Андрей Малыгин - Зеркало, или Снова Воланд
Лицо Бородкина стало быстро набирать цвет, и он отвернулся от сидящих напротив него.
— Ну что вы, Ле… — попытался он слабо протестовать, но Орлов продолжал:
— Ты не перебивай меня. Я знаю, что говорю. Если бы я не знал хорошо своих подчиненных, то не проработал бы столько лет здесь директором. Вообще-то надо тебе спартанские условия создать, уважаемый Павел Васильевич… Половину твоего аппарата сократить… Тогда быстренько не по бабам, а по железкам мероприятия составишь и будешь усердно контролировать их безусловное выполнение. А так сам как следует не работаешь да еще и директора все время от работы отрываешь, — засмеялся Орлов.
— Лев Петрович, ну что вы, наоборот… — попытался, улыбаясь, опять перебить Бородкин, но вновь не успел.
— Ладно, ладно. Я чего звоню-то… Моя у тебя сидит?
— Да…
— Так ты ей скажи, чтобы после обеда зашла ко мне. Я где-то… часика в три появлюсь. Понял? А пока поеду в профилакторий… Надо же к приему хоть мало-мальски подготовиться. А то твои работнички к трем часам заявятся с новыми мероприятиями, а я, понимаешь, буду к ним не готов… — хохотнул он, явно передразнивая подчиненного. — Ну все, начальник, давай… совещайся дальше.
— Лев Петрович, не волнуйтесь… Конечно, мы эти вопросы непременно проработаем… Все, о чем говорили, примем к исполнению.
Директорский голос пропал и Бородкин тоже повесил трубку. Глаза подчиненных выжидающе смотрели на раскрасневшегося от общения с Орловым начальника.
— Ну вот, понимаешь, вы, наверное, уже поняли по характеру разговора, что генеральный директор серьезно обеспокоен качеством продукции на предприятии, — скороговоркой начал рубить главный контролер.
Валерий Иванович только криво ухмыльнулся: «Как же, как же! Пой, пташечка, пой!»
Но Павел Васильевич продолжал, набирая обороты:
— И правильно беспокоится, понимаешь. Браком совсем завалились. Если заметили, я тут чуть со стыда не сгорел за такую нашу работу… — глаза Бородкина начали бегать из стороны в сторону. — Правильно Лев Петрович замечание сделал, что чаще надо с народом общаться, а не по кабинетам рассиживать… Живая работа с людьми нужна… Перестройка это диктует. Все, совещание заканчиваем!.. Давайте быстро по рабочим местам! Все мероприятия по качеству прошу лично еще раз проверить. Имейте в виду!.. Латышева задержись… а ты, Головкина, далеко не уходи. Зайдешь через пять минут, сам твои мероприятия посмотрю.
Все присутствовавшие на совещании, шумно переговариваясь, стали расходиться.
— Вера Ивановна! — обратился он к оставшейся в кабинете роскошной блондинке лет тридцати пяти. — У тебя-то как в цехе с качеством, все нормально?
— Пал Василич, — улыбнувшись одними глазами, мягко произнесла она, — у меня везде все нормально.
— Ну, это по тебе сразу видно… Аж внутри, понимаешь ли, все отзывается… — сладенько застрекотал Бородкин.
— Спасибо за комплимент, но не беспокойтесь… В цехе все нормально. Да и я вас вроде бы еще ни в чем не подвела?..
— Ну я особенно-то и не беспокоюсь, но видишь, Лев Петрович звонил… Озабочен, понимаешь ли, — расплылся он в заговорщической улыбке.
— Ой, уж ладно, Пал Василич. Если я правильно поняла, он совсем другим как раз озабочен… Думаю, что угадала, — зарумянилась Латышева.
— Слушай, Вера! Вот всегда приятно разговаривать с красивыми женщинами, да если они еще с полуслова схватывают все на лету… В общем, он просил передать, чтобы ты зашла… — ткнул он указательным пальцем в пол, — сама понимаешь, в районе трех часов…
— Ладно… все ясно, — опустила она карие глаза. — Какие-нибудь особые указания будут, товарищ начальник?..
Бородкин, поправив узел галстука, побегал пальцами и глазами по столу.
— Ты знаешь, если не в тягость, так, между прочим, намекни ему… что вот, мол, Трофимов… ведет себя очень некорректно в последнее время. Ну не в лоб, конечно, а с подходом, понимаешь… Мол, так и так… перестал уважать ОТК… открыто проталкивает брак… грязи в цехе прибавилось, на замечания почти не реагирует… Ну, в общем, ты женщина умная, сообразишь, что сказать. Мы же должны с тобой авторитет отдела поддерживать на должном уровне. А, как думаешь?..
