Джек Керуак - Сатори в Париже. Тристесса (сборник)
«Я тут недавно работаю» ответил он по-французски.
Я не пытаюсь тут очевидное втолковать, но послушайте-ка:-
Я не виноват, да и ни один американский турист или даже патриот не виноват, что французы отказываются от ответственности за свои пояснения – Они вправе требовать частной жизни, но шутовство есть дело подсудное Закону, О Monsieur Bacon et Monsieur Coke – Шутовские выходки, они же обман, суть дело подсудное перед Законом, когда оно касается утраты вами гражданского благосостояния либо безопасности.
Как если б какой-нибудь Негритянский турист вроде Папы Кейна из Сенегала подошел ко мне на тротуаре перекрестка Шестой авеню с 34-й улицей да и спросил, как ему пройти к отелю «Дикси» на Таймз-сквер, а я его вместо этого направил в Бауэри, где его (скажем) убьют баскские и индийские гоп-стопщики, и свидетель слышал бы, как я задаю этому невинному африканскому туристу эти неверные направления, и потом дал в суде показания, что он слышал эти шутовские наставленья с намереньем лишить права-прохода, либо права-общественного-прохода, либо права-на-правильное-направление, так все равно расфигачимте же ж всех нелюбезных и невоспитанных дивизионистских крыс по обе стороны Приколизма и прочих Измов.
Однако старый хозяин бара спокойно объясняет мне, где это, и я говорю ему спасибо и ухожу.
28
Вот я вижу уже гавань, цветочные горшки на задах кухонь, старый Брест, кораблики, пара танкеров вдали и дикие мысы в сером суетливом небе, чёта вроде Новой Шотландии.
Обнаруживаю контору и захожу. Вот в ней два субъекта, занятые луковой шелухой дублированных копий всего, и даже любовницы на коленях у них нет, хоть она сейчас где-то и в глубине. Я выкладываю по пунктам, бумаги, они говорят, ждите час. Я говорю, хочу в Лондон сегодня вечером лететь. Они говорят, «Эр-Интер» не летает прямо в Лондон, а обратно в Париж и там садишься на другую компанию. («Брест же сами-знаете-сколько-доплюнуть от Корнуолла», жалко, что не смог им сказать, «зачем же обратно в Париж?») «Ладно, полечу в Париж. Во сколько сегодня?»
«Сегодня нет. Из Бреста следующий рейс в понедельник».
Так и представляю себе, как мотыляюсь по Бресту целые веселые выходные без номера в гостинице и поговорить не с кем. Прям тут у меня глаза загораются – это я думаю: «Сейчас суббота, утро, я могу оказаться во Флориде и как раз успеть к хахачкам на заре, когда парень плюхнет их мне на дорожку!» – «А поезд в Париж есть?»
«Да, в три».
«Билет мне продадите?»
«Вам самому туда надо явиться».
«А что все-таки с моим чемоданом?»
«Будет здесь только в полдень».
«Значит, иду на вокзал покупаю билет, немного беседую со Сбегай-Принеси и называю его „Старым Черным Джо“, и даже пою это названье, одаряю его французским поцелуем, клюю в каждую щеку, даю ему четвертачок и возвращаюсь сюда».
Всего этого я на самом деле не сказал, а надо было, а сказал я лишь «Ладно» и пошел на вокзал, взял первоклассный билет, тем же путем вернулся, уже специалист по брестским улицам, заглянул внутрь, пока никакого чемодана, пошел на Rue de Siam, коньяк и пиво, тупо, вернулся, чемодана нет, поэтому зашел в бар по соседству с этой Воздушной Конторой Бретонских ВВС, о которой я должен писать длинные письма Макмаллену из САК[60] —
Я знаю, там есть много красивых церквей и часовен, надо бы пойти на них поглядеть, а потом в Англию, но раз Англия в сердце моем, чего туда переться? а кромь того, не важно, насколько чаруют тут культура и искусство, без сочувствия они без толку – Вся прелесть гобеленов, земель, людей: – никчемна, если нет сочувствия – Поэты гениальные лишь украшенья на стене, если без поэзии доброты и Caritas – Это значит, что Христос был прав, а все с тех пор (кто «мыслил» и писал противоположные собственные мнения) (как, скажем, Зигмунт Фройд и его холодное обесценивание беспомощных личностей) были неправы – в этом вот, жизнь личности, как говорит У. К. Филдз, «Проникнута взрачной опасностью», но когда знаешь, когда умрешь, ты вознесешься, ибо вреда никакого не творил, Ах передайте это обратно Бретани да и Прочему в придачу – Нужен ли нам Университет Определения-Вреда, чтобы такому учил? Пусть никто не побудит тебя ко злу. У Хранителя Чистилища два Ключа от Врат Св. Петра, а сам он третий и решающий ключ.
И ты никого не побуждаешь ко злу, либо же зеницы глазниц твоих и прочее жариться будут на ирокезском колу и самим Дьяволом при том, тем, кто предпочел Иудой закусывать. (Из Данте.)
