Жорж Сименон - Часовщик из Эвертона

На стадионе через репродуктор комментируют ход игры, а болельщики наверняка судачат о Дейве. Интересно, слушал ли Мьюзек радио? А может, к нему пришли и сообщили новость? Так или иначе, сейчас он сидит у себя на веранде, попыхивая свистящей чиненой трубкой.

У мастерской затормозила машина, из нее вышли двое, судя по походке — мужчины. Они подошли к витрине и заглянули внутрь.

— Звонка нет? — спросил один.

— Не вижу.

Постучали в стеклянную дверь. Дейв не шевельнулся. Тогда один отошел на середину улицы и принялся разглядывать окна второго этажа. Видимо, старуха полька сидела у окна. Снизу ей крикнули:

— Скажите пожалуйста, где мистер Гэллоуэй?

— Следующее окно.

— Он дома?

Мешая английские слова с польскими, она кое-как объяснила, что нужно обойти вокруг дома, войти в маленькую дверь между гаражами и подняться по лестнице. Похоже, они поняли: шаги стали удаляться.

Дейв знал, что они вот-вот постучат в дверь, но даже не задумался, кто бы это мог быть. В любом случае, пора было вставать. Все равно оцепенение проходило, и он уже искусственно пытался его удержать. Весь фокус был в том, чтобы, распластавшись на матрасе, держать мышцы в напряжении. Не дожидаясь, пока на лестнице зазвучат шаги, он поднял голову, открыл глаза, и его поразило, что вокруг все как всегда: те же четкие формы вещей, тот же светлый квадрат окна, через приоткрытую дверь виден угол гостиной.

Раздался стук. Не отвечая, он сел на край кровати; в голове было пусто: он еще не осознал как следует весь драматизм того, что разворачивалось вокруг.

— Мистер Гэллоуэй!

Постучали громче. Вышла соседка и затараторила:

— Я слыхала, как в час он вернулся, а потом больше никуда не выходил. Странно только, что с тех пор в квартире не слыхать ни звука.

— А он не мог покончить с собой?

Дейв остолбенел, нахмурился: такое ему и в голову не приходило.

— Мистер Гэллоуэй, вы слышите?

Он покорно встал, пошел к дверям, повернул ключ в замке.

— Да? — выдавил он.

Посетители были не из полиции. У одного — кожаная сумка через плечо, в руках большой фотоаппарат. Другой, толстяк, произнес название известной нью-йоркской газеты таким тоном, словно иных объяснений не требуется.

— Снимай, Джонни.

Вместо извинений он бросил:

— Надо успеть к вечернему выпуску.

Спросить у Дейва разрешения никто не подумал. Бледная вспышка, щелчок.

— Минутку! Где вы были, когда мы постучали?

Не имея привычки лгать, Дейв без раздумий ответил:

— В комнате сына.

Он тут же пожалел о своих словах, но было уже поздно.

— В той? Вас не затруднит пройти туда на минутку? Да-да, вот так. Встаньте у кровати. Смотрите на нее.

Возле дома остановилась еще одна машина, хлопнула дворца, послышались торопливые шаги.

— Щелкай скорей! Готово? Гони в газету. Обо мне не беспокойся, как-нибудь доберусь. Извините, мистер Гэллоуэй, но мы подоспели первые, и глупо было бы этим не воспользоваться.

Дверь осталась незапертой, и в квартиру вошли еще двое. Все четверо были между собой знакомы; осматривая комнаты, они переговаривались.

— Нам сообщили, что полицейская машина привезла вас домой около часу дня, и утром вы ничего не ели. Вы успели подкрепиться с тех пор?

Дейв признался, что нет, не успел. Их энергия особенно остро давала ему почувствовать собственное бессилие. Рядом с ним они выглядели такими жизнестойкими, такими уверенными в себе.

— Вы не голодны?

Он не знал. Шум, суматоха, ежеминутные вспышки совсем его ошеломили.

— Вы сами готовили себе и сыну?

Теперь ему хотелось заплакать, даже не от горя — от изнеможения.

— Не знаю, — ответил он. — Не понимаю, о чем вы спрашиваете.

— У вас есть его фотография?

Дейв чуть было не проболтался, но, спохватившись, решил отпираться и хмуро буркнул, что у него нет никаких фотографий. Он лгал: на самом деле у него лежал в тумбочке альбом со снимками Бена. Но это необходимо скрыть от них во что бы то ни стало.

— Вы бы съели что-нибудь.

— Пожалуй.

— Сделать вам сандвич?

Он предпочел сделать сандвич сам, и его тут же запечатлели у открытого холодильника.

— По-прежнему неизвестно, где он? — в свою очередь нерешительно спросил Дейв, готовый тут же замолчать.

— Вы разве не слушали радио?

Ему стало стыдно, словно он пренебрег своим отцовским долгом.

