Жозеф Бедье - Тристан и Изольда
- Ивен, довольно тебе провожать ее, оставь ее, коли жизнь тебе мила! Но
Ивен сбросил свой плащ.
- Смелей, друзья! Примитесь-ка за палки, за костыли! Настало время показать нашу доблесть.
Любо было видеть, как, скинув свои плащи, прокаженные поднялись на больных ногах, отдувались, кричали, потрясая костылями; тот грозит, этот ворчит. Но противно было Тристану бить их. Сказители утверждают, что он убил Ивена. Так говорить непристойно. Нет, он слишком доблестен, чтобы убивать такое отродье. Не он, а Горвенал, отломив крепкий дубовый сук, ударил им по черепу Ивена; черная кровь брызнула и потекла по всему телу, вплоть до искривленных ног.
Тристан отбил королеву, впредь ей больше никакого зла не будет. Он разрезал веревки, связывавшие ее руки; и, покинув равнину, они углубились в лес Моруа. Там, в густой чаще, Тристан почувствовал себя в безопасности, как за стеной крепкого замка.
Когда солнце склонилось, они остановились, все трое, у подножия горы. Страх утомил королеву; она опустила свою голову на грудь Тристана и заснула.
Наутро Горвенал похитил у одного лесничего лук и две хорошо оперенные зубчатые стрелы и отдал Тристану - хорошему стрелку, который подстерег косулю и убил ее. Горвенал набрал груду сухих сучьев, достал огнивом искру и зажег большой костер, чтобы изжарить дичь, а Тристан нарубил ветвей, устроил шалаш и покрыл его листвой; Изольда густо устлала его травой. Тогда в глубине дикого леса началась для беглецов жизнь суровая, но милая им.
Глава IX
Лес Моруа
ГЛУБИ ГЛУХОГО ЛЕСА с великим трудом, словно преследуемые звери, они бродят и редко осмеливаются к вечеру возвратиться на вчерашний ночлег. Питаются они только мясом диких зверей, вспоминая с сожалением о вкусе соли и хлеба. Их изможденные лица побледнели; одежда, раздираемая шипами, превращается в лохмотья. Они любят друг друга - и не страдают.
Однажды, когда они скитались по большим лесам, никогда не знавшим топора, случайно они набрели на хижину отшельника Огрина. На солнце в кленовой роще, вблизи своей часовни, прогуливался тихими шагами старик, опираясь на посох.
- Сеньор Тристан! - воскликнул он. - Узнай, какой великой клятвой поклялись жители Корнуэльса. Король велел объявить во всех приходах: кто тебя поймает, получит в награду сто марок золотом. И все бароны поклялись выдать тебя живым или мертвым. Покайся, Тристан! Бог прощает грешников.
- Раскаяться мне, друг Огрин? В каком преступлении? Ты, который нас судишь, знаешь ли ты, какое зелье мы испили на море? Да, славный напиток нас опьянил, и я предпочел бы скорее нищенствовать всю мою жизнь по дорогам и питаться травами и корнями вместе с Изольдой, чем без нее быть королем славного государства.
- Да поможет тебе Господь, сеньор! ибо ты погиб и для этого света, и для будущего. Изменника своему господину следует разорвать на части двумя конями, сжечь на костре, и там, где пал его пепел, трава больше не растет, и пахота на том месте без пользы, там гибнут и деревья, и злаки. Тристан, отдай королеву тому, кто сочетался с ней браком по римскому закону!
- Она более не принадлежит ему: он отдал ее своим прокаженным; у прокаженных я ее и отнял. Теперь она навсегда моя; расстаться с ней я не могу, как и она со мной.
Огрин присел, у его ног Изольда плакала, склонив голову на колени человека, принявшего на себя страду во имя Божие.
Отшельник повторял ей святые слова Евангелия, но, обливаясь слезами, она качала головой и не хотела ему верить.
- Увы, - сказал Огрин, - как утешить мертвых? Покайся, Тристан, ибо человек, живущий в грехе без раскаяния, мертв.
- Нет, я живу и не раскаиваюсь. Мы вернемся в лес, который дает нам приют и нас охраняет. Пойдем, Изольда, дорогая!
Изольда поднялась. Они взялись за руки и вступили в высокие травы; вереск, деревья сомкнули за ними свои ветви, и они исчезли за листвой.
Послушайте, добрые люди, о славном приключении. Тристан воспитал собаку-ищейку, красивую, живую, легкую на бегу; ни у одного графа, ни у одного короля нет ей равной для охоты с луком. Звали ее Хюсден. Пришлось запереть собаку в башне, навязав ей на шею чурку. С того дня, как она не видела более своего хозяина, она отказывалась от всякой пищи, рыла лапами землю, в глазах ее были слезы, она выла. Многим стало ее жалко.
- Хюсден, - говорили они, - ни одно животное не умело так преданно любить, как ты. Да, мудро изрек Соломон: "Преданный мне друг - это моя борзая".
И король Марк, вспоминая о прошлых днях, думал в своем сердце: "Большой ум у этой собаки, что она так плачет по своем хозяине; есть ли кто в Корнуэльсе, кто бы стоил Тристана?"
