Анастасия Вербицкая - Дух времени
— Черти!.. Нехристи, проклятые! — говорил кругом простой народ. — Его в больницу надо, а его в участок тащат!.. Кончается… Неужто не видишь?
— Аль креста на тебе нет? — причитала какая-то баба в поддевке, повязанная большим ковровым платком.
Другая плакала.
— Сердечный мой… Какой молоденький!.. Православные… И за что это его так? И у него небось мать есть?..
Воспользовавшись моментом нерешительности у городового, толпа отбила умирающего. Тобольцев подозвал извозчика и вскочил в сани с другим студентом. Раненого положили им на руки, поперек. Голова студента с тусклыми, полумертвыми глазами пришлась на плечо Тобольцева. Кровь смачивала бобер его воротника.
— Трогай, да осторожнее, — сказал Тобольцев, — вот тут, с Никитской, поверни в Брюсов!
Сани тронулись. Загадочно-молчаливая толпа сосредоточенно крестилась вслед.
XV
В квартире Засецкой стоял гул.
Были тут пожилые люди и молодежь. И все взволнованные, все потрясенные обсуждали это событие и горячо спорили. Мятлев говорил: «Какая нелепость все эти демонстрации!.. Кому нужны все эти жертвы?» — «Да, выходить на убой без оружия, конечно, безумие!» — возражал адвокат. — «Позвольте, во имя чего их сейчас изувечили? Что выиграли они?» — «Ваше сочувствие…» — «О, извините!.. Это слишком дорогая цена за наше сочувствие… Откровенно говоря, я осуждаю это безумие… эту гибель молодой жизни… России силы нужны, люди, знания… А не эти экзальтированные выходки…»
Засецкая жадно прислушивалась и соглашалась со всеми.
Тобольцеву невольно бросилась в глаза одна девушка с перевязанной головой, с бледным и острым лицом. Он узнал ее. Она шла рядом со знаменосцем, и Тобольцев видел, как она упала под копыта лошадей.
— По ней все проехали, можете себе представить! — говорил Тобольцеву Мятлев. — И все ребра целы, и ничего не сломано. Только рана на голове… неопасная… Когда ее сюда привезли без памяти, мы думали, она не встанет… Убита… А она, видите, на ногах!.. Только, по-моему, она ненормальна…
— Иванцов! Вы тоже тут? — удивился Тобольцев.
— Конечно! Как мог бы я не быть среди моих товарищей? — усмехнулся он. — Я шел в первом ряду…
У него был ужасный вид. Правая рука, разбита и вывихнута. Один глаз, по которому пришелся удар нагайкой, почернел, закрылся и вздулся. Через лоб шел кровавый шрам. «На всю жизнь отмечен, — горько говорил он. — Бог с ним, с глазом, коли пропадет! Лишь бы рука уцелела…»
Засецкая подошла, взволнованная.
— Какой ужас!.. Что мне делать с этой девушкой? Видите, у нее голова перевязана… Говорят, ее жених нес знамя и его убили на ее глазах…
— Кто говорит?
— Все… И, кажется, она не в себе…
— Может быть, только опасно ранен?.. Где он?
— Отвезли в частную лечебницу какую-то… Отбили… Поговорите с ней, ради Бога, Андрей Кириллыч! Ах, вот она…
Девушка подошла к Тобольцеву, глядя на него «взглядом безумной Офелии», подумал он невольно. Вся она, с этими блуждающими и горящими глазами, с тонкими губами резко очерченного рта, с острым подбородком и призрачно-белым лицом, была какая-то жуткая…
— Послушайте, вы… — заговорила она, кладя цепкую руку на плечо Тобольцева. — У вас такое лицо… Вы, наверно, нам сочувствуете… Окажите мне услугу…
— Что вы хотите? — ласково спросил Тобольцев и взял ее холодные как лед руки.
— Дайте мне револьвер… Ради Бога, дайте!..
— Зачем? — Он увел ее к дивану, в гостиную, и сел рядом. — Что вы, бедненькая деточка, будете с ним делать?
— Ради Бога, дайте!.. Я уж знаю что… Я не могу жить спокойно… Мне надо отомстить… Ведь вы знаете, что его убили?
— Нет, это еще неизвестно… Хотите, я съезжу по всем больницам и разыщу его? Дайте мне его имя… И ваш адрес…
— Адрес?.. Нет, я не вернусь домой! Я не хочу сейчас попасть в их руки…
— Где же вы будете эту ночь?
— Я? — Она оглянулась блуждающими глазами. — Не знаю где…
Тобольцев встал.
— Ну хорошо… Я вас свезу к себе… Полежите у меня на квартире, пока пройдет ваша рана. У вас лихорадка… А, я вам привезу все сведения…
Она задрожала всем телом, взглянув на окна.
— Нет, нет, — успокоил он. — Мы поедем, когда стемнеет… Теперь лягте…
Он подошел к Иванцову.