— Полиция теперь уже не знает, чему и верить: сведения о синем «олдсмобиле» поступают разом из пяти-шести мест. Кто-то утверждает, что видел его под Лерисбургом, в Пенсильвании, — но тогда, выходит, они повернули обратно. А хозяин одного ресторанчика в Юнион-Бридже, Виргиния, уверяет, что кормил их завтраком как раз перед тем, как услышал по радио их приметы. Он даже назвал блюда, которые они заказали: креветки и жареный цыпленок.

Дейв изо всех сил старался, чтобы лицо его не выдало. Когда им с Беном случалось обедать в ресторане, тот всегда просил заказать креветок и цыпленка.

— Он взял ваш пистолет?

Радуясь перемене темы, Дейв запротестовал:

— У меня никогда не было оружия.

— Но вам известно, что у него есть пистолет?

Репортеры что-то записывали. Гзллоуэй, не присаживаясь, жевал сандвич, запивал молоком.

— Я никогда не видел у него пистолета, не считая игрушечных. Он был спокойным ребенком.

Ради сына он выдержит все. Нельзя допустить, чтобы газеты травили Бена; поэтому он будет терпелив с репортерами, постарается им угодить.

— Он много играл с пистолетами?

— Не больше, чем другие дети.

— До какого возраста?

— Не помню. Лет до двенадцати.

— А во что он играл потом?

Дейв не мог вспомнить вот так, с ходу, и ему стало стыдно. Казалось бы, он должен помнить о сыне все. А не тогда ли Бен, как сумасшедший, увлекся футболом? Нет, футбол начался по крайней мере на год позже. А что же было в промежутке?

— Животные! — воскликнул он.

— Какие животные?

— Всякие. Какие попадались. Он держал белых мышей, вытаскивал из норок и приносил домой крольчат, но они через несколько дней подыхали.

Похоже, репортеров это не заинтересовало.

— Его мать умерла, когда он был еще маленький?

— Об этом мне не хотелось бы говорить.

— Видите ли, мистер Гэллоуэй, мы можем об этом умолчать, но другие-то молчать не станут. Не пройдет и часу, как здесь будут мои коллеги. Даже если вы откажетесь отвечать, все равно они все выведают.

Это правда. Молчать нет смысла.

— Она не умерла.

— Вы в разводе?

Нехотя, чувствуя себя так, словно открывает свои тайны чужим, Дейв пояснил:

— Она ушла от меня.

— Сколько тогда было мальчику?

— Шесть месяцев. Но я прошу вас...

— Не беспокойтесь. Вам не придется упрекнуть нас в отсутствии такта.

Дейв понимал, что они делают свое дело, и не возмущался. Как все, он с интересом читал в газетах подобные репортажи, но ему никогда не приходило в голову поставить себя на место тех, о ком там писали. Ему казалось, что все это происходит где-то в другом мире.

— Вам было известно о его отношениях с Лилиан Хоукинс?

Он ответил, что нет — ведь так оно и было.

— Вы ее знали?

— Только в лицо. Несколько раз она заходила ко мне в мастерскую.

— Мне представляется, что вы с сыном были большими друзьями?

Что на это скажешь? Дейв подтвердил. Он в это свято верил — вплоть до прошлой ночи, хотя и до сих пор цепляется за эту веру. Один из собеседников, высокий и тощий, смахивал скорее на молодого гарвардского профессора, чем на репортера; он пристально изучал Гэллоуэя, и это было неприятно. Он не задал еще ни одного вопроса, но тут вступил в разговор, заметив:

— В общем, вы были для сына и отцом, и матерью.

— Я делал, что мог.

— Вам никогда не приходило в голову снова жениться, чтобы создать мальчику нормальную жизнь?

Гэллоуэй покраснел и почувствовал, как краснеет, и от этого ему сделалось совсем тошно. Не задумываясь, он выпалил:

— Нет.

Журналист, словно следуя продуманному плану, неумолимо продолжал:

— А вы не ревновали его?

— Я? Ревновал? — переспросил Дейв.

— Если бы он попросил у вас разрешения жениться на Лилиан Хоукинс, как бы вы к этому отнеслись?

— Не знаю.

— Разрешили бы?

— Наверно, да.

— Охотно или скрепя сердце?

Толстяк, который приехал первым, легонько толкнул коллегу локтем, и тот пошел на попятный:

— Простите мою настойчивость, но, видите ли, меня больше всего интересует человеческий аспект.

В этот момент эвертонская команда, должно быть, забила мяч: восторженный рев не смолкал несколько минут.

— От кого вы узнали о случившемся?

— Мне сказали в полиции. Сперва они попытались связаться со мной по телефону. Телефон внизу, в мастерской.

Об этом Дейв готов был рассказать поподробнее. Это давало облегчение. Он принялся объяснять, тратя много лишних слов, как ему пришлось обойти вокруг дома, чтобы попасть в мастерскую, и как двое полицейских, оба в форме, вдруг вышли из машины, прочли на вывеске его фамилию и сверились с блокнотом.