Сказка белого инея. Повести - Иван Михайлович Чендей
«Таким и остался для меня Иван с тех пор, как мы вместе строили! Таким я теперь всегда вижу его. Таким еще хоть раз я хотел бы его увидеть», — думал Довбыч.
Иван, наверно, спал.
Заснув, устав от разговора с кузнецом, от необходимости угощать его, а может быть, утомленный радостью, которую испытал, рассматривая поковку.
Олена отлучилась куда-то будто на минутку, и ее все не было и не было.
Кузнец Дмитро никак не решался выйти из хаты, но все же в конце концов встал.
С порога взглянул еще раз на груду железа, из которой кривошипом торчал ворот.
Во дворе встретился с Оленой — она несла от соседки молоко и вскользь заметила, что пришлось ждать, пока подоят корову.
«Ивану», — подумал он.
И опять вспомнил Ивана — прежнего, горделиво-радостного — там, на зеленой поляне близ нового моста…
V
Однажды — это было в понедельник — Ивану полегчало.
На радость жене он встал, попросил нагреть воды и приготовить чистое белье. Помылся и принялся точить бритву. Руки у него дрожали, ноги подкашивались. Он старался поменьше стоять.
Труднее всего было бриться. Бритва не слушалась Ивана, выскальзывала из рук. Он просто не представлял себе, как это ходить скверно побритым, а лезвие скрипело так, точно им скребли не щетину, а проволоку… Все это объяснялось тем, что Иван залежался и потому ослаб, отвык от всякого дела… Пусть-ка совершенно здоровый и сильный человек попробует полежать столько. Стоит ему встать, тоже зашатается с непривычки.
А хозяйка радовалась, что Иван поднялся сам, без посторонней помощи. Может, еще и одолеет болезнь.
Но радость ее была короткой.
В ночь со вторника на среду Иван почувствовал себя так, что Олена тайком насыпала в горшок кукурузы и на всякий случай воткнула туда свечку. Горшок она поставила на полку в сенях, чтобы все было под рукой, ежели, упаси бог, приключится беда.
В среду пополудни Ивана навестила старшая дочь с мужем, жившая в соседнем селе, Олена передала, чтоб они приехали. С больным в это время сидел его сын Юрко. Был Юрко угрюм, погружен в раздумье, у плиты гремела посудой его жена Марийка, тоже очень грустная. Хозяин с такой тоской обводил взглядом хату, словно прощался со всем белым светом, а ведь свет для него ныне и впрямь сосредоточился в этой комнате, на этом маленьком пятачке…
Совещались недолго.
По привычке вытягивая губы трубочкой и нервно сжимая руки, старшая дочь сказала:
— Нужно дать знать в больницу! Пусть еще раз перельют кровь!..
Остальные молчали. Не иначе как полагались на Анну — она и умна, и житейского опыта у нее куда больше, чем у других.
Однако следовало выслушать больного. Они не знали, как к нему подступиться, с чего начать. Наконец, старшая дочь собралась с духом, усилием воли справилась с собой.
— А что, няню, коли бы вам дали кровь?.. — И похолодела в ожидании ответа. Всю жизнь Анна знала отца ласковым, мягкосердечным, добрым к домашним. Но приходилось видеть его и твердым как кремень.
Иван поглядел на дочь мутным взором, без искры надежды, помолчал. А потом:
— Разве за тем, чтоб я дольше мучился, дольше помирал…
Анна оцепенела, не знала, что сказать. Подумала, что своим вопросом только обидела, оскорбила отца…
— Медицина неглупа… Доктора разбираются… Они обязаны до конца бороться за больного… — пришел на помощь жене Иванов зять Илько.
— Бороться, ежели толк есть! — равнодушно молвил Иван.
— Вот и не следует так думать! Надобно и самому болезни сопротивляться… Эге! Помню, в нашем селе был случай. Человеку уже гроб заказали, привезли, венков сколько на похороны сплели. А пришли доктора, влили кровь — он и поныне жив… Гроб этот сын закинул на чердак, венки все тайком за хатой сжег… — явно присочиняя, рассказывал наивный и добрый Илько старую историю, наделавшую когда-то шуму в их селе.
Иван заколебался: «Может, попробовать?»
— Да стоит ли, дети, вызывать врача в такую даль, стоит ли ему терять дорогое время?
— Врач на то и есть, чтобы лечить!.. Ему государство платит! Государственная машина его и привезет, и отвезет, нам за кровь расплачиваться не надо!.. — приободрившись, выкладывал свои доводы Илько.
Зря прождали целый день — в четверг врач не приехал.
Олена совсем покоя лишилась. Только мелькнет красный крест на какой-нибудь машине, несущейся по тракту, выбегает на мостки, смотрит вдаль. По телефону-то могли и не расслышать номер дома, могли неточно записать адрес, или, например, шофер невнимательный попался, проскочил мимо. Одна машина остановилась неподалеку, и Олена припустила к ней. Но оказалось, что это приехали из центра разбирать чью-то жалобу. Олена подумала, что заодно могли бы привезти кровь для ее мужа. Она высказала этот упрек вслух, однако на нее лишь взглянули дружелюбно и отвечали, что кровь больному непременно доставят на другой машине.
Привезли ее в пятницу около полудня.
Шофер подал машину на мостки задним ходом, Олена распахнула обе створки ворот. Из машины выбрались уже знакомая Олене медсестра и врач, который начал с любопытством разглядывать двор, постройки, точно прикидывая, хорошим ли хозяином был больной и что он после себя оставит.
Растроганная, Олена не знала, бежать ли к Ивану с известием, что привезли кровь, или посетовать врачу на злую хворь, немилