Геннадий Аксенов - Тайбола

Доставив подростка на берег, Ювеналий принялся приводит его в чувство. Потом хватились — нет Тайболы. Гришутка, всхлипывая, ходил берегом реки и звал:

— Тайбола! Тайбола!

Но напрасно… Собаку навсегда поглотили бездонные глуби могучей реки Мезени.

Лишь через несколько дней рыбаки вытащили ее неводом вместе с указывающей пароходам фарватер реки вехой, на которую намоталась цепочка.

Рассказы

Медвежонок

…На крылечке дома охотника Евсея мужики коротали вечер. Вдруг раздался истошный вопль сторожихи бабки Николаихи:

— Медведь! Медведь на овсянике!

Бросились скопом мужики к овсянику, выдернув на бегу из ограды по колу. Но топтыгина и след простыл. Вернулись храбрецы на крылечко. Отдышалась, пришла в себя и Николаиха:

— Ах, ядрена корень, как он, толстопятый, меня напужал! Аж сердце захолонуло!

Хохот мужиков потряс воздух. И от этого смеха сторожиха взорвалась:

— Медведей в лесу — нельзя за ягодами сходить. Детей и баб пужают. А вы тут лясы точите, смешками забавляетесь. Тьфу! То же мне охотники! Бороды-то свои позорите.

— Угомонись, Анисья Николаевна! Оставь бороды в покое, — обиделся бригадир Ерошкин. — Надо будет лицензию взять да избавиться от наглеца. Вот Евсей у нас охотник, ему и забивать…

От крутого решения бригадира попритихли удальцы, курят, жгут самокрутки, думают. Не выдержал сын охотника Алексей:

— Да вы что! В кои времена живете? Бабка Анисья! Природу беречь надо! Медведь-то овсяник. Много он овса не съест. Разве что чуток помнет. А бояться… Так только ты одна его и боишься!

— Што, правильно сынишка бает, даром что в восьмом классе учится, — вынул изо рта старинную цыганскую трубку Евсей. — Разрешение ясно дадут, раз народ просит. Только в этом ли выход? Может, лучше медведя от деревни отвадить? Но, чтоб запомнил, проучить. Пожалуй, этим я и займусь.

— Батюшки, царица небесная! — заголосила Николаиха. — Да слыхано ли это, чтоб дику зверину — не любу шерстину, да без ружья проучить?

— Ты что же это, Евсей Петрович, выдумал? — зашумели вновь мужики. — Или пошутил?

— Брось, Евсей, не хорохорься. Зверь — он зверь и есть. Мыслимо ли с ним без ружья, — положил тяжелую руку на плечо охотника бригадир.

— Нет, Ерошкин, баста! Убивать медведя я не буду и вам не позволю. Заготовьте-ка лучше квасу поболе, мужики, а об остальном я на досуге поразмыслю.

И вот вечером в овсяное поле за деревней Евсей поставил две колоды с квасом, а в квас бросил старый засахарившийся мед. Пусть полакомится зверь для начала, а там видно будет.

Ночь мужику показалась вечностью. Едва заиграла утренняя заря, отправился охотник в поле. Без шума, осторожно подошел.

Из овсов доносилось сопение: тяжелое, прерывистое, с храпом.

— Трезвенник ты мой лохматый, никак, спишь? — обрадовался Евсей.

А «трезвенник», лончак, отбившийся от матки, раскинув когтистые лапы и оголив живот, лежал на поле. Медвежонок, напившись получившейся бражки и опьянев, уснул и храпел так, что метелки овса около него склонялись до земли.

Евсей, ожидавший увидеть крупного зверя, чертыхнулся: «Такого безобидного лакомку приговорили убить. А все из-за выжившей из ума старухи. Надо спасти божью животинку. Но вот как уберечь от пули глупышку непутевого. Может, колокольчик спящему-то надеть?».

Он заспешил домой, привычно рванул дверь конюшни и хлопнул по крупу всхрапнувшего воронка:

— Не все тебе с колокольчиком гулять. Надо и топтыгину порезвиться.

…Мишка лежал в той же позе. Охотник слегка прикоснулся к нему длинной палкой, потом потормошил сильнее — медвежонок и ухом не повел.

— Здорово же ты, Михайло, обмишулился! — хохотнул в ладонь Евсей.

Он быстро просунул конец ремня под шею зверя и застегнул его на металлическую пряжку.

— Носи на здоровье поющий талисман и будь счастлив, топтыжка.

Выйдя на край овсяного поля, мужик сел на обросший мохом валун и задумался: «Не жестоко ли я обошелся с хозяином тайги? Глупому ясно, что с колокольчиком-то какая ему охота. Может, пока не проснулся, снять?»

Но в это время из села донесся звук барабана-побудки ночного сторожа. Рожок пастуха и мычание коров подняло хозяйственного мужика на ноги. Евсей спохватился — ему тоже надо гнать в стадо свою комолую буренку.

