Томас Гарди - Вдали от обезумевшей толпы
- Накиньте скорее брезент!
Притащили брезент и завесили им, как занавеской, продух между подскирдниками. Языки пламени тотчас перестали прядать под скирду, а взмыли кверху.
- Станьте здесь с ведром воды и поливайте брезент, чтобы мокрый был, командовал Габриэль.
Огненные языки, загнанные вверх, уже начали лизать углы огромного навеса, покрывавшего скирду.
- Лестницу сюда, - крикнул он.
- Лестница у той скирды стояла, сгорела дотла, - отозвался из дыма кто-то, похожий на призрак.
Оук ухватил комли снопов и, оттянув их так, чтобы можно было поглубже засунуть ногу, полез наверх, цепляясь своей клюкой. Взобравшись на навес, он уселся верхом на стыке и принялся сбивать клюкой налетавшие туда огненные хлопья, не переставая кричать в то же время, чтобы ему принесли большой сук, лестницу и воды.
Билли Смолбери - один из тех, кто ехал в телеге, - разыскал и притащил лестницу, и Марк Кларк взобрался по ней и уселся рядом с Оуком. Там, наверху, можно было прямо задохнуться от дыма, и Марк Кларк, малый проворный, втащил наверх поданное ему ведро воды, плеснул Оуку в лицо и обрызгал его всего с головы до ног, а тот продолжал сметать горящие хлопья, теперь уже обеими руками, размахивая длинной буковой веткой и клюкой.
Толпившиеся внизу люди все так же суетились, стараясь что-то сделать, чтобы потушить пожар, но по-прежнему без всякого толку. Суетящиеся фигуры, окрашенные в кирпичный цвет, отбрасывали резко очерченные, причудливо меняющиеся тени.
В стороне, за самой большой скирдой, куда почти не проникал свет пламени, стояла лошадка, на которой сидела в седле молодая женщина. Тут же рядом стояла другая женщина. Обе они, по-видимому, нарочно держались подальше от огня, чтобы не пугать лошадь.
- Это пастух, - сказала женщина, стоявшая возле всадницы. - Ну да, пастух. Поглядите, как блестит его крюк, когда он бьет по скирде. А вон блузу-то его, бог ты мой, уже в двух местах прожгло. Молодой, красивый пастух, мэм.
- Чей же это пастух? - звонким голосом спросила всадница.
- Не знаю, мэм.
- Но кто-нибудь, наверно, знает?
- Никто не знает, уж я спрашивала. Говорят, не здешний, чужой.
Молодая женщина выехала из-за скирды и с беспокойством огляделась по сторонам.
- Ты как думаешь, рига не может загореться? - спросила она.
- Джан Когген, как по-вашему, рига не может загореться? - переспросила другая женщина стоявшего поблизости человека.
- Теперь-то уж нет, я думаю, можно не опасаться. Вот ежели бы та скирда загорелась, тогда и риге не уцелеть... А так бы оно и было бы, коли б не этот молодой пастух, вон он сидит на той самой скирде и молотит своими длинными ручищами, ровно твоя мельница.
- И как ловко орудует, - сказала всадница, глядя на Габриэля через свою плотную шерстяную вуаль. - Я бы хотела, чтобы он остался у нас пастухом. Кто-нибудь из вас знает, как его зовут?
- Кто ж его знает, никто его здесь никогда не видел.
Укрощенный огонь начал затихать, и Габриэль, убедившись, что ему больше нет надобности восседать на своем высоком посту, собрался слезать.
- Мэрией, - сказала молодая всадница, - ступай туда, он сейчас слезет, и скажи, что фермер хочет поблагодарить его за то, что он нас выручил.
Мэрией подошла к скирде как раз в тот момент, когда Оук сошел с лестницы. Она передала ему, что ей было поручено.
- А где ваш хозяин, фермер? - осведомился Габриэль, оживившись при мысли, что для него может найтись работа.
- Не хозяин, а хозяйка, пастух.
- Женщина - фермер!
- Да и еще какой богатый фермер! - подхватил кто-то из стоящих рядом. Недавно в наши края приехала откуда-то издалека. Дядюшка у ней внезапно скончался, вот ей его ферма и досталась. Старик деньги полпинтами мерил, так кружками и считал, а она теперь, говорят, со всеми кэстербриджскими банками дела ведет. Ей в кинь-монету можно не как нам, грошами, а золотыми играть.
- Вон она там, на лошади, лицо черным покрывалом с дырочками закрыто, сказала Мэрией.
Оук, весь грязный, черный, сплошь облепленный копотью, в прожженной, дырявой, промокшей насквозь блузе, с обугленным и укоротившимся, по крайней мере, дюймов на пять, на шесть пастушьим посохом, смиренно, - тяжкие превратности судьбы сделали его смиренным, - приблизился к маленькой женской фигурке, сидевшей на лошади. Он почтительно, но вместе с тем молодцевато приподнял шляпу и, остановившись у самых ее ног, спросил нерешительным голосом:
- Не требуется ли вам пастух, мэм?
