Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников
Встретил сегодня на Каменностровском Василия Антоновича. На радостях, видно, совсем очумел. Стоит на тротуаре возле извозчика, снял с головы котиковую шапку и отвешивает в сторону козел поклоны. «Куда ехать? – спрашивает извозчик. – Никуда не ехать, – отвечает. – Просто кланяюсь, не тебе кланяюсь, родной, а твоему высокому сермяжному положению!»
Вечером собрались за чаем и обсуждали, нужна ли при новом устройстве государства верхняя палата, или демократичнее обойтись без нее? Решили, что лучше без верхней. Свободнее.
Сейчас, поздно ночью, сижу, пишу эти строки… А там, со стороны Невы, кто-то стреляет. Наверно, последние городовые… Оставшиеся в живых. О, изверги! Презренные люди!
Благодарю тебя, Боже, что дал ты мне счастье дожить до этих великих радостных дней!
1 марта 1918 г.
Весь день сегодня бегал по Петербургу и искал хлеба.
Но все-таки что ж это такое? Почему большевики до сих пор держатся? Удивительный парадокс! Очевидно, маятник революции имеет свои законы: всегда вначале слишком сильно отклоняется влево.
Однако когда большевики падут, нужно создать, кроме нижней палаты, и верхнюю. Спокойнее будет. Имущественного ценза никакого, конечно; но возрастной все-таки следует установить. А то сколько этих подлых крикунов от двадцати до тридцати лет! Курсистки, студенты-психоневрологи, техники…
Встретил сегодня на Каменноостровском Василия Антоновича, Стоит возле какой-то бабы и кланяется ей.
– А сколько вам картофелю надо? – спрашивает баба, заглядывая в свой мешок.
– Да фунтика два-три, кормилица ты моя черноземная. Продай, низко поклонюсь тебе в ноги.
Жена починяла сегодня мой старый пиджак и спросила, как быть с красным бантом. Попросил снять. Что-то нет настроения носить.
Чу… Кажется, стук в дверь? Прекращаю писать. Наверно, обыск…
1 марта 1919 г.
Сегодня весь день бегал по Екатеринодару и узнавал новости. Господи! Хоть бы добровольческое движение удалось! Я, конечно, понимаю, что у революции существует свой маятник… Но почему на севере он так долго торчит на левой стороне? Зацепился?
Нет, когда свергнем большевиков, создадим только верхнюю палату, без нижней. Кроме того, необходим не только возрастной ценз, но и образовательный, и ценз оседлости, и даже имущественный.
Неожиданно встретил на Борзиковской улице Василия Антоновича. Тоже бежал из Петербурга. Страшно обрадовался ему. Бедняга похудел, осунулся, вид растерянный. Стоит и бормочет: «Низко кланяюсь добровольцам… Бог даст, одолеем».
Вечером сообщили мне по секрету: союзники посылают в помощь нам несколько дивизий. Какая радость! Да здравствует Европа! Вот какое благородство вырабатывает в народах истинный демократизм!
1 марта 1935 г.
Весь день простоял в очереди для получения рабочей карточки. Боже, Боже… До чего дожили! Раньше деньги были, могли обедать даже а ля карт[355]. А теперь приходится без права на работу питаться только а ля карт д-идантитэ.
Впереди стояла в очереди какая-то русская дама с ярко-красным шарфом вокруг шеи. Дура. Не выношу этого цвета. Вернулся домой озябший, продрогший, а за чаем грустно беседовал с Василием Антоновичем. Вспоминали далекое прошлое, отводили душу.
Господи, не верится даже, как жили тогда! Какое у нас было правительство! А суд! А чиновники! А городовые, беззаветно погибавшие на своем посту?
Ах, Европа, Европа!.. Хоть бы дожить мне до падения большевиков, чтобы…
«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 2 марта 1935, № 3559, с. 3.
Великопостный диалог
– Здравствуйте, дорогая.
