О. Генри - Короли и капуста (сборник)
Родственные души
Вор быстро скользнул в окно и тут же огляделся. Всякий уважающий себя вор непременно прежде всего оглядывается и оценивает обстановку.
Он был в частном особняке. По заколоченной парадной двери и не подстриженному плющу вор понял, что хозяйка сидит сейчас где-нибудь на мраморной террасе, омываемой волнами океана, и сетует преисполненному сочувствия молодому человеку в спортивной морской фуражке, что никто не понимает ее чувствительного возвышенного сердца. По освещенному окошку на третьем этаже в сочетании с концом сезона он понял, что хозяин уже дома, скоро погасит свет и отойдет ко сну. Ибо такая уж пора – сентябрь, пора года и состояния души, когда каждый семьянин приходит к выводу, что все эти стенографистки из кабаре – тщета и суета, и возвращается в лоно домашнего уюта и моральных ценностей поджидать свою законную половину.
Вор закурил. Прикрытый ладонью огонек спички осветил на мгновение то, что было в нем наиболее выдающегося, – его длинный нос и торчащие скулы. Этот вор принадлежал к третьему типу. Третий тип никем еще не изучен и не получил широкого признания. Полиция хорошо знакома только с первым и вторым. Их классификация чрезвычайно проста. Отличительной особенностью является воротничок.
Если на пойманном воре не удается обнаружить крахмального воротничка, нам заявляют, что это опаснейший выродок, вконец разложившийся тип, и тотчас возникает подозрение – не тот ли это опасный преступник, который в тысяча восемьсот семьдесят восьмом году выкрал наручники из кармана полицейского Хэннесси и нахально избежал ареста.
Второй, не менее известный тип – вор в воротничке. Его обычно называют вор-джентльмен. Днем он либо завтракает в смокинге, либо расхаживает, переодевшись обойщиком, вечером же – берется за свое основное, гнусное занятие – ограбление квартир. Мать его – весьма богатая, почтенная леди, проживающая в респектабельнейшем Оушен-Гроув, и, когда его препровождают в тюремную камеру, он первым делом запрашивает себе пилочку для ногтей и «Полицейскую газету». У него есть жена в каждом штате и невесты во всех территориях, и газеты сериями печатают портреты жертв его матримониальной страсти, используя для этого извлеченные из архива фотографии особ женского пола, от которых отказались все доктора и которые получили исцеление от одного флакона запатентованного средства, испытав значительное облегчение при первом же глотке.
На воре был синий свитер. Он не относился ни к категории джентльменов, ни к категории поваров из Адовой Кухни. Полиция зашла бы в тупик при попытке классифицировать его. Ей еще не доводилось слышать про достопочтенного, степенного вора, не претендующего ни на большее, ни на меньшее, чем отведенное ему место.
Вор третьего типа крадучись стал пробираться вперед. При нем не было ни маски, ни потайного фонарика, ни башмаков на каучуковой подошве. Вместо этого в его кармане был припасен револьвер тридцать восьмого калибра, и он глубокомысленно жевал мятную резинку.
Мебель дома была обтянута чехлами от пыли. Серебро убрано подальше в сейфы. Вор и не рассчитывал на крупный улов. Его целью была тускло освещенная комната третьего этажа, где хозяин дома спал глубоким сном после тех услад, которые он так или иначе должен был находить во имя спасения от одиночества. Там и следовало искать на предмет законной профессиональной поживы – вроде раскиданных денег, часов, булавки с драгоценным камнем – словом, ничего сногсшибательного, выходящего из ряда вон. Вор просто увидел открытое окно и решил попытать счастья.
Он мягко приоткрыл дверь освещенной комнаты. Газ был притушен. На кровати спал человек. На туалетном столике в беспорядке валялись разные мелочи: пачка смятых банкнот, часы, ключи, три покерных фишки, несколько сломанных сигар и розовый шелковый бант. Тут же стояла бутылка сельтерской, припасенная на утро для прояснения мозгов.
Вор сделал несколько шагов по направлению к туалетному столику. Человек в кровати неожиданно жалобно застонал и открыл глаза. Он засунул руку под подушку, и так и не успел вытащить ее обратно.
– Лежи тихо! – приказал вор нормальным человеческим голосом. Воры третьего типа не шипят. Гражданин в кровати посмотрел в круглое дуло пистолета вора и остался лежать тихо.
– А теперь руки вверх! – скомандовал вор.
У человека была каштановая с проседью бородка клинышком, как у дантистов, которые рвут зубы без боли. Он производил впечатление солидного, почтенного обывателя и был, как видно, весьма желчен, а сейчас вдобавок чрезвычайно раздосадован и возмущен. Он сел на постели и вытянул правую руку над головой.