Николаиха, идя с дежурства к себе домой, первой встретила охотника. А он, поравнявшись, подтолкнул локтем старуху.

— Иди смотри на нелюбу-то шерстинку — вон на поле с колокольчиком лежит.

Обрадованная старушка заголосила:

— Евсей медведя пымал! Медведя Евсей пымал!

Голос у Анисьи Николаевны звонкий, не раз поднимал он сельчан среди ночи во время пожара. И сейчас люди, толком не поняв в чем дело, рванули за сторожихой.

Не ожидавший от сторожихи такой прыти, Евсей опешил. Потом спохватился, да поздно.

— Уу, чертова старуха! Всех сбаламутила… И куда бежит, куда бежит дура баба? Ведь медвежонок-то не связан, а только с колокольчиком!

«Может случиться непоправимое», — встревожился он. Схватив дома ружье, охотник пустился вдогонку за сельчанами. Однако догнать их и предупредить об опасности не успел.

А на поле, завидев лежащего лончака, сторожиха схватила хворостину и смело принялась стегать веткой по морде зверя.

— Все, не будешь больше меня пугать! Не будешь пужать! — упивалась местью Анисья Николаевна.

Медвежонок прижал уши, хрюкнул носом и, пружиной подпрыгнув вверх, рявкнул.

Оторопел народ. Одни со страху в овес попадали, другие в разные стороны побежали. А старушка ойкнула и мешком рухнула под ноги лончака.

Пьяного топтыгина не держали лапы. Кувыркнувшись через голову, он запрыгал туда-сюда, туда-сюда. Но кругом были люди. Едва найдя брешь между ними, медвежонок пустился наутек.

Подбежавший охотник увидал лишь скрывающийся в березняке виляющий зад медвежонка да услышал звон колокольчика.

Бесплатный цирк развеселил людей. Лишь побледневшая сторожиха, стоя на коленях, отбивала поклоны Богу в благодарность за спасение.

«Как он там в лесу, непутевый, с колокольчиком-то?» — вздыхал Евсей.

Мужик не находил себе места. Пробовал даже подманить зверя: тайком носил в лес мясо и разбрасывал, да все зря. Медвежонок как сквозь землю провалился.

Понемногу случай с лесным «воронком» стали забывать. Но как-то пошли мужики с бабами в лес за малиной и слышат колокольчик звенит-переливается. «Скота, вроде бы, здесь, за болотами, быть не должно. Уж не „воронок“ ли Евсея шастает», — смекнули женщины. И отправили мужчин в разведку.

Оказалось, действительно «воронок» забрался в малинник и лежит, обнимает ветки обеими лапами да ягоды в пасть сует. Сосет, причмокивает, колокольчиком позванивает, от удовольствия не видит и не слышит ничего.

— Жив, значит, лакомка — гора у меня с плеч, — обрадовался Евсей, услышав про медвежонка. — А подрастет да поумнеет — так и снимет колокольчик. Ремень-то, чай, кожаный…

Мохнатка

Подкидывая мягкий толстый зад, впереди мчалась черно-бурая молодая медведица. Загулявшая впервые и еще не знающая как вести себя, самка старалась уйти от своих преследователей.

Трое суток назад она, отъевшаяся за лето на ягодах и сладких кореньях, балуясь, валила старые пни, разрывала муравейники в лесу, не зная, куда деть бурлившую в ней дикую силу. На толстых деревьях обрывала когтями кору, обламывала крепкие сучья. И тут повстречала небольшого медведка, жировавшего в ее владениях.

Раньше она избегала встречи с ним. А тут от избытка энергии сама напала на него сзади, чтобы выгнать со своего участка.

С остервенением грызла загривок, пока медведко поддавался. Наконец зверь показал желтые клыки и хватил лапой по голове медведицы. И тогда мохнатка побежала.

Она уже покинула их общие владения, а медведко все не отставал и продолжал преследовать ее до тех пор, пока неожиданно не появился зверь покрупнее и не оттеснил его от мохнатки.

За несколько суток беспорядочной беготни медведица не раз нарушала помеченные границы соседей и, осмелев, раздавала увесистые затрещины особо надоедавшим преследователям.

При каждой остановке у зверей начиналась грызня со свалкой — за право быть ближе к самке. И когда двое набросились на старого облезлого медведя, неожиданно появившегося в окружении медведицы, она не испытала к нему жалости.

Ее свирепое сердце волновали лишь победители, отстоявшие свое право быть рядом с ней. И цепкие, хитрые глазки мохнатки с особенным интересом поглядывали на крупного бурого медведя, бежавшего в ногу с ней.

Бурый космач, жарко дыша, успел несколько раз лизнуть морду мохнатки, и у той от каждого прикосновения горячего языка замирало сердце, и занесенная для удара лапа бессильно повисала в воздухе.