– Здравствуйте, милочка.
– Вот, дорогая моя, и опять Великий пост. Как время бежит! Давно ли я пекла куличи, готовила пасху и опять приближается это жуткое время.
– Почему же жуткое, милочка?
– Естественно почему: опять выкручиваться придется. В долги влезать.
– Да, это, конечно… Осложнение в жизни. Но зато какое очищение душ! Я не знаю, милочка, насколько вы наблюдательны, но во время Великого поста у меня всегда ясное впечатление, что наша русская публика становится как-то возвышеннее, лучше.
– Ну, смотря кто, моя милая. Возьмите хотя бы Марию Никитишну…
– Про Марию Никитичну, конечно, не говорю. Дрянь. Но другие… Очевидно, на многих, все-таки, сильно действует молитва Сирина… Как это? «Дух же любоначалия и празднословия не даждь ми…» Вот, например, патентованная сплетница Аглая Федоровна. А между тем, представьте: встречаю ее на днях, начинаю расспрашивать – и что бы вы думали? Молчит! Раньше отвязаться невозможно было. Все прохожие оборачивались. В метро на нас французы-пассажиры фыркали. А теперь ответит «да» и «нет» и все. Никаких подробностей ни о ком.
– Что же, дорогая моя. Очень понятно. Ведь от Аглаи Федоровны на прошлой неделе муж переехал. Забрал свои вещи, оставил денег на две недели вперед – и заявил, что все кончено.
– Да что вы, милочка? Переехал? А почему же? Влюбился? Или просто не вытерпел? Боже мой! То-то глаза у нее были красные и нос слегка распух. Какая история! А я, ничего не подозревая, как раз с нею насчет молитвы говорила. Про дух празднословия. Наш батюшка, вы знаете, дал мне великолепный совет. «Вы, Вера Андреевна, – говорит, – для спасенья души чаще бы про эту молитву вспоминали. Хочется что-нибудь за столом знакомым рассказать, а вы удержитесь, а вместо этого возьмите да про себя и начните молитву читать. Или при встрече какой-нибудь… вместо того, чтобы о новостях расспрашивать, опять про себя священные слова произносите». Вы представить себе не можете, душечка, какое это в действительности могучее средство! Хотя самой мне и некогда придерживаться этого правила, зато всем знакомым обязательно о нем рассказываю. Аглае Федоровне, конечно, при встрече тоже – сейчас же передала. Пусть научится владеть собой. Вот, значит, в чем дело! Муж сбежал! Впрочем, не удивительно, если рассуждать логично и честно. Разве можно, в самом деле, так распускать язык? Главное, женщина из приличной семьи, отец полком командовал, правда – пехотным, но все равно. Я вообще удивляюсь, откуда у людей такое неудержимое стремление к празднословию? Вот, летом, во время отпуска, я обязательно хочу поехать к траппистам[356]. Это замечательно: видеть людей, которые дали обет молчания! Постараюсь проникнуть в какой-нибудь монастырь, может быть, пустят, и расспрошу этих самых молчальников: что они чувствуют, когда молчат? Масса, наверно, впечатлений. Не знаю вот только, как выйдет с деньгами. Удастся ли собрать необходимую сумму до отпуска… Главное, пост нам слишком дорого стоит.
– А в чем дело, дорогая? Жертвуете много?
– Ах, милочка, где же жертвовать? Именно не жертвуем, а постимся. Мы с Котиком за последние годы так погрязли в житейской суете, что лет десять уже не соблюдали постов. Вот я и уговорила его в этом году не брать в рот ничего скоромного. Не только мяса, даже молока, яиц, сыра. Вообще, никаких чревоугодных поблажек. А вы сами понимаете, милочка, как дорого обходится постный стол, если его делать разнообразно. Сушеные грибы – семь франков четверть. Рыба колэн[357] – десять франков фунт. Капуста не дорога