— У вас есть где провести эту ночь, Иванцов? Я потому спрашиваю, что если негде, то моя квартира к вашим услугам по-прежнему. Вот адрес…
— Благодарю вас… Конечно, будет благоразумнее не возвращаться домой… Всюду рыщут сыщики. Хозяйка выдаст меня, когда перевязки увидит. Кстати, помните Дмитриева? Вашего земляка, который жил у вас? Он, кажется, убит…
— Неужели??
— Кажется… Мне кто-то сказал сейчас. Спасибо вам, Тобольцев, за все! Может быть, не увидимся… Я хотел бы все-таки ближе к центру быть в эти дни. А Соколову увезите и спрячьте… Это будет хорошо… Она сильно замешана… За ней следят…
…………………………
Лиза не могла усидеть дома. Взяла извозчика и поехала к Никитским воротам. Дальше не пускала полиция.
Взволнованная толпа рассыпалась кучками по тротуару. Бледная, с огромными глазами и разлившимся зрачком, Лиза ходила от группы к группе. Вдруг ее окликнул знакомый голосок. Это была Бессонова. Лиза страшно обрадовалась.
— Как все это глупо и бестолково вышло! — звонко говорила Бессонова. — Наши все раскачаться не могли… Колебались-колебались… И кончили тем, что опоздали выступить… Ах, какая досада!
— Значит, все благополучно? Все целы?
— Наши-то целы… А серых избили ужасно!
Лиза чуть не упала.
— Ах! Вон идет Зейдеман с Софьей Львовной… Они видели все… Зейдеман, подите сюда! — на всю улицу крикнула Бессонова.
Красавец-техник с своей невестой подошли, оба взволнованные. Он рассказал все, как было… Лиза наскоро простилась с ними, взяла извозчика и велела везти на Тверскую.
Но тщетно искала она проникнуть туда. Все переулки были заперты. Полиция свирепо гнала всех обратно. Дворники посыпали песком и снегом мостовую. Но кровь впитывала в себя снег и окрашивала его темной, зловещей краской.
Лиза вернулась ни с чем и заперлась у себя, поджидая звонка, подбегая к окнам, ломая руки… Но долго усидеть не могла. «Может быть, он ранен? Домой приехал?»
Она кинулась к Тобольцевым. Ей отворила Катерина Федоровна.
— Тише!.. Адя спит. У него всю ночь животик болел. К перемене погоды, должно быть… А я думала, это Андрей…
— Так его нет? — Лиза села. Ноги у нее ослабели разом.
— Да, исчез куда-то. Обедать пора. Все перегорело уже… Удивительный человек! Никогда не скажет, ждать ли его, нет ли. Я думала, он у вас… Что же ты не раздеваешься?
У Лизы было такое ужасное лицо, что Катерина Федоровна дрогнула.
— Боже мой! Что-нибудь случилось?
— Ни… ни-че-го… Нет… Ни-че-го…
— Что ты толкуешь?! Разве я по твоему лицу не вижу?.. Маменька скончалась, что ли?
С Лизой сделалась истерика… Но Катерина Федоровна, подав ей валерьянки, успокоилась. Она поверила, что это личное горе Лизы, которое та обещала доверить ей потом… потом…
Лиза не могла усидеть и здесь, и кинулась домой. Может быть, он у матери?
Жизнь Замоскворечья текла своим мирным путем, далекая от драмы, разыгравшейся в центре. И эта безучастность обывателя казалась Лизе трагическим диссонансом.
Стемнело. Капитон, ездивший с дочкой купить чего-то у Филиппова, вернулся испуганный, с круглыми глазами. Ему отперла Лиза, белая как мел…
— О, Господи! Что на Тверской-то творится! Ты не слыхала?.. Не пускают… Серафима где?..
— Сейчас вернулась.
— И дети дома?
— Да, все целы.
— Ну, слава Тебе Господи! — Он перекрестился и пошел наверх, к матери. А Лиза бросилась опять к окну.
XVI
Когда Тобольцев в сумерках подъехал к дому с Соколовой, закутанной в оренбургский платок Засецкой, ему отворила нянька. Она всплеснула руками, увидав его растерзанное пальто и чужую шапку на голове.
— Тише! — резко остановил ее Тобольцев. — Где барыня?
— В спальне барчука кормят…
— Не смейте ей говорить ничего! Спрячьте сейчас куда-нибудь это пальто…
Он вышел на крыльцо и почти внес из саней в комнату миниатюрную девушку. Она ослабела и дремала всю дорогу.
— Сюда! Не бойтесь! Я вас познакомлю с моей женой…
Он ввел курсистку в свою спальню-кабинет, снял с нее пальто и уложил ее на диван. Повязка на ее лбу сбилась. Лицо ее было мертвенно, до жуткости бледно.
Нянька стояла в дверях с прыгавшими глазами. Тобольцев приказал ей постелить постель, раздеть и уложить девушку. Ее, действительно, лихорадило. И она не протестовала.
Сам он вымыл руки на кухне, переоделся и пошел в спальню жены. Она только что кончила кормить и осторожно укладывала в люльку задремавшего ребенка. На шаги мужа она обернулась: «Ну, куда ты вечно пропадаешь, Андрей!»
