Чарльз Диккенс - Холодный дом (главы XXXI-LXVII)
- Такой был уговор, - согласился мистер Смоллуид, по-прежнему неохотно.
- Поэтому, - продолжал мистер Баккет, сразу же переменив свой любезный тон на строго деловой, - вы в настоящее время имеете при себе это завещание, и единственное, что вам остается сделать, это вынуть его!
Покосившись на нас бдительным взглядом и торжествующе потерев нос указательным пальцем, мистер Баккет впился глазами в своего "закадычного друга" и протянул руку, готовый взять бумагу и передать ее опекуну. Мистер Смоллуид вынул бумагу очень неохотно и лишь после того, как многословно попытался уверить нас в том, что он бедный, трудящийся человек и полагается на порядочность мистера Джарндиса, который не допустит, чтобы он, Смоллуид, пострадал из-за своей честности. Но вот, наконец, он очень медленно вытащил из бокового кармана покрытую пятнами, выцветшую бумагу, сильно опаленную на обороте и немного обгоревшую по краям - очевидно, ее когда-то хотели сжечь, но, бросив в огонь, быстро вытащили оттуда. С ловкостью фокусника мистер Баккет мгновенно выхватил бумагу у мистера Смоллуида и вручил ее мистеру Джарндису. Передавая ее опекуну, он прошептал, приложив руку ко рту:
- Он не договорился со своими домочадцами, сколько за нее надо запросить. Все они там из-за этого переругались. Я предложил за нее двадцать фунтов. Сперва скаредные внуки накинулись на дедушку за то, что он зажился на этом свете, а потом накинулись друг на друга. Бог мой! Это такая семейка, что каждый в ней готов продать другого за фунт или два, если не считать старухи, но ту не приходится считать только потому, что она выжила из ума и не может заключать сделок.
- Мистер Баккет, - громко проговорил опекун, - какую бы ценность ни представляла эта бумага для меня или для других, я вам очень признателен, и если она действительно ценная, я сочту своим долгом соответственно вознаградить мистера Смоллуида.
- Не соответственно вашим заслугам. Не бойтесь этого, - дружески пояснил мистер Баккет мистеру Смол-луиду. - Соответственно ценности документа.
- Это я и хотел сказать, - промолвил опекун. - Заметьте, мистер Баккет, что сам я не стану читать этой бумаги. Дело в том, что вот уже много лет, как я окончательно отказался от всякого личного участия в тяжбе - так она мне осточертела. Но мисс Саммерсон и я, мы немедленно передадим бумагу моему поверенному, выступающему в суде от моего имени, и все заинтересованные стороны будут безотлагательно осведомлены о ее существовании.
- Вам ясно, что мистер Джарндис совершенно прав, - заметил мистер Баккет, обращаясь к своему спутнику. - Теперь вы поняли, что никто не будет в обиде, и, значит, у вас гора с плеч свалилась, - стало быть, можно приступить к последней церемонии - отправить вас в кресле обратно домой.
Отперев дверь, он кликнул носильщиков, пожелал нам доброго утра, значительно посмотрел на нас, согнув палец на прощанье, и ушел.
Мы тоже поспешили отправиться в Линкольнс-Инн. Мистер Кендж был свободен, - он сидел за столом в своем пыльном кабинете, набитом скучными на вид книгами и кипами бумаг. Мистер Гаппи подвинул нам кресла, а мистер Кендж выразил удивление и удовольствие по поводу того, что наконец-то видит в своей конторе мистера Джарндиса, который давно уже сюда глаз не кажет. Это приветствие он произносил, вертя в руках очки, и мне казалось, что сегодня ему особенно подходит прозвище "Велеречивый Кендж".
- Надеюсь, - проговорил мистер Кендж, - что благотворное влияние мисс Сачмерсон, - он поклонился мне, - побудило мистера Джарндиса. - он поклонился опекуну, - отчасти преодолеть его враждебное отношение к той тяжбе и тому суду, которые... так сказать, занимают определенное место среди величественной галереи столпов нашей профессии?
- Насколько я знаю, - ответил опекун, - мисс Саммерсон наблюдала такие результаты деятельности этого суда и такие последствия этой тяжбы, что никогда не станет влиять на меня в их пользу. Тем не менее если я все-таки пришел к вам, то это отчасти из-за суда и тяжбы. Мистер Кендж, прежде чем положить эту бумагу к вам на стол и тем самым развязаться с нею, позвольте мне рассказать вам, как она попала в мои руки.
И он рассказал это кратко и точно.
- Вы изложили все так ясно и по существу, сэр, - сказал мистер Кендж, как не излагают дела даже на заседании суда.
- А вы считаете, что английские суды Общего права и Справедливости когда-нибудь высказывались ясно и по существу? - заметил мистер Джарндис.
- О, как можно! - ужаснулся мистер Кендж.
Сначала мистер Кендж как будто не придал особого значения бумаге, но не успел он бросить на нее взгляд, как заинтересовался, а когда развернул ее и, надев очки, прочел несколько строк, стало ясно, что он был поражен.