Она подняла шерстяную вуаль, закрывавшую ее лицо, и уставилась на него круглыми от изумления глазами.
Габриэль и его жестокая милая, Батшеба Эвердин, очутились лицом к лицу.
Батшеба молчала, а он повторил машинально упавшим, растерянным голосом:
- Не требуется ли вам пастух, мэм?
ГЛАВА VII
ТАК ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ. БОЯЗЛИВАЯ ДЕВУШКА
Батшеба отъехала в тень. Она и сама не знала - смешно ей, что они вот так встретились, или скорее неприятно, - уж очень все это неловко получилось. В ней шевелилось как будто и чувство жалости, а вместе с тем что-то похожее на чувство торжества: вот он в каком положении, а я... Она не испытывала никакого замешательства, а то, что Габриэль признался ей в любви в Норкомбе, она вспомнила только сейчас, когда, увидев его, подумала, что вот ведь она совершенно забыла об этом.
- Да, - тихо промолвила она, повернув к нему с важным видом слегка зарумянившееся лицо. - Мне нужен пастух. Но...
- Вот он как раз то, что надо, мэм, - веско заявил один из сельчан.
Убежденность действует убедительно.
- Да, да, верно, - решительно поддержал второй.
- Самый подходящий человек, - с воодушевлением подтвердил третий.
- Лучше не найти, - с жаром подхватил четвертый.
- В таком случае скажите ему, чтобы он поговорил с управителем, распорядилась Батшеба.
И все стало на свое место и свелось к делу. Чтобы придать этой встрече подобающую ей романтическую окраску, требовались более подходящие условия летний вечер, уединенность.
Габриэлю помогли разыскать управителя, и они отошли с ним в сторонку потолковать, и все время, пока у них шел этот предварительный разговор, Габриэль старался унять трепыхание в груди, вызванное неожиданным открытием, что эта неведомая ночная богиня Астарта, о которой он слышал такие странные речи, оказывается, не кто иной, как хорошо знакомая ему, обожаемая Венера.
Огонь унялся.
- После такой неурочной работы я предлагаю вам всем немножко подкрепиться, - сказала Батшеба. - Заходите в дом.
- Оно конечно, мисс, неплохо бы перекусить да выпить, - отозвался один за всех, - да только нам куда вольготнее было бы посидеть в солодовне Уоррена, ежели бы вы нам туда чего-нибудь прислали.
Батшеба повернула лошадь и скрылась в темноте. Крестьяне гурьбой двинулись в поселок, и у скирды остались только Оук с управителем.
- Ну вот, как будто и все, стало быть, мы уговорились, - сказал наконец управитель. - Я пошел домой. Доброй ночи, пастух.
- А вы не могли бы меня на жилье устроить? - попросил Габриэль.
- Вот уж чего не могу, того не могу, - отвечал управитель, стараясь поскорей увильнуть от Оука, точь-в-точь как благочестивый прихожанин от блюда с доброхотными даяниями, когда он не собирается ничего давать. Ступайте прямо по дороге, уткнетесь в солодовню Уоррена, они туда все сейчас угощаться пошли; там, верно, вам что-нибудь укажут. Доброй ночи, пастух.
Управитель, который, по-видимому, сильно страшился возлюбить ближнего, как самого себя, зашагал вверх по склону холма, а Оук направился в селение. Он все еще никак не мог опомниться от этой встречи с Батшебой. Он радовался, что будет жить поблизости от нее, и в то же время был совершенно ошеломлен тем, как быстро такая молоденькая, неопытная норкомбская девушка превратилась в невозмутимую властную женщину. Впрочем, некоторым женщинам только недостает случая, чтобы показать себя во весь рост.
Тут Габриэлю пришлось оторваться от своих мыслей, чтобы не сбиться с дороги, - перед ним было кладбище, и он пошел по тропинке вдоль ограды, где росли громадные старые деревья. Тропинка поросла густой травой, которая даже и сейчас, в заморозки, заглушала его шаги. Поравнявшись с дуплистым деревом, которое даже среди всех этих старых великанов казалось патриархом, Габриэль увидел, что за ним кто-то стоит. Он продолжал идти, не останавливаясь, но случайно наподдал ногой камень, и тот откатился со стуком. Фигура, стоявшая неподвижно, вздрогнула и попыталась принять небрежно-беспечный вид.
Это была очень тоненькая девушка, в легкой не по сезону одежде.
- Добрый вечер, - приветливо сказал Габриэль.
- Добрый вечер, - ответила девушка.
Голос оказался необычайно пленительным, низкого, бархатного тона. Такие голоса любят описывать в романах, но в жизни их редко услышишь.
- Будьте так добры, скажите, пожалуйста, попаду ли я этой дорогой в солодовню Уоррена? - спросил Габриэль, которому действительно нужно было узнать, туда ли он идет, но кстати хотелось еще раз услышать этот мелодичный голос.
