Покоя больше нет. Стрела бога - Чинуа Ачебе

сказать мне после того, как я кончу, чтобы я больше не переступал порог твоего дома. Ты должен знать – если еще не узнал об этом без моей помощи, – что старейшины Умуаро не встали на сторону Нваки в его борьбе против тебя. Все мы знаем его и знаем, кто за ним стоит; так что мы не обманываемся насчет них. Почему же тогда мы согласились с Нвакой? Потому что мы не знали, что нам и думать. Ты слышишь меня? Старейшины Умуаро не знают, что им подумать. Я, Офока, говорю тебе это со всей ответственностью. Мы сбились с толку, совсем как тот щенок из пословицы, который пытался ответить на два зова сразу и сломал себе челюсть. Сначала ты, Эзеулу, сказал нам пять лет назад, что глупо бросать вызов белому человеку. Мы не послушались тебя. Мы пошли против него, и он отобрал у нас ружье и сломал его о колено. Мы убедились, что ты был прав. Но не успели мы усвоить этот урок, как ты меняешь свое мнение и призываешь нас бросить вызов тому же самому белому человеку. Что же, по-твоему, должны мы были сделать? – Он подождал, не ответит ли Эзеулу, но тот молчал. – Если мой враг изрекает истину, я не стану затыкать себе уши только потому, что это говорит мой враг. А сказанное Нвакой было истиной. Он сказал: «Пойди и поговори с белым человеком, так как он знает тебя». Разве не было это истиной? Кто еще из нас смог бы принять вызов и выдержать единоборство с белым, как это сделал ты? Еще раз: Нно. Если тебе не по вкусу то, что я сказал, можешь передать мне с кем-нибудь, чтобы я к тебе больше не приходил. Я пошел.

Это подвело итог тому спору, который происходил в сознании Эзеулу на протяжении трех последних дней. Услышь он те же самые слова из уст Акуэбуе, они, пожалуй, не произвели бы на него такого сильного впечатления. Но сказанные человеком, который не был ему ни другом, ни врагом, эти слова застигли Эзеулу врасплох и дошли до самого сердца.

Да, совершенно верно, верховный жрец обязан идти впереди и первым встречать опасность, прежде чем она станет опасностью для всего его народа. Эту обязанность налагает на него его жреческий сан. Так было с первого дня, когда натерпевшиеся жители шести деревень собрались вместе и сказали предку Эзеулу: «Ты будешь нести это божество за всех нас». Поначалу он испугался. Разве есть у него в теле сила, чтобы нести столь грозное, опасное божество? Но его соплеменники позади него запели в поддержку песню, а флейтист повернулся к нему. Тогда он опустился на колени, и на голову ему возложили божество. Он поднялся на ноги и преобразился в духа. Его народ по-прежнему пел позади него песнь поддержки, и вот он шагнул вперед и отправился в свое первое и главное путешествие, во время которого каждый из четырех дней на небесах должен был уступить ему дорогу.

Эта мысль стала такой жгучей, что Эзеулу на время оставил ее, чтобы она немного остыла. Он позвал своего сына Одаче.

– Чем ты занимаешься?

– Плету корзину.

– Сядь.

Одаче сел на земляное ложе лицом к отцу. После короткой паузы Эзеулу прямо приступил к существу дела. Он напомнил Одаче о том, как важно знать то, что знает белый человек, и продолжал:

– Я отправил тебя быть там моими глазами. Не слушай, что внушают тебе люди, которые не разбираются в самых простых вещах. Я не раз говорил, что отец никогда не лжет своему сыну. Если кто-нибудь спросит, зачем понадобилось посылать тебя учиться этим новым премудростям, скажи ему, что человек должен танцевать тот танец, который танцуют в его время. – Он почесал голову и заговорил менее напряженным голосом: – Когда я был в Окпери, мне довелось видеть одного белого, совсем молодого, который умел писать левой рукой. По его поступкам я понял, что это человек небольшого ума. Но в его руках власть; он мог кричать мне в лицо; он мог делать все, что ему вздумается. Почему? Потому что он умеет писать даже левой рукой. Поэтому я и позвал тебя. Я хочу, чтобы ты постиг премудрость этого человека и овладел ею настолько, что сумел бы ответить, если бы тебя вдруг разбудили среди ночи и спросили о ней. Ты должен учиться этой премудрости, покуда не научишься писать левой рукой. Вот все, что я хотел сказать тебе.

Когда улеглось волнение, вызванное возвращением Эзеулу, жизнь в его доме постепенно вернулась в привычное русло. Дети больше всех радовались тому, что пришел конец унылому, как после похорон, существованию, которое они вели вот уже больше лунного месяца.

– Расскажи нам сказку, – попросила Обиагели свою мать Угойе. Эту идею только что подал сестренке Нвафо.

– Рассказать вам сказку, когда вокруг гора грязной посуды?

Нвафо и Обиагели тотчас же взялись за работу. Они подхватили маленькую ступку, в которой мать толкла перец, отнесли ее на место и перевернули кверху дном, расставили на бамбуковой полке мелкую посуду. Угойе заменила тем временем догоревший фитиль в треногом светильнике новым, взяв его из пучка пропитанных пальмовым маслом фитилей в глиняном черепке.

Ужин, приготовленный Угойе, Эзеулу съел целиком. Это должно было бы наполнить радостью сердце любой женщины. Но в большом доме всегда найдется что-нибудь такое, что омрачит человеку радость. Угойе всякую радость омрачала ревность старшей жены ее мужа, Матефи. Что бы ни делала Угойе, ревнивая Матефи всегда находила, к чему придраться. Если Угойе стряпала незатейливые кушанья у себя в хижине, Матефи говорила, что она морит голодом своих детей, чтобы купить себе браслеты из слоновой кости; если же она резала петушка, как сегодня вечером, Матефи утверждала, что она угодничает, пытаясь снискать расположение их мужа. Разумеется, Матефи никогда не говорила ничего подобного ей в лицо, но рано или поздно все сплетни, которые она распускала, доходили до ушей Угойе. Вот и сегодня, когда Одаче поджаривал петушка на костре перед хижиной, Матефи прохаживалась взад и вперед, многозначительно покашливая.

Прибрав хижину, Нвафо и Обиагели расстелили циновку рядом с низенькой табуреткой, на которой сидела их мать, и расположились на ней.

– Какую же сказку вы хотите послушать?

– Онвуэро, – сказала Обиагели.

– Нет, – возразил Нвафо, – эту мы слышали много раз. Лучше расскажи нам о…

– Ладно, – перебила Обиагели, – расскажи нам об Энеке Нтулукпе.

Угойе немного порылась в памяти и нашла то, что искала.

Жил-был мужчина, и имел он двух жен. У старшей жены было много детей, а у младшей – только один сын. Однажды отправился этот мужчина вместе со своей