Уильям Фолкнер - Избранное
Нарцисса была в сером, глаза у нее были сиреневые, а лицо светилось безмятежным спокойствием лилия.
— Но это не относится к детским праздникам, — возразила она.
— Я говорю о вечеринках, а не о приятном времяпрепровождении, — сказала мисс Дженни. — Кстати о детях — что слышно о Хересе?
— Как, разве я вам не говорила? — встрепенулась Нарцисса. — Я вчера получила от него телеграмму. В среду он приплыл в Нью-Йорк. Телеграмма такая бестолковая, я в ней ничего не поняла, кроме того, что он собирается неделю пробыть в Нью-Йорке. В ней было больше пятидесяти слов — Хорес, наверное, разбогател, как все члены Христианской ассоциации молодых людей[13]. Так, по крайней мере, солдаты говорят, — сказала мисс Дженни. — Ну, что ж если война научила человека, подобного Хоресу, делать деньги, значит, от нее в конце концов была большая польза.
— Мисс Дженни! Как вы можете говорить это, после того как Джон… после…
— Чушь! — заявила мисс Дженни. — Война просто дала Джону хороший повод для того, чтобы отправиться на тот свет. В противном случае он бы погиб каким-либо иным способом, доставив кучу хлопот всем окружающим.
— Мисс Дженни!
— Знаю, знаю, милочка. Я восемьдесят лет прожила с этими тупоголовыми Сарторисами и никогда не доставлю удовольствия ни одному из них, проливая слезы над его бесплотной тенью. О чем же все-таки говорится в телеграмме Хореса?
— О чем-то, что он везет с собой, — отвечала Нарцисса, и на ее безмятежном лице мелькнула какая-то нежная досада. — Хорес никогда не умел ясно выражать свои мысли на расстоянии. — Она снова задумалась, устремив взор в зеленый туннель улицы, обсаженной дубами и вязами, сквозь которые полоса той тигровой шкурой разливался солнечный свет. — Как вы думаете, может, он взял на воспитание какую-нибудь военную сиротку?
— Военную сиротку… — повторила мисс Дженни. — Уж скорее маму военной сиротки.
Из-за угла дома показался Саймон. Вытирая рукою рот и волоча ноги, он плелся по газону. Неизменной сигары не было видно.
— Ну, что вы, — быстро возразила Нарцисса, и впрямь серьезно озабоченная. — Неужели вы думаете, что он на это— способен? Нет, нет, Хорес не мог так поступить. Он никогда ничего не делает, не посоветовавшись со мной. Он бы мне написал, обязательно написал бы. Вы же знаете, что это совсем не похоже на Хореса. Сделать такую глупость!
— Гм, гм, — прогудела мисс Дженни в свой горбатый норманнский нос. — Простачок Хорес, который со своим доверчивым видом бродит среди всех этих европейских юбок, которые так изголодались по мужчинам. Он даже и сам не поймет, что попался на удочку, тем более на иностранном языке. Держу пари, что в каждом городе, где он прожил больше недели, его квартирная хозяйка или еще какая-нибудь особа женского пола оставляла ему еду на плите, когда он опаздывал к ужину, или обделяла сахаром других мужчин, чтобы дать ему кофе послаще. Некоторые мужчины рождаются на свет именно для того, чтобы какая-нибудь женщина ради них превращалась в половик, точно так же как некоторые мужчины уже от рождения рогоносцы… Сколько вам лет?
— Все еще двадцать шесть, мисс Дженни, — невозмутимо отвечала Нарцисса.
Саймон отвязал лошадей и стоял возле экипажа в позе, специально предназначенной для мисс Дженни. Для банка у него была другая поза, эта же была исполнена галантной и покровительственной почтительности. Мисс Дженни внимательно посмотрела в безмятежно кроткое лицо своей собеседницы.
— Почему бы вам не выйти замуж, чтобы дать этому младенцу возможность некоторое время пожить самостоятельно? Помяните мое слово — не пройдет и полгода, как какая-нибудь чужая женщина начнет из кожи вон лезть ради великой чести не дать ему промочить ноги, а про вас он даже и не вспомнит.
— Я обещала маме, — спокойно и без всякой обиды отозвалась Нарцисса. — Я только не понимаю, почему он не мог послать вразумительную телеграмму.
— Да… — Мисс Дженни повернулась к своему экипажу. — Может, это и вправду всего лишь военная сиротка, — сказала она, но заявление это прозвучало отнюдь не утешительно.
— Так или иначе, это скоро выяснится, — согласилась ее собеседница и, подойдя к маленькому автомобилю, стоявшему возле тротуара, открыла дверцу. Мисс Дженни села в коляску. Саймон взгромоздился на козлы и взял в руки вожжи.
