Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников
И хорошо также, когда место в поезде нужно брать с бою. Часто ли приходится положительному человеку в мирное время участвовать в боях?
И это хорошо, когда приедешь на курорт, в пансион или в отель, и увидишь, что удобств никаких, что кормят отчаянно, что цены не те, что ни одно из условий не выполнено. Масса новых впечатлений бурно заполняет всю психику, колышет ее от самого дна до самой поверхности. И затем – на целый год – материал для воспоминаний. Самых трогательных, самых волнующих.
А потому – не нужно бояться никаких перемен.
Дома есть электрическое освещение? Пусть теперь будет простой керосин! Дома живете в трех комнатах? Поживите в одной. Дома есть ванна? Что ж. Не мойтесь недели две, три. Уходите с утра на лоно природы, невыспавшийся, голодный, немытый, бродите по горам, натирая пузыри на ногах, лазьте по скалам, срывая ногти, падая внезапно в обрывы; собирайте на пляже океана всю дрянь, какую выбрасывает морская стихия; хватайте все водоросли, красивые камни, ракушки, отгоняйте от себя крабов, медуз, поднимайтесь со стоном, когда волна свалит вас с ног и ударит о камень. Все терпите, все жадно испытывайте.
Но зато как хорошо после этого вернуться домой! Какая свежесть в душе! Какой шанжман дэ-з-идэ! Все вещи на месте. Все удобства – к услугам. И какой искренний, радостный вздох вырывается тогда из освеженной, облегченной груди:
– Слава Богу! Окончилось!
«Возрождение», Париж, 18 июня 1937, № 4083, с. 4.
Возвращение домой
Как ни расценивать последние события в советской России, ясно одно: конец близок.
Каждый день может принести долгожданную счастливую весть.
Вот, сравним наше настроение сейчас с тем, в котором пребывали мы в последние десять лет. Какое различие! Еще два года назад – таким отдаленным казалось многим из нас освобождение России. У некоторых даже создалась уверенность, что все это – на многие десятилетия. Кое-кто даже исчислял закабаление России веками. Говорил о вредных «иллюзиях»…
И, вдруг, – несколько последних месяцев – и снова мечты. Снова надежды. Чего не могли организовать враги режима внутри страны, чего не могли сделать мы, эмигранты, чего не могли добиться настроенные против большевиков европейцы, то производит сейчас там, в Москве, сам Сталин. Спасибо ему!
Небывалый в истории вождь лично ликвидирует шайку, на которую опирался; собственноручно производит черную работу по чистке придворных конюшен; сам расчищает путь для тех, кто наступает против него.
И в тот день, когда его будут вешать, много старых грехов простится ему за эту могучую ассенизацию, дератизацию и дезинфекцию.
И ради оригинальности впоследствии можно будет даже поставить ему в Гори небольшой памятник. А на памятнике высечь:
«Неутомимому самоубийце благодарная Россия».
* * *Так, вот, следовательно, опять можно мечтать. Как когда-то давно, раньше, в первые годы. И что особенно ценно – нынешние мечты несравненно более обоснованы. Вначале в распоряжении у нас были одни только предположения; теперь же – неопровержимые факты. Когда-то раньше мы могли высказываться только в порядке новогодних речей: «будущий Новый Год встретим в России». Сейчас же, слава Богу, не нужно никакого Нового Года. За события ручается не загадочный год – будущий, новый, а всем уже знакомый – испытанный старый.
Что же произойдет здесь, среди нас, когда освобождение России наступит? Лет пятнадцать назад на этот вопрос, конечно, легко было ответить. Завтра переворот, послезавтра – поход. Никто не раздумывал, не взвешивал, не колебался.
Я знал, например, в те времена, в начале двадцатых годов, одного генерала, который ежедневно внимательно просматривал свой мешок – все ли в порядке: обмундирование, сапоги, смена белья. А в походную фляжку генерал каждое утро аккуратно наливал свежую воду.
На всякий случай. Мало ли что может быть!
А теперь генерала уже нет в живых. Фляжка перешла по наследству к детям. Ее каждый год наполняют малиновым сиропом. И как раз на днях мне пришлось быть в числе других приглашенных в этой семье. Во время общей беседы гостями случайно стал обсуждаться вопрос: кто поедет, когда падет советский режим?
И вот некоторые реплики:
Пожилая дама: Позвольте… А как же я буду жить в России без газа?
Молодая дама: Да, это заманчиво поехать на родину. Но, скажите: умеют ли там парикмахеры делать хороший эндефризабль[392]?
Присяжный поверенный: Аттанде-с[393]. Если я поеду, то значительно позже. У меня возраст не тот, господа, чтобы бегать из России по нескольку раз.
Пожилой: Я, конечно, рад буду свержению. Но разве национальной России не нужны патриоты-корреспонденты из Парижа? Я охотно сделаюсь патриотом-корреспондентом!
* * *Вообще наше обратное переселение в Россию сейчас для многих очень сложная вещь.
Прежде всего: куда деть пианино?
Не будь пианино, дух служения родине, разумеется, восторжествовал бы. Но кто купит инструмент наспех, за приличную цену, не в рассрочку? А везти с собой, когда сам в точности не знаешь, куда, разве возможно? Кроме того, шутка ли сказать, сколько государств по дороге… Границы. Таможни.
Затем мебель. Это ведь глупо: ходить в продолжение пятнадцати лет в зал Друо, подбирать обстановку красного дерева, волноваться, выкрикивать цены, забирать вместе с шифоньеркой пять дюжин старых зонтиков, получать в придачу к вольтеровскому креслу шестьдесят зеленых садовых стульев, все это классифицировать, распихивать по знакомым, тратить лучшие силы на создание уюта… И, вдруг, все прахом из-за исчезновения какого-то подлеца Сталина!
Стоят ли большевики того, чтобы в связи с их падением приличная семья ломала уклад цивилизованной жизни?
Далее. Если привыкшие к комфорту эмигранты приедут туда – на чем они будут сидеть, спать, полулежать? А вдруг – одни табуретки?
Получишь после каторжных усилий какую-нибудь квартирку… А обои содраны, с потолка течет, водопровод не действует, электрические провода порваны. И сядешь тогда на деревянную скамью, заменяющую кровать, уныло оглянешься по сторонам, вздохнешь, зажмуришься… И такая тоска цивилизованную душу охватит!
Там, в Париже, огромная висячая лампа над столом… Когда нужно, зажигаются сверху, среди стекляшек, добавочные прелестные лампочки. У стены могучий буфет, с зеркалом, с резными колонками, с высоким фронтоном. Внутри – посуда обеденная, чайная; банки с вареньем: абрикосовым, земляничным, черносмородиновым. А в кабинете – массивный письменный стол. А в спальне – национальная кровать. А в конце коридора ванная комната. Все сверкает эмалью… Все манит белизной. Краны с холодной, с горячей водой. Душ. Умывальник. О, Париж, незабвенный Париж, где ты? Куда ушла недавняя сказка? Неужели отныне только во сне будешь являться ты разочарованному взору? Неужели навсегда исчез ты со своими широчайшими в мире тротуарами, со своими ревю в театрах, со своими метро, ото, бистро, экспо?
И вместо всего этого теперь неприветливая, унылая, серая родина. Ах, не слишком ли много она требует от культурного утонченного эмигранта? И отблагодарит ли она беженца