– И вторую тоже, – распоряжался вор. – Кто знает, что у вас на уме, может, вы выстрелите левой. Вы умеете считать до двух? Ну так поторопитесь.
– Не могу поднять вторую, – проговорил гражданин, болезненно морщась.
– Что с ней такое?
– Ревматизм плечо схватил.
– Острый?
– Был острый. Теперь хронический.
Вор постоял минуты две, держа револьвер наготове. Он глянул украдкой на туалетный столик с разбросанной на нем добычей и снова в замешательстве уставился на человека, сидевшего в постели. Потом его лицо тоже исказила гримаса.
– Прекратите глазеть и корчить рожи, – пробурчал гражданин раздраженно. – Пришли грабить меня – ну так что же вы стоите? Вон, там есть кое-что.
– Простите, пожалуйста, – проговорил вор с усмешкой, – но меня только что тоже скрутило. Вам повезло, мы с ревматизмом – давние приятели. Любой бы на моем месте прихлопнул вас, когда вы не подняли левую клешню.
– И давно это у вас? – полюбопытствовал гражданин.
– Года четыре. Да уже не отвяжется. Заполучил себе такое удовольствие – и пиши пропало, на всю жизнь.
– А вы когда-нибудь пробовали жир гремучих змей? – с интересом спросил гражданин.
– Галлонами изводил, – ответил вор. – Если всех гремучих змей, которых я обезжирил, вытянуть цепочкой, так она восемь раз достанет от земли до Сатурна, а уж греметь будет так, что заткнут уши в Вальпараисо.
– Некоторые принимают «Пилюли Чизельма», – заметил гражданин.
– Шарлатанство! – отозвался вор. – Принимал их пять месяцев. Ни малейшего толку. Хоть как-то было полегче год, пока я пил «Экстракт Финкельхема», делал припарки из «Галаадского бальзама» и применял «Поттовский болеутоляющий пульверизатор», но, думается, тогда помог конский каштан, который я таскал в кармане.
– А вам когда хуже: с утра или по вечерам? – спросил гражданин.
– Вечером, – ответил вор, – как раз когда больше всего дел. Послушайте, да опустите же вы руку – думаю, вы не станете… Слушайте! А вы пробовали «Бликерстафовский кровеочиститель»?
– Нет, не приходилось. А у вас как: скручивает приступами или все время болит?
Вор присел на край кровати, упершись револьвером в скрещенные колени.
– Стреляет, – сказал он. – Ударяет меня в самый неожиданный момент. Пришлось отказаться от верхних этажей – раза два уже застрял, скрутило на полдороге. И знаете, что я вам скажу: доктора ни черта не смыслят в этой болячке!
– Это точно. Я уже тысячи долларов на это выкинул – и хоть бы чуть полегчало. У вас распухает?
– По утрам. А перед дождем – о боже! Сил моих нет.
– У меня то же самое, – подтвердил гражданин. – Стоит какому-нибудь завалящему облачку величиной с салфетку тронуться к нам в путь из Флориды, и я уже чувствую его приближение. А уж если случится пройти мимо театра, когда там идет слезливая мелодрама «Болотные туманы», сырость так вопьется в плечо, что его начинает дергать хуже зуба.
– Да, и ничем не уймешь – адовы муки! – согласился вор.
– Вы чертовски правы, – сказал гражданин.
Вор бросил взгляд на пистолет и сунул его в карман, предприняв неуклюжую попытку сделать это непринужденно.
– Скажите-ка, друг, – сказал он, стараясь преодолеть неловкость. – А вы не пробовали оподельдок?
– Чушь! – зло выпалил человек. – С таким же успехом можно натираться маслом.
– Вот это точно, – поддакнул вор. – Годится только для крошки Минни, которой киска оцарапала пальчик. И вот что я вам скажу. Дело наше дрянь. Я вижу только один выход. Добрая, старая, горячительная, веселящая сердце выпивка. Вы это… конечно, это дело по боку… вы уж простите меня, старина… Одевайтесь-ка и пошли куда-нибудь, выпьем. Ух ты, черт! Опять, черт побери!
– Вот уже неделю, – сказал человек, – как я не в состоянии одеваться самостоятельно. Но, боюсь, Том уже спит, и…
– Поднимайтесь-ка, – распорядился вор, – я помогу вам что-нибудь напялить.
Условности и приличия мощной волной всколыхнулись в сознании обывателя. Он погладил свою седеющую бородку.
– Это так странно, – начал было он.
– А вот и ваша рубашка, – заявил вор, – ныряйте. Между прочим, один человек говорил мне, что «Растирание Омберри» так починило его в две недели, что он стал сам завязывать себе галстук.