— Ну конечно же, Пал Василич… Это общая наша задача. Как же без авторитета-то. Ни в коем разе нельзя! Не волнуйтесь… Бу сделано все в лучшем виде.
— Вот и хорошо, вот и отлично. Ну, что ж, ладно. Давай иди… Да скажи Головкиной, пусть заходит. Ох, Вера Ивановна!.. Легко с тобой… если бы не Лев Петрович… Но… субординацию соблюдать надо, поэтому только приходится повздыхать…
— Это тоже ему передать? А?.. Пал Василич? — хохотнула довольная Латышева.
— Ну, что ты, что ты. Разве можно! Такие вещи не передают. А то еще не дай бог приревнует, понимаешь, да разнервничается. Здоровье «папы» надо беречь… Это я так… к слову… Комплимент, понимаешь…
«Так… Ну, теперь-то понятно, почему Латышева так быстро из простенького контролера в начальники БТК незаметно проскользнула, — отметил про себя Валерий Иванович. — Ясно, чей это человек… А Павел-то Васильевич, смотрите-ка, ко всему прочему, оказывается, еще и большой… интриган, понимаешь… — передразнил он его. — Есть у кого поучиться».
Павел Васильевич Бородкин официально занимал должность, в приказе о назначении звучавшую так: заместитель генерального директора по качеству — начальник ОТК завода. За заслуги перед «отечеством» получил он эту должность года полтора назад. А до этого работал просто начальником ОТК.
Возрастом он был года на три моложе Орлова, преданностью же, образно говоря, смахивал на верного пса. Всегда говорил на повышенных тонах, хотя в душе был трусом и страшно боялся генерального, зная, что прогнать с работы его или заменить кем-то другим тому ничего не стоит. Одно плечо у него было выше другого, грудь впалая, сутулая спина, живые, бегающие глаза и ярко-красные, как у женщины, губы. Непослушные прямые с проседью волосы всегда свешивались на лоб. Ко всему прочему был он большим матершинником, пьяницей и бабником.
Говорил отрывисто и резко, часто перемешивая нормальные слова с отборной матершиной, особенно когда волновался, при этом нисколько не стесняясь присутствия женщин. А абсолютное большинство из его подчиненных как раз и было женского пола. Любил пустить пыль в глаза, изображая бурную деятельность. И совершенно не терпел ни с чьей стороны даже намека на критику за исключением, конечно, генерального.
Орлов, хорошо зная слабости Бородкина, в начале своего выступления на совещаниях иногда делал резкие выпады в адрес ОТК. Надо понимать, что в воспитательных целях, так, для общей профилактики. Он поносил Павла Васильевича из души в душу:
— Я должен сказать, что вы, уважаемый Павел Васильевич, совсем перестали ловить мух. Я не знаю, чем вы там занимаетесь на своем рабочем месте, но вижу, что мы скоро утонем в грязи, как в болоте, и завалимся по уши браком. У меня от возмущения даже нет слов, чтобы выразить все то, что накопилось внутри. Государство, уважаемый, положило вам хорошую зарплату, выделило чистые, светлые и просторные помещения, чтобы вы как следует занимались делом. А вы в ответ на такое доверие довели завод до кошмарного состояния. Ведь посмотрите, живого места нигде не найти!..
И дальше следовало в этом же роде.
Постороннему человеку могло бы показаться, что после такой сокрушительной критики главного руководителя объекта нападок надо просто взашей гнать с работы как несоответствующего занимаемой должности. Но все знали, что это разыгрывается очередной спектакль активной работы с кадрами, и, молча, наблюдали за происходившими событиями.
Когда же слово давали Павлу Васильевичу, он выходил как ни в чем не бывало, и начинал говорить приблизительно так:
— Мне, конечно, как вы понимаете, неудобно выступать после такой резкой критики из уст генерального директора в мой адрес. Но надо иметь мужество признать ошибки и сделать на будущее соответствующие выводы… Правильно критиковал меня Лев Петрович. Я и мои заместители, и я им это не раз уже говорил, слишком либерально относимся к недостаткам по качеству нашей продукции. Но мы же люди, понимаешь, и нами всегда движет такое, вполне простое и понятное человеческое чувство, как жалость. Не хочется лишний раз, понимаешь, людей рублем наказывать, ведь от этого в первую очередь пострадают их семьи. Но после такой серьезной критики со стороны директора, я просто не имею морального права хоть в какой-то мере закрывать глаза на наши недостатки.
Спектакль набирал обороты, и Бородкин, сориентировавшись по ходу дела, обрушивался с жестокой критикой на своих коллег по работе. Заканчивал он свою бурную речь обычно или каким-нибудь патриотическим призывом, или же лозунгом, после чего преданно смотрел в глаза Самому, ожидая реакции.
