Карел Чапек - О черни, Путевые заметки
Над самой головой у нас грохочет лебедка. Сперва это беспокоит, но потом привыкаешь - по крайней мере знаешь, что делается на судне. По грохоту можно различить, что грузят - муку или кирпич. Просто невероятно, сколько всякого груза помещается на этом пароходике!
Уже полночь, "Хокон Адальстейн" все еще грузится в тронхеймском порту. Но вот второй, третий гудок, вскипела вода под винтом, пароход дрогнул, затрещал и тронулся с места. Счастливого плавания и покойной ночи! Только теперь, наконец, начинает пахнуть путешествием на север.
- Вставай, слышишь, вставай!
- Что случилось?
- В каюту течет вода.
- Да нет, не течет!
- Течет! Хлещет в окно!
- М-м...
- Что-о?
- Ничего. Я сказал "м-м"...
- Прошу тебя, сделай что-нибудь!
- Зачем?
- Потому что нас заливает водой! Мы утонем!
- М-м-м...
- Да не спи же, ради бога!
- Я не сплю. - Женатый человек садится и шарит в поисках выключателя. - В чем дело?
- Нас заливает водой. Из окна!
- Из окна? Гм, надо закрыть его, и все тут.
- Вот и закрой его и не мычи.
- М-м-м... - Женатый человек встает с гладильной доски, перелезает через перильца и пробирается к иллюминатору. За окном - белый день, видно море с гребешками волн. Смотрите-ка, "ikke fjord", мы в открытом море, потому-то нас и качает.
- А-а, черт возьми... - ворчит женатый человек.
- Что такое?
- Да опять льет в окно.
- М-м-м...
- Меня всего окатило.
- Так закрой окно, и все тут.
Женатый человек вполголоса изрыгает проклятья и пытается закрыть иллюминатор. Но это не легко сделать без разводного ключа.
- А, черт!
- Что там еще?
- Я насквозь мокрый. Бр-р!
- Отчего?
- В окно хлещет вода.
- Да нет, не хлещет.
- Говорю тебе, хлещет. Прямо в окно.
- М-м-м...
Наконец иллюминатор закрыт и завинчен, правда, человек чуть не вывихнул пальцы и промок, как мышь.
Скорее опять под одеяло и подложить под голову спасательный круг!
Страдальческий стон.
- Что с тобой?
- Пароход качает.
- М-м-м...
- У меня начинается морская болезнь!
- Да нет.
- Но ведь пароход качает?
- Ничего подобного.
- Так и швыряет!
- М-м-м...
- Неужели ты не чувствуешь качки?
- Совсем не чувствую.
По совести говоря, качка есть, но женщине незачем знать все. Качка даже приятна: сначала вас возносит кверху, мгновенная пауза, пароход потрескивает и плавно опускается. Потом поднимается ваше изголовье...
- Ты все еще не замечаешь качки?
- Ни чуточки!
Очень странно видеть собственные ноги выше головы, у них такой необычный вид.
- А мы не можем утонуть?
- Не-ет.
- Пожалуйста, открой окно, я задыхаюсь!
Женатый человек слезает с гладильной доски и снова открывает иллюминатор, едва не поломав при этом пальцы; но ему уже все равно.
- А, ч-черт! - вырывается у него.
- Тебя тоже мутит? - сочувственно спрашивает слабый голос.
- Нет, но в окно брызжет вода. Здесь опять мокро...
С минуту слышны только тяжелые вздохи.
- А здесь глубоко? - осведомляется встревоженный голос.
- Глубоко. Местами около полутора тысяч метров.
- Откуда ты знаешь?
- Читал где-то.
- Полторы тысячи метров. О господи! - Вздохи усиливаются. - Как ты можешь спать, когда под нами такая глубина?
- А почему бы мне не спать?
- Но ведь ты не умеешь плавать.
- Умею.
- Но здесь ты обязательно утонешь. Полторы тысячи метров!
- Я могу утонуть и на глубине в пять метров.
- Но не так быстро.
Слышен шепот, словно кто-то молится.
- А нельзя ли нам сойти с парохода?
- Не-ет.
- Неужели ты не чувствуешь, как пароход бросает из стороны в сторону?
- Да-а-а...
- Ужасная буря, а?
- М-м-м...
"Хокон" высоко поднялся на волне и тяжело заскрипел. В коридоре послышались звонки. Ага, кому-то стало дурно. Еще только пять часов утра, и открытое море, - эта часть его называется Фольда,будет тянуться почти до Рёрвика. Хорошенькое удовольствие!
Вздохи на соседней койке усиливаются, превращаются почти в стоны. Потом вдруг наступает тишина.
Встревоженный супруг торопливо встает поглядеть, что случилось. Ничего. Спит как убитая.
Качка на маленьком судне действует усыпляюще.
Как в колыбели.
Ослепительное утро, мы еще в открытом море.
Качка стала слабее, но все-таки как-то... В общем, завтракать нет никакой охоты; на свежем воздухе оно лучше.