— Если узнаете что-нибудь новое, сообщите, — сказала мисс Дженни, когда коляска тронулась. — И приезжайте за цветами, когда они вам понадобятся.
— Спасибо. До свидания.
— Трогай, Саймон.
Коляска опять покатилась вперед, и Саймон опять держал свою новость про себя до тех пор, пока они не выехали из города.
— Мистер Баярд приехал, — заметил он тем же небрежным тоном, что и раньше.
— Где он? — встрепенулась мисс Дженни.
— Он еще домой не приходил, — отвечал Саймон. — Я думаю, он на кладбище пошел.
— Чушь, — отрезала мисс Дженни. — Сарторисы больше одного раза в жизни на кладбище не бывают. А полковник знает, что он приехал?
— Да, мэм. Я ему сказал, но, по-моему, он не поверил, что я правду говорю.
— Значит, кроме тебя его никто не видел?
— Я и сам его не видел, — признался Саймон. — Путевой обходчик видел, как он с поезда соскочил, и он сказал…
— Несчастный черномазый идиот! — возмутилась мисс Дженни. — И ты всю эту чушь выболтал Баярду? Умней ты ничего не придумал?
— Так ведь обходчик его видел, — упрямо твердил Саймон. — Не мог же он обознаться.
— Где ж он в таком случае?
— Может, на кладбище пошел, — снова предположил Саймон.
— Погоняй!
Мисс Дженни нашла племянника в кабинете в обществе двух легавых собак. По стенам стояли шкафы с рядами толстых юридических фолиантов, переплетенных в серовато-коричневую телячью кожу, которые собирали пыль и навевали унылые, ничем не нарушаемые размышления; были там и всевозможные исторические романы (в частности, весь Дюма, сочинения коего том за томом в неуклонной последовательности составляли теперь единственное чтение Баярда, и один том всегда лежал на ночном столике возле его кровати), и, наконец, куча всякого хлама — пакетики семян, ржавые шпоры, мундштуки и пряжки от сбруи, брошюры о болезнях растений и животных, затейливые табакерки, которые ему дарили по случаю различных юбилеев и которыми он никогда не пользовался, странные обломки камней, сушеные стручки и корни — все это было собрано в разное время и при разных обстоятельствах, давно улетучившихся у него из памяти, но все равно продолжало храниться. В комнату выходила огромная, запертая на висячий замок кладовая; посередине стоял большой стол, заваленный предметами еще более непонятного назначения, запертое бюро с крышкой на роликах (Баярд был буквально помешан на замках и ключах), диван и три больших кожаных кресла. Эту комнату всегда называли кабинетом, и теперь Баярд сидел там все еще в сапогах для верховой езды и в шляпе и наливал кукурузное виски из маленького пузатого бочонка в графин с серебряной пробкой, а обе собаки с величавой серьезностью на него смотрели.
Одна из собак была очень старая и почти слепая. Она большей частью лежала на солнце посреди заднего двора, а в жаркие дни скрывалась в прохладный пыльный сумрак под кухней. Но к вечеру она подходила к парадным дверям и терпеливо ждала, пока по аллее подъедет коляска, а когда Баярд вылезал и входил в дом, возвращалась на задний двор и опять ждала, пока Айсом приведет кобылу, а Баярд выйдет и сядет в седло. После этого они оба до самого вечера степенно и неторопливо прогуливались по лугам, полям и лесам, меняющим свой облик в зависимости от времени года, — человек на лошади и рядом с ним задумчивый пятнистый сеттер, между тем как вечер их жизни мирно клонился к закату на взрастившей обоих доброй земле.
Младшему псу не было еще и двух лет от роду, он был слишком жизнерадостен для их солидного общества, и хотя временами он бежал рядом или, разгоряченный и забрызганный грязью, вдруг откуда ни возьмись выскакивал к ним посреди поля> это длилось недолго, и вскоре, высунув язык и задрав хвост, на конце которого топорщились тонкие шерстинки, он уже снова теряя голову мчался куда-то в погоне за неуловимыми запахами, которыми окружающий мир соблазнял и манил его из каждого оврага, перелеска и лощины.
Сапоги Баярда промокли до самого верха, на подметки налипла глина, а он сосредоточенно склонился над бочонком и графином под спокойным любопытным взглядом обоих псов. Бочонок был установлен на стуле затычкой кверху, и Баярд с помощью резиновой трубки осторожно перекачивал в графин густую коричневую жидкость. Мисс Дженни вошла в комнату, не успев снять черную шляпку, которая торчала на самой макушке ее аккуратно причесанной седой головы, и собаки, подняв глаза, посмотрели на нее — старшая с величавым достоинством, младшая — очень быстро, застенчиво и ласково застучав хвостом по полу. Но Баярд не поднял головы. Мисс Дженни закрыла дверь и мрачно уставилась на его сапоги.
