Другая страна - Джеймс Болдуин
– Ты это о нас с тобой?
Они посмотрели друг другу в глаза. Вивальдо рассмеялся.
– Я не об этом. Нет, тут у меня нет никаких угрызений совести, и я от всей души надеюсь, что проклятое чувство вины отныне перестанет преследовать меня. Страшная потеря времени.
Эрик опустил глаза.
– Кэсс еще сказала, что Ричард может попытаться встретиться с тобой сегодня.
– Похоже на него. Но меня нет дома. – Неожиданно он рассмеялся. – Вот будет смешно, если Ричард заявится сюда.
– И застанет здесь тебя? Ты это имеешь в виду? – Оба покатились со смеху, веселясь, как дети.
– Бедняга. Не будет знать, что и думать.
Взгляды их встретились, и они снова залились смехом.
– Мы его что-то не очень жалеем, – сказал Эрик.
– Верно. – Вивальдо сел в постели и закурил сигарету, другую, прикурив, передал Эрику. – Несчастный наверняка здорово мучается и не понимает, откуда пришло несчастье. – Они помолчали. – Уверен, что Кэсс не до смеха.
– Уж, конечно, над Ричардом она не смеется, да и вообще… По голосу можно подумать, что она почти лишилась рассудка.
– Откуда она звонила?
– Из дома. Ричард только что ушел.
– А что, если правда пошел ко мне? Может, позвонить и хотя бы узнать, дома ли Ида? – Но он не трогался с места.
– Все пошло кувырком, – сказал Эрик, помолчав. – Ричард говорит о разводе и собирается отобрать детей.
– С него станет. Возможно, сейчас ищет по лавкам клеймо с буквой «А»[65] и, если бы мог, выгнал Кэсс на улицу в надежде, что там она подхватит сифилис и умрет. Лучше всего медленной смертью. Ведь уязвлено его самолюбие.
– И все же, – медленно проговорил Эрик, – ему больно. Можно быть не слишком достойным человеком и все же испытывать боль.
– Согласен. Но, думаю, можно попытаться стать достойным человеком и никому не мстить. – Вивальдо взглянул на Эрика и положил ему руку на шею. – Ты меня понимаешь? Если ты достойно примешь боль, которая почти убивает, то можешь стать лучше.
Эрик внимательно слушал, на его лице, полном любви и муки, блуждала слабая улыбка.
– Это нелегко.
– Но попытаться стоит.
– Да. – Следующие слова Эрик произнес очень осторожно, не сводя глаз с Вивальдо: – Иначе то, что разрушает твою жизнь, будет повторяться не раз и не два, и, по сути дела, жизнь твоя кончится, потому что ты не сможешь развиваться, менять взгляды или любить.
Вивальдо убрал руку с шеи Эрика и откинулся назад.
– Я чувствую, что ты хочешь мне что-то сказать. Это? Или что-то другое?
– Я говорил о себе.
– Может быть. Но я не верю тебе.
– Надеюсь, – вдруг вырвалось у Эрика, – что Кэсс не возненавидит меня.
– А почему она должна тебя возненавидеть?
– Я не могу дать ей счастья. Да и особенной радости не принес.
– Что ты знаешь! Кэсс понимала, на что шла. Думаю, у нее более четкое, чем у тебя, представление о ситуации… ведь ты, – Вивальдо ухмыльнулся, – большим здравомыслием не отличаешься.
– Я надеялся… может, даже мы надеялись, что Ричард ничего не узнает, а Ив приедет… раньше…
– Понимаю. Но жизнь непредсказуемая штука.
– Если кто и отличается здравомыслием, так это ты.
– Совершенно верно. – Вивальдо широко улыбнулся, протянул к Эрику руку и привлек его к себе. – И если я попаду в беду, то ты, дружище, тоже постарайся ради меня быть здравомыслящим.
– Сделаю все, что смогу, – серьезно пообещал Эрик.
Вивальдо рассмеялся.
– Тебя невозможно ненавидеть – ты слишком смешной. – Он отодвинулся от Эрика. – Когда ты встречаешься с Кэсс?
– В четыре. Около Музея современного искусства.
– Боже мой! А как она сумеет улизнуть? Или придет вместе с Ричардом?
Эрик заколебался.
– Она не уверена, что Ричард вернется сегодня домой.
– Понятно. А что, если нам выпить кофейку? Сейчас только схожу в туалет. – Соскочив с постели, Вивальдо скрылся за с шумом захлопнувшейся дверью.
Эрик пошел на кухню, где был почти такой же беспорядок, как и в его душе, и поставил кофейник на плиту. Постоял, разглядывая синий огонек газа в сумраке крошечной комнатки. Потом взял две чашки, а также молоко и сахар. Вернувшись в комнату, освободил журнальный столик от книг и наспех нацарапанных на клочке бумаги записей – все они уже устарели – и выбросил из пепельницы окурки. Поднял с пола свою одежду и одежду Вивальдо, повесил все на стул и расправил простыни на постели. Затем расставил на столике чашки, молоко и сахар, а убедившись, что в пачке осталось всего пять сигарет, полез по карманам, но ничего не нашел. Хотелось есть, но в холодильнике было пусто. Неплохо бы сбегать за угол в кулинарию – Вивальдо тоже, наверное, голоден. Подойдя к окну, он посмотрел в щелку между полосками жалюзи. Дождь лил сплошной стеной. Со злобной силой ударял он по тротуару и по вспухшим сточным канавам, разлетаясь во все стороны брызгами, словно маленькими пульками. Асфальт совсем потерялся в дождевом потоке. Серые мостовые словно ожили, вода текла по ним, бурля и пенясь. На улице никого – ни машины, ни человека, ни кошки, шум дождя заглушал все остальные звуки. Эрик позабыл о своем намерении пойти в магазин и, как зачарованный, глядел на дождь, восхищаясь его умиротворяющей мощью. Набирающий силу дождь искажал, затуманивал и размывал знакомые очертания стен, окон, дверей, припаркованных машин, фонарей, деревьев. Замерший в восхищении перед этим чудом потопа, Эрик подумал, что хотел бы избавиться от всех головоломок своей жизни так же, как это делал дождь – размыв их, сделав неясными, превратив в нечто другое. Как же я доберусь до музея в такой ливень? – мелькнуло у него в голове. Подумать же о том, что он скажет Кэсс и что она скажет ему, Эрик не решался. Он вспомнил Ива, мысли о нем были печальны и вызывали почти панику: он уже дважды изменил ему, главная опора его жизни сместилась и будет смещаться и впредь, а то и совсем рухнет под накапливающейся непонятной и загадочной тяжестью. Из-за закрытой двери ванной до него слабо доносился свист Вивальдо. Как мог он не знать о своем чувстве к Вивальдо? Ответ пришел – безжалостный и непреложный как дождь за окном: не знал, потому что боялся. На свете очень много вещей, которых мы боимся знать. И, может быть, они покорно ждут, притаившись как демоны в темноте, своего часа, чтобы в какой-нибудь дождливый понедельник предстать перед нами?
Эрик повернулся спиной к окну. Зазвонил телефон. Он хмуро взглянул на него, подумав: ну вот, еще откровения, – и поднял трубку.
В трубке послышался громовой голос его агента Хармана.
– Алло, это Эрик? Прости, что беспокою так рано в воскресенье, но