На палубе, расставив ноги, стоит капитан. Лицо его ,сияет.
- Сегодня к утру море немного разгулялось, а, капитан?
- Не-ет. Было совсем спокойное.
И вот опять острова, на этот раз, кажется, рыбачьи острова, воспетые Дууном: голые, округлые, чуть подернутые зеленью скалы. Какое здесь страшное одиночество: приземистый крепкий островок, и на нем единственный домик. Лодка и море, вот и все. Ни дерева, ни соседа, ничего. Только скалы, человек и рыба. Да, здесь не надо воевать, чтобы прослыть героем; для этого достаточно жить и добывать себе пропитание.
Рёрвик-первый городок на этих островах. Штук двадцать деревянных домиков, из них три гостиницы, десять кофеен и одна редакция местной газеты; десятка два деревьев да стаи сорок. Наш пароход привез туда муку, а мы там крепко сдружились с одним псом. Если вам доведется побывать в Рёрвике, то имейте в виду - это спаниель, и живет он, кажется, на тамошней радиостанции.
Вокруг городка уже совсем пустынно: только камни, ползучая ива и вереск, собственно даже не вереск, a Empetrum nigrum, или "кальцкфрага", кустики с черными горьковатыми ягодами, вроде нашей черники., Среди них пасется безрогий бычок и истошно мычит - похоже на гудок парохода, который просится в море, Я не удивляюсь. Кругом скалы, а где нет скал, там почти бездонные торфяные болота. Всюду торф, и складывают его высокими штабелями для просушки.
Это и есть те черные пирамиды, которые я видел на островах, тщетно гадая, что это такое. В торфяниках часто попадаются целые стволы и черные пни: когдато тут был сплошной лес, но с тех пор прошло уже много тысяч лет. Боже, как летит время!
"Хокон Адальстейн" ревет, как бычок на привязи.
Ну, ну, мы уже идем! Если же вы и уедете, бросив нас здесь - тоже ничего, я бы свыкся. Писал бы статейки в здешнюю "avisen"[газету (нор.).], ходил бы гулять в лес тысячелетнего возраста. О чем бы я писал? Да на разные актуальные темы; главным образом о бесконечности, о последних тысячелетиях, о том, что новенького у троллей. Где-то, говорят, народы вооружаются и стреляютдруг в друга, но это, наверно, неправда. Ведь мы, жители Рёрвика и всего округа Викна, знаем, что человек уважает человека и всегда рад доброму соседу. Вот был тут "Хокон Адальстейн", совсем новенький и уютный пароход, привез тридцать иностранцев из разных стран, и все они были невооружены и не сражались между собой, а мирно покупали открытки и вообще вели себя, как цивилизованные люди.
В полдень "Хокон" поднял якоря и продолжал полярный рейс, намереваясь добраться до Бодё и даже до Лофотенских островов. Отважному кораблю счастливого плавания!
Итак, в путь и берегись ледников! Они тут были везде каких-нибудь двести тысяч лет назад и всюду оставили оттиски своих могучих пальцев. Можешь увидеть здесь их метод работы: горы покрупнее ледник оттачивает, придавая им очертания острых граней и пиков; горы поменьше он сглаживает, закругляет или срезает. А когда ему попадался мощный массив, ледник, засучив рукава, усердно брался за дело: дробил, перемалывал, выдалбливал и пилил, пока среди вершин не возникала глубокая расселина. Отходы он выбрасывал в виде морены, расселину заполнял озерцом и к нему подвешивал водопад. Вот и все. Собственно, это довольно просто и всюду одинаково, и все-таки не наглядишься досыта - до того это красиво и крепко сделано. В этом весь фокус: человеку тоже следовало бы так обтесывать большие и огромные вещи, чтобы они получались острыми и высокими, а вещи маленькие мягко закруглять.
На острове Лека мы видели окаменевшую девушку, которую преследовал своей любовью великан Хестманнёй. В этой легенде, наверно, есть доля правды, потому что тот великан сохранился на острове Хестманнёй. Он тоже каменный и вместе с конем достигает метров. Но там есть и другие скалы, по которым ясно видно, что это - гранитные торосы, наползавшие друг на друга. М-да. Неспокойное тогда было времечко!
А на острове Торгет есть гора Торгхаттен, как бы просверленная насквозь, - ее пронизывает громадный коридор, длинный и высокий, как готический храм. Я там побывал и решил, что когда-то это была расселина, которую прикрыло оползнем, так что образовался "потолок". Но если о Торгхаттене есть другая легенда, например, что его продырявили великаны, это тоже может быть правдой, и я готов согласиться.
Остров Торгет населяет около дюжины человек. Все они живут продажей клюквы, лимонада, открыток и морских ежей. Какая-то девушка, прямая и неподвижная, как деревянная статуя, продавала даже красную розочку, одну-единственную: видимо, здесь это великая редкость. Помимо всего прочего, из туннеля в горе открывается прекрасный вид по обе стороны Торгхаттена: опаловое море, и в нем голубоватые островки...