Три барона пришли к королю:
- Белите, государь, отвязать Хюсдена: мы узнаем, от тоски ли по своем хозяине собака так скучает. Если нет, то, когда ее отвяжут, вы увидите, как она будет бросаться, с раскрытой пастью и высуня язык, на людей и животных, стараясь укусить их.
Ее отвязали. Она выскочила из двери и побежала в комнату, где прежде находила Тристана. Она рычит. воет, ищет - напала, наконец, на след своего хозяина. Шаг за шагом пробегает она по дороге, которой Тристан шел к костру. Все следуют за ней. Громко тявкая, она лезет на утес. Вот она в часовне, вскочила на алтарь, внезапно прыгает из окна, падает у подошвы скалы, снова находит след на берегу, останавливается на мгновение в цветущей роще, где прятался в засаде Тристан, затем направляется к лесу. Нет никого, кто бы, видя это, ее не пожалел.
- Государь, - сказали тогда рыцари, - не надо следовать за нею: она, пожалуй, заведет нас в такое место, откуда трудно будет и выбраться.
Они оставили ее и вернулись. Достигнув леса, собака огласила его своим лаем. Издалека услышали его Тристан, королева и Горвенал: "Это Хюсден!" Они испугались: наверно, король их преследует; он, должно быть, напустил на них ищеек, как на диких зверей. Они углубились в чащу. На опушке, с натянутым пуком, стал Тристан, но когда Хюсден увидел и признал своего хозяина, он прыгнул прямо к нему, вертя головой и хвостом, выгибая спину, свиваясь кольцом. Затем он подбежал к белокурой Изольде, к Горвеналу, приласкался и к коню.
Тристан сильно опечалился:
- Увы! Какое горе, что он нас нашел! Что может поделать с собакой, которая не умеет быть спокойной, преследуемый человек? По равнинам и лесам, по всей своей земле ищет нас король; Хюсден выдаст нас своим лаем. Увы, ведь из любви и по природному благородству пришла моя собака искать смерти! Нам следует, однако, остерегаться. Что делать!? Посоветуйте мне. Погладив Хюсдена, Изольда сказала:
- Пощади его! Мне пришлось слышать об одном уэльском леснике, который приучил свою собаку бегать без лая по кровяному следу раненых оленей. Вот была бы радость, дорогой Тристан, если бы удалось, потрудившись, выучить тому и Хюсдена.
Он задумался на мгновение, меж тем как собака лизала руки Изольде. Сжалился Тристан и говорит:
- Попытаюсь, уж слишком тяжело мне убивать его.
Вскоре Тристан пошел на охоту, выгнал лань и ранил ее стрелой. Собака хочет броситься по следам лани и лает так громко, что оглашается лес. Тристан ударом заставляет ее замолчать; Хюсден поднимает глаза на своего господина; он удивлен, не смеет больше лаять и не идет по следу. Тогда Тристан кладет его у своих ног, затем бьет себя по сапогу каштановым прутом, как то делают охотники, чтобы науськать собаку. Видя это, Хюсден хочет снова залаять, и Тристан наказывает его. Не прошло и месяца, как, школя собаку таким образом, он научил ее охотиться молча: когда, бывало, он ранит стрелой косулю или лань, Хюсден, никогда не подавая голоса, выслеживает ее по снегу, льду или траве. Если он настигал зверя в лесу, то отмечал то место, притаскивая туда ветви; если заставал его на лугу, то покрывал травой тушу и возвращался без лая за своим хозяином. Прошло лето, наступила зима. Любящие жили, приютясь в пещере, и на земле, отвердевшей от мороза, ледышки щетинили их ложе из опавших листьев. Ни он, ни она не чувствовали горя - такова была сила любви. Но когда вернулось светлое время года, они построили под большими деревьями шалаш из зазеленевших ветвей. Тристан с детства умел искусно подражать пению лесных птиц, он подражал то иволге, то синице, то соловью или другому пернатому, и порой на ветвях шалаша множество птиц, прилетевших на его призыв, распевали, назобившись, свои песни в сиянии дня. Любящие не бродили более по лесу и не скитались беспрестанно, ибо ни один барон не отваживался их преследовать, зная, что Тристан повесил бы его на ветвях дерева.
Случилось, однако, что один из четырех предателей, Генелон, - да будет проклят он Богом! - увлеченный охотой, осмелился забрести в лес Моруа. В то утро на опушке леса, в глубоким овраге, Горвенал, расседлав своего коня, пустил его пастись на молодой траве; поблизости, под навесом из ветвей, на груде цветов и зелени покоился Тристан, крепко обняв королеву, и оба спали.
Внезапно Горвенал заслышал лай своры: собаки мчались, выгоняя оленя, который бросился в овраг. Вдали на лугу показался охотник. Горвенал признал его: это был Генедон-барон, которого больше всего ненавидел его господин. Он скакал один, без конюшего, вонзив шпоры в окровавленные бока своего коня и нахлестывая его шею. Спрятавшись за деревом, Горвенал подстерегал его; быстро подъезжает он, медленнее будет возвращаться.