- Мистер Джарндис, - начал он, подняв глаза, - вы это прочли?
- Нет, конечно! - ответил опекун.
- Но слушайте, дорогой сэр, - сказал мистер Кендж, - это завещание Джарндиса составлено позже, чем те, о которых идет спор в суде. Все оно, по-видимому, написано завещателем собственноручно. Составлено и засвидетельствовано, как полагается по закону. И если даже его собирались уничтожить, - судя по тому, что оно обгорело, - все-таки фактически оно не уничтожено. Это неопровержимый документ!
- Прекрасно! - сказал опекун. - Но какое мне до него дело?
- Мистер Гаппи, - позвал мистер Кендж громко. - Простите, мистер Джарндис...
- Да, сэр?
- К мистеру Воулсу в Саймондс-Инн. Мой привет. "Джарндисы против Джарндисов". Буду рад побеседовать с ним.
Мистер Гаппи исчез.
- Вы спрашиваете, какое вам дело до этого документа, мистер Джарндис? Но если бы вы его прочитали, вы увидели бы, что в нем вам завещано гораздо меньше, чем в более ранних завещаниях Джарндиса, хотя сумма остается весьма крупной... весьма крупной, - объяснил мистер Кендж, убедительно и ласково помахивая рукой. - Засим вы увидели бы, что в этом документе суммы, завещанные мистеру Ричарду Карстону и мисс Аде Клейр, в замужестве миссис Ричард Карстон, гораздо значительнее, чем в более ранних завещаниях.
- Слушайте, Кендж, - сказал опекун, - если бы все огромное богатство, вовлеченное тяжбой в порочный Канцлерский суд, могло достаться обоим моим молодым родственникам, я был бы вполне удовлетворен. Но неужели вы просите меня поверить в то, что хоть что-нибудь хорошее может выйти из тяжбы Джарндисов?
- Ах, полно, мистер Джарндис! Это предубеждение, предубеждение! Дорогой сэр, наша страна - великая страна... великая страна. Ее судебная система великая система... великая система. Полно! Полно!
Опекун ничего не сказал на это, а тут как раз появился мистер Воулс. Всем своим видом он скромно выражал благоговейное почтение к юридической славе мистера Кенджа.
- Как поживаете, мистер Воулс? Будьте так добры, присядьте здесь рядом со мной и просмотрите эту бумагу.
Мистер Воулс повиновался и внимательно прочел весь документ от начала и до конца. Чтение его не взволновало; но, впрочем, его не волновало ничто на свете. Изучив бумагу, он отошел к окну вместе с мистером Кенджем и довольно долго говорил с ним, прикрыв рот своей черной перчаткой. Не успел мистер Воулс сказать и нескольких слов, как мистер Кендж уже начал с ним спорить, но меня это не удивило - я знала, что еще не было случая, чтобы два человека одинаково смотрели на любой вопрос, касающийся тяжбы Джарндисов. Однако в разговоре, который, казалось, весь состоял из слов "уполномоченный по опеке", "главный казначей", "доклад", "недвижимое имущество" и "судебные пошлины", мистер Воулс, по-видимому, одержал верх над мистером Кенджем. Закончив беседу, они вернулись к столу мистера Кенджа и теперь уже стали разговаривать громко.
- Так! Весьма замечательный документ, правда, мистер Воулс? - промолвил мистер Кендж. Мистер Воулс подтвердил:
- Весьма.
- И весьма важный документ, мистер Воулс? - проговорил мистер Кендж.
Мистер Воулс снова подтвердил:
- Весьма.
- И, как вы правильно сказали, мистер Воулс, когда дело будет слушаться в следующую сессию суда, появление этого документа будет весьма интересным и неожиданным фактом, - закончил мистер Кендж, глядя на опекуна с высоты своего величия.
Мистер Воулс, юрист менее значительный, но стремящийся к укреплению своей репутации, был польщен, что его мнение поддерживает такой авторитет.
- А когда же начнется следующая сессия? - спросил опекун, вставая после небольшой паузы, во время которой мистер Кендж бренчал деньгами в кармане, а мистер Воулс пощипывал свои прыщи.
- Следующая сессия, мистер Джарндис, начнется в следующем месяце, ответил мистер Кендж. - Разумеется, мы немедленно проделаем все, что требуется в связи с этим документом, и соберем относящиеся к нему свидетельские показания; и, разумеется, вы получите от нас обычное уведомление о том, что дело назначено к слушанию.
- На которое я, разумеется, обращу не больше внимания, чем всегда.
- Вы по-прежнему склонны, дорогой сэр, - сказал мистер Кендж, провожая нас через соседнюю комнату к выходу, - при всем вашем обширном уме, вы по-прежнему склонны поддаваться распространенному предубеждению? Мы процветающее общество, мистер Джарндис... весьма процветающее общество. Мы живем в великой стране, мистер Джарндис... мы живем в великой стране. Наша судебная система - великая система, мистер Джарндис; неужели вы хотели бы, чтобы у великой страны была какая-то жалкая система? Полно, полно!
