с тобой сделал? Ты истекаешь кровью.
Я посмотрела вниз, туда, куда глядела она. По моим ногам текла кровь. Ее было много, гораздо больше, чем на медвежьей шкуре, где осталось маленькое пятнышко.
- Ты пострадала, - закричала мать. - У тебя внутри рана. Он что-то сделал с тобой.
Я заметила испуг на лицах Харри и матери, но поняла, что со мной все в порядке. Ничего страшного не произошло. Во рту у меня появился странный привкус, я не могу описать его, но он был незнакомым. Я направилась к матери, оставляя на полу капли крови.
- Мама, со мной все в порядке. Харри не причинил мне вреда. Это наконец случилось. У меня начались месячные.
Она меня не слышала. Она поникла в кресле-качалке, склонив голову на обтянутое синим трикотажем плечо.
- Она потеряла сознание, - сказал Харри. - Как вчера, когда принесли телеграмму.
- Вызови доктора Дира.
Пока Харри разговаривал по телефону, я трясла мать, пытаясь оживить её, но ничего не добилась. Доктор приехал очень быстро. Он поискал пульс, приложил ухо к груди. Потом закрыл глаза.
- Ваша мать умерла. От сердечного приступа.
Мы с Харри уставились друг на друга, потеряв дар речи.
- Бедные дети, - сказал доктор Дир. - Вчера - ваш отец, а сегодня мать.
На мне уже была пижама с розовыми кроликами. Мы успели до прибытия доктора Дира стереть кровь с пола. Он покачал головой.
- Не знаю, что сказать.
Мы тоже не знали, что сказать, но что-то говорило мне о том, что нас посетила одна и та же мысль: это был наш первый скрепленный кровью договор - первый, но определенно не последний.
ЧАСТЬ 2
ПАРИЖ - 1959
10
Это был первый приезд Харри Маринго в Париж.
В его голове снова и снова крутились слова старой песни: "Апрель в Париже - каштаны в цвету, праздник средь зеленой листвы". Да, это действительно был апрель, но Харри прилетел сюда отнюдь не на праздник. Ему предстояло в четыре часа встретиться с одним из ведущих банкиров города, Иэном Николсоном, которого он никогда прежде не видел.
Харри за все прожитые им двадцать семь лет ещё ни разу так не волновался.
"Мистер Николсон, я бы хотел получить линию кредитов на общую сумму в пять миллионов долларов для финансирования трех фильмов с Сарой Эймс, моей женой, в главных ролях."
Какими бы безумными ни казались ему эти слова, он собирался произнести именно их. Что ответит Иэн Николсон?
"Мой дорогой коллега, я восхищаюсь вашей смелостью, вашей - как это назвать? - предприимчивостью. Я восхищаюсь актерским талантом вашей жены, я видел её в нескольких английских фильмах. Однако оценим ситуацию трезво. Пять миллионов долларов? Миссис Эймс фактически не знают в Америке. Что касается вашей личной профессиональной подготовки..."
Неудивительно, что руки Харри увлажнились. Он посмотрел на свои ухоженные ногти так, словно они принадлежали другому человеку. Еще вчера он постригся, побрился и сделал маникюр в самой модной парикмахерской Беверли Хиллс, у Фредди. Точнее, в салоне стилиста - так в Беверли Хиллс называют парикмахерские.
К Фредди ходили самые знаменитые и богатые люди, а также представители другой, третьей, пограничной группы, к которой принадлежал Харри - те, кто хотел как можно скорее попасть в одну из двух первых. Возможно, когда это случится, он перестанет называть стилистов парикмахерами. Пока что это слово пробуждало воспоминания о старом мистере Рейли, отце Денниса, с его сверкающей лысой головой, запахом сигар и простым тазиком для бритья в пораженных артритом пальцах. Человек может уехать из Пилгрим-Лейка, с грустью подумал Харри, но может ли он выбросить Пилгрим-Лейк из своей души?
Хотя это клише было одним из старейших в мире, оно по-прежнему оставалось более чем справедливым. Он оттолкнул его от себя с той же решимостью, с какой убежал от удушающей затхлости маленького родного городка и всего, что воплощал в себе Пилгрим-Лейк. Алексис повезло. Благодаря завещанию матери она рано вырвалась оттуда и попала в модный швейцарский интернат, в то время как он, любимец Луизы, должен был до конца своих дней управлять универсальным магазином в Пилгрим-Лейке. Смириться с безрадостной участью.
Даже после своей смерти Луиза Смит Маринго держала его в своих объятиях, но он перехитрил её. Теперь их надежный, трудолюбивый, упорный продавец Деннис владел магазином и был счастлив. Харри продал его Деннису за десять тысяч долларов вскоре после знакомства с Сарой. Мать, должно быть, перевернулась в могиле. Что бы она сказала, увидев сейчас сына в двубортном костюме в синюю полоску, с щегольской гвоздикой в петлице, галстуком в белый горошек, в ручной работы туфлях из крокодиловой кожи и плаще от Берберри? Что бы произошло, если бы она увидела, как он совсем недавно ел у Лезерра бифштекс, приготовленный по рецепту Дюма, и полыхающее суфле на десерт? Или как он остановился вчера вечером в отеле "Ланкастер". Эту гостиницу рекомендовала его жена.
- Она элегантна, респектабельна и отличается высоким уровнем сервиса. К тому же находится недалеко от Елисейских полей. Она тебе понравится. Она похожа на "Клэридж".
Сара замолчала, вспомнив, что Харри никогда не был ни в Лондоне, ни в других европейских городах, и до их встречи удалялся от Пилгрим-Лейка не более чем на несколько сотен миль. И то лишь благодаря тому, что в конце концов получил баскетбольную стипендию сиракузского колледжа.
- В любом случае "Ланкастер" придется тебе по вкусу, - добавила Сара. - Похож он на "Клэридж" или нет.
Он поцеловал её, потому что любил это делать, а также для того, чтобы заткнуть ей рот - она имела привычку слишком много болтать. Как обычно, её губы раскрылись в жадном ожидании. Она только что вернулась домой после долгих дневных съемок на студии и ещё была в костюме для верховой езды, который почти не снимала на протяжении всей работы над её первых, почти законченным, голливудским фильмом.
