Никому о нас не говори - Алёна Черничная
Моя машина срывается с места под непрекращающиеся сигналы «газели» позади.
***
«Аппарат абонента выключен или…»
Я продолжаю звонить, пока пытаюсь доехать до того гаражного кооператива и не встрять во все вечерние пробки. Видимо, только сейчас меня наконец догнали литры выпитых энергетиков. Вместо сердца в груди сейчас барабан, в который долбят и долбят.
К гаражному кооперативу я добираюсь за полчаса. Это длинные лабиринты построек за одним из старых микрорайонов города.
Последний раз я был здесь ещё мелким. Гоняли с пацанами по крышам. Когда-то эти гаражи были под охраной, здесь даже стоял шлагбаум. А сейчас почти всё заброшено, асфальт — сплошные дыры и один горящий фонарь в конце первого ряда.
Я оставляю машину сразу на въезде. Шум мотора здесь ни к чему. Привлекать внимание — не моя цель. Мне бы найти хоть какую-то мелочь, зацепку, которая просто намекнёт, почему её телефон нашёлся в этом месте.
А ещё лучше дождаться полицию, но как бездействовать, если Аня где-то здесь?
Прохожу вдоль рядов, огибая лужи. Не знаю, что ищу. В сгущающихся сумерках я мало что могу рассмотреть, поэтому слушаю, впитываю в себя каждый звук вокруг, каждый шорох. Даже не натягиваю капюшон худи на голову. Держу кулаки в карманах и просто иду вдоль старых гаражей. Брожу в их лабиринтах. Здесь ни души. Даже ни одной собаки не встречаю.
Прохожу один бесконечный ряд гаражей в полной тишине. Второй. И только на третьем ряду прямо под единственным горящим фонарём меня тормозит глухой звук удара. Я замираю на месте и не дышу. Могло же послышаться? Но звук повторяется ещё дважды.
Это где-то рядом, у меня за спиной. Я оборачиваюсь, натыкаясь взглядом на гараж. Его облезлые железные ворота заперты на самый обычный навесной замок.
И опять откуда-то изнутри слышится глухой удар. Я ещё раз окидываю взглядом гараж. Либо я от отсутствия сна окончательно словил паранойю и сейчас просто незаконно проникну в частную собственность, либо моя паранойя найдёт Аню.
Всё может быть совпадением: и звуки из гаража, и то, что её телефон включился где-то здесь. Дождаться ментов? А если Аня действительно там, в этом вонючем гараже? И каждая секунда для неё — это страх, боль…
Да к чёрту!
Всего один раз в жизни я делал это — сбивал замок. В восьмом классе с пацанами взломали пожарный ящик в школьной раздевалке. И сделал я это обычным обломком кирпича с одного удара. Правда, замок там был раза в три меньше.
Всё, что нахожу для этого гаражного замка, — самый обычный булыжник.
Сжимаю его в ладони, замахиваюсь, набираю полную грудь воздуха, напряжённые пальцы слипаются с камнем, слышу скрип зубов в ушах, челюсть сводит. Делаю замах. Удар. Ещё удар.
Булыжник летит на землю, а вместе с ним и замок. Одна створка гаражных ворот медленно и со скрипом открывается.
— Аня! — Я врываюсь внутрь.
Здесь темно и стоит запах краски. Лезу в карман за телефоном, но даже включить фонарик не успеваю. В этой темноте отчётливо слышится шум: монотонные, глухие удары. Один за одним. Одновременно близко и будто бы не здесь.
— Аня! — зову ещё раз громко.
Всё затихает, кроме моего бешеного сердца, что долбит в рёбра. А через мгновение у меня ползёт мороз по коже. Я слышу протяжное мычание. Оно идёт откуда-то из-под пола.
Теперь мне уже плевать, что только что взломал чужой гараж.
Держа в одной руке телефон с включённым фонариком, другой я шарю по грязному дощатому полу, а стоны и удары, идущие откуда-то снизу, не прекращаются. Они становятся всё отчаяннее. Под моими пальцами проскальзывают окурки, болты и просто мусор, но я продолжаю ползать на коленях, пока не нащупываю ладонью небольшое железное кольцо. Не задумываясь, дёргаю его вверх, и несколько дощечек одновременно поднимаются вслед за ним.
Передо мной зияет самая настоящая чёрная дыра с лестницей, ведущей вниз. А оттуда, из темноты, не прекращаются стоны и мычание.
Я не спускаюсь туда, а буквально прыгаю, зажав в ладони телефон с включённым фонарём. Ударяюсь ногой обо что-то, спиной задеваю железную лестницу, но боли не ощущаю.
Ведь там, внизу, меня парализует по-настоящему.
Я видел столько жестокости, крови, разбитых носов, выплюнутых зубов… Я сам не раз ломал своим противникам челюсти. Я видел в гробу свою мёртвую мать с багровыми следами от верёвки на шее.
Но вид сжавшейся в комок Ани, сидящей на каких-то ящиках, укрытых грязным покрывалом, оказывается для меня страшнее всего. А её глаза: огромные, испуганные… Она зовёт ими. В них столько страха. Рот Ани залеплен скотчем. Она мычит. Стонет. И эти беспомощные звуки чудовищнее любого хруста ломающихся костей. Аня дёргается, ударяя ногами в железную сетку, будто бы хочет рвануть ко мне, но остаётся на месте.
И я тоже не двигаюсь. Наверное, это и есть шок. Тот самый, настоящий, который душу из тебя выбивает.
Я искал Аню, прокручивая порой в голове жуткие картинки, от которых начинало тошнить, а к реальному ужасу, получается, оказался не готов.
В отчаянном, молящем мычании я отчётливо слышу своё имя. Тим. Только это и выводит меня из паралича.
— Ань! Аня! Аня! — повторяя как заведённый, бросаюсь к ней.
Кладу телефон на стеллаж фонарём вверх, прижимаю трясущуюся Аню к себе. Она перестаёт мычать. Утыкается ледяным носом мне в шею и судорожно дышит.
У меня трясутся руки, когда я глажу её по волосам.
— Нашёл. Господи, нашёл, — шепчу я.
Аня снова что-то пытается произнести через заклеенный скотчем рот.
— Сейчас, сейчас, — бормочу я, отодвигаясь от неё. Обхватываю бледное лицо ладонями. Погладив по холодным щекам, аккуратно цепляю край скотча. — Потерпи, ладно? Будет неприятно.
Аня согласно кивает и зажмуривается, а я дёргаю скотч. Слышу, как она резко втягивает носом воздух, а потом сразу хрипит.
— Мои руки.
И только тогда я замечаю, что её запястья обвиты пластиковыми хомутами. Они затянуты вокруг железной трубы, идущей по стене.
— Сейчас, Ань. Сейчас, — тараторю я, ища в карманах джинсов зажигалку.
Но, сука, как же дрожат мои руки, когда подношу крошечное пламя к запястьям. На них видны красные тонкие кровоподтёки. Подсвеченные зажигалкой, они выглядят дико.
Пластик быстро поддаётся огню. Плавится за несколько секунд и освобождает Аню. Она облегчённо выдыхает, безвольно роняя руки. А
