Река играет (повести, рассказы) - Владимир Галактионович Короленко
С этим озером связаны старинные предания… Народная молва говорит, будто здесь стоял некогда град Китеж, куда перед татарским нашествием удалился князь Всеволод. Наивный старинный летописец изображает подробно его путь к этому граду. Из опасения разгрома он распорядился опустить в воду золотые церковные сосуды и другую утварь и стал готовиться к битве. Вскоре полчища татар окружили со всех сторон благочестивого князя. Он дал сражение и погиб. Город со всеми святынями остался беззащитным… Но тогда по молитве благочестивых жителей произошло вмешательство высшей силы. «Незапно изволением божием град стал невидим». На месте церквей, монастырей, палат и хором стояли холмы и шумел зеленый лес. В середине лежало глубокое чистое озеро.
Предание, совершенно, разумеется, не согласное с исторической правдой, очень живо в народе, и берега Светлояра являются предметом своеобразного поклонения. Два раза в год (в том числе в храмовой праздник села Владимирского) сюда из отдаленных мест стекаются поклонники своеобразной святыни, и почти все старообрядческие толки присылают сюда своих представителей. Епархиальное начальство, со своей стороны, командирует миссионеров, и на холмике у старой часовни закипают религиозные споры.
Таким образом, над странным озерком загадочного происхождения витает мечта о каком-то невидимом граде. Особенно благочестивые паломники, в глубокую ночь, на заре, слышат под водою звон… Несомненно, во всяком случае, что странное озерко со своими наивными окрестностями, холмами и лесом обладает одним чудесным свойством: над его тихими водами носится темная народная мечта, и народная вера вспыхивает над ним ярче, живее и определеннее, чем где бы то ни было.
Я уже три раза был на этом озере, присматриваясь к движениям этой веры, и каждый раз уходил оттуда с сильными, но невеселыми впечатлениями. К моей скромной фигуре уже пригляделись и со мной вступали в разговоры свободно и доверчиво. В последние годы среди устоявшихся, давно знакомых проявлений разноверия стали появляться новые течения… Это особенно интересовало меня, и я пустился в путь к озеру в четвертый раз…
Все это или почти все я рассказал Андрею Ивановичу по возможности объективно. Он слушал внимательно и под конец спросил:
– Может ли это быть?.. Самый то есть город?
– Не может, Андрей Иванович, – ответил я. – Известно точно, что князь Всеволод погиб на реке Сити.
– А град мог все-таки быть. Вы говорите: и теперь остались в горе пещеры.
– Говорят, хотя я не видел и ходы найти трудно.
– Вот это так! – сказал Андрей Иванович. – Вот это был подвиг… Старинные люди умели спасаться, не шутили…
И вдруг, сверкнув одичавшими от тоски и запоя глазами, он прибавил:
– Четвертое счастье: зароюсь в эту гору…
– И что только скажет? – с неудовольствием возразила Матрена Степановна. – То ему зонты и шляпы, мылов подобрать не может: семьдесят пять копеек кусок – шутка ли. То опять: в гору зароюсь. Это в новой-то шляпе!..
В словах Матрены Степановны, – несмотря на все их простодушие, – оказалось на этот раз такое зернышко юмора, что я невольно улыбнулся, а Андрей Иванович даже вздрогнул и поглядел на жену тяжелым упорным взглядом, в котором виднелась глубокая обида… Матрена Степановна с обычной тупостью не заметила этого выражения. Она только посмотрела на тучу, которая, надвинувшись незаметно к самому зениту, теперь торопливо раскидывала во все стороны свои мглистые щупальцы, и затем сказала озабоченно:
– Ахти, ведь сейчас пойдет дождь… Скатерку-то измочит. Дашенька, Даша! Поди, убери сахар и галеты…
И Матрена Степановна расставила руки над столом, стараясь защитить его от налетевшего с пылью порыва ветра…
Андрей Иванович поднялся. Казалось, первое дыхание близкой грозы оказывало на него свое электрическое действие. Лицо его побледнело, глаза блуждали… Он упорно посмотрел на меня, как бы намереваясь спросить о чем-то, но затем двинулся к дому.
Через минуту в верхнем этаже вдруг распахнулось окно… Раму сильно двинуло ветром, зазвенело разбитое стекло… Матрена Степановна оглянулась и замерла: в окне мелькнула дикая фигура супруга, и вдруг новенькая шляпа «цилиндровой формы» полетела вниз, в уличную пыль, за ней последовала белая – китайской соломы, за ними, беспомощно взмахнув на ветру рукавами, точно человек, падающий в пропасть, полетела модная разлетайка…
Матрена Степановна всплеснула руками и ринулась по улице ловить цилиндровую шляпу, которая, переваливаясь под ветром, мчалась к луже, служившей для деревенского водопоя и теперь побелевшей от ряби…
Воздух померк, наполнившись вдруг пылью и сорванными с деревьев листьями. Туча, как враждебная рать, окружившая мирный поселок, теперь ширилась и падала с неимоверной быстротой. Свет солнца быстро скрывался, река погасла, порыжела, и на ней теперь ясно и грузно выступила большая беляна, пароходы, караван барок. Рыбачьи лодки, часто взмахивая веслами, точно крыльями, спешили к берегу по рыжим пенистым валам… Улица села на противоположном холме опустела… Крупные капли косо, еще как будто издалека, пронеслись в воздухе и гулко шлепались в мураву и пыль деревенской улицы, в перспективе которой, тяжело поднимаясь снизу, появилась фигура Мини… Молодой человек, по-видимому, отлежался еще не совсем: его шатало из стороны в сторону, и если бы не то, что он двигался навстречу ветру, – его можно было принять за один из сухих листьев или за клочок бумаги, неровно и толчками уносимые ветром. А навстречу ему, неуклюже ворочаясь, летела цилиндровая шляпа, за ней соломенная, а за ними – запыхавшаяся Матрена Степановна.
Андрей Иванович опять появился в окне, и целая туча мелких предметов опять полетела на улицу. В том числе несколько кусков тридасового мыла под № 4711, придающего нежность лицу и смягчающего кожу…
Таковы были обстоятельства, предшествовавшие новой моей экскурсии в сопровождении Андрея Ивановича.
IIРаннее утро, яркое и свежее, после недолгой вечерней грозы, застало нас уже в дороге, на тропинке горного волжского берега. Впереди, направо, только что поднялось над освеженными перелесками радостное солнце, налево, за синей рекой с ее песчаными отмелями, носился еще туман над лугами и болотами. Отдаленные леса чуть пробивались своими волнистыми зелеными верхушками, как будто выплывая из затянувшего их моря белесого тумана.
Андрей Иванович шел молча, слегка как будто бы угнетенный, вероятно, с похмелья, и отчасти пристыженный. Матрена Степановна встала раньше нас и проводила в дорогу. Бедная женщина, кажется, совсем не спала, глаза у нее были слегка заплаканы… Жалела ли она об испорченном имуществе, или чувствовала что-то недоброе в этих выходках отбившегося от рук супруга? Вероятно, было и то и другое. Она держала себя на этот раз сдержанно и с каким-то особенным спокойствием, сильно импонировавшим Андрею Ивановичу. Он явно избегал встречаться с ней взглядами, но вчерашняя его грубость совершенно исчезла. Свое подавляющее великодушие Матрена Степановна простерла до того, что налила рюмку водки, чтоб «поправить», очевидно, сильно страдавшего супруга…
Но Андрей Иванович был человек с характером и не