Что б скверного ни сделал ты, оно к тебе возвратится стократ, до йоты и титла, законами, что действуют в том, что наука нынче зовет «углубляющимся таинством исследований».
Ну так исследи-ка заново, Крейтон, когда твои разыскания завершатся, Гончий Пес Небес оттащит тебя прямиком к Хызяину.
29
В общем, захожу я в тот бар, чтоб чемодан свой не упустить с его благословенными пожитками, как будто этот Джо Э. Льюис, комик, мог бы попробовать забрать свое с собой на Небеса, пока жив на земле, сами шерстинки котов твоих у тебя на одежде благословенны, и потом мы все вместе можем пялиться и рты разевать на Динозавров, ну, в общем, вот этот бар, и я в него вхожу, сижу немножко, возвращаюсь через две двери, чемодан на месте наконец и привязан к цепи.
Ярыжки ничего не говорят, я беру чемодан, и цепь отпадает. Военно-морские курсанты, как раз покупающие там билеты, таращатся, как я подымаю чемодан. Я показываю им свое имя, написанное оранжевой краской на полоске черной ленты у замочной скважины. Мое имя. Выхожу, с ним.
Тащу чемодан в бар Фурнье и засовываю его в угол, и сажусь у стойки, нащупывая свои железнодорожные билеты, и у меня два часа на попить и подождать.
Это место называется «Le Cigare»[61].
Входит хозяин Фурнье, всего тридцать пять, и тут же к телефону, и такой вот: «Allo, oui, cinque, ну, quatre, ну, deux, bon»[62] бряк трубкой по рычагу. Я соображаю, что это букмекерский притон.
О тут-то я радостно им говорю «А кто, по-вашему, сегодня лучший жокей в Америке? А?»
Как будто им не до лампочки.
«Туркотт!» торжествующе воплю я. «Француз! Рази не видали, как он этот „Прикнесс“ выиграл?»
«Прикнесс», «Шмыгнесс», они про этот приз и не слыхивали, их тут «Grand Prix de Paris» волнует, не говоря уж о «Prix du Counseil Municipal» и «Prix Gladiateur», да ипподромы Сен-Клу, да Мезон-Лаффитт, да Отёй, а еще и Венсанн, у меня челюсть отваливается, стоит подумать, насколько велик этот мир, что международные игроки на лошадках, не говоря даже об игроках на бильярде, даже собраться все вместе не могут.
Но Фурнье со мной очень любезен и говорит «У нас тут на прошлой неделе была пара французских канадцев, жалко, что вас не было, они свои галстухи на стенке оставили: видите? У них с собой гитара была и пели turlutus, и веселились будь здоров».
«Как звать, не помните?»
«Ньях – Но вы, американский паспорт вот, Лебри де Керуак, говорите, и приехали сюда искать вести о своей семье, чего ж вы уезжаете из Бреста всего через несколько часов?»
«Ну, – теперь вы мне расскажите».
«Мне кажется» («me semble») «если вы так сильно постарались аж в такую даль забраться и, несмотря ни на что, сюда добрались, через Париж и библиотеки, говорите, теперь, раз уж вы тут, жалко будет, если хотя б не позвоните да не зайдете хотя бы к одному Лебри в этом телефонном справочнике – Смотрите, их тут десятками. Лебри-аптекарь, Лебри-юрист, Лебри-судья, Лебри-оптовик, Лебри-ресторатор, Лебри-книготорговец, Лебри-капитан дальнего плавания, Лебри-педиатр —»
«А есть Лебри-гинеколог, который любит женские бедра?» («Ya ta un Lebris qu’est un gynecologiste qui aimes les cuisses des femmes?») ору я, и все в баре, включая кельнершу Фурнье и старика на табурете со мной рядом, естественно, хохочут.
«– Лебри – эй, кроме шуток – Лебри-банкир, Лебри из Трибунала, Лебри-гробовщик, Лебри-импортер —»
«Позвоните Лебри-ресторатору, и я отдам свой галстух». И я снимаю свой синий вязаный галстук из вискозы, и вручаю ему, и расстегиваю воротник, словно я дома. «Не понимаю я этих французских телефонов», прибавляю я и добавляю себе: («Но О вы-то наверняка» потому что мне напомнило моего лепшего другана в Америке, который сидит на краешке своей кровати с первого заезда по девятый, во рту бычок, но не большой романтический курящийся бычок Хамфри Богарта, а просто старый фильтр от «Мальборо», бурый и выгоревший со вчерашнего дня, и он по телефону такой стремительный, что муху цапнет, если та с дороги не уберется, не успеет он трубку снять, а телефон еще даже не зазвонил, но кто-то с ним разговаривает: «Алло, Тони? Тут будет четыре, шесть, три, за пятерку».)
Кто б мог подумать, что в своем поиске предков я дойду до букмекерской точки в Бресте, О Тони? брат друга моего?
В общем, Фурнье берет и садится на телефон, добывает Лебри-ресторатора, заставляет меня прибегнуть к самому элегантному французскому, чтоб меня пригласили, вешает трубку, воздевает руки и говорит: «Вот, ступайте повидайтесь с этим Лебри».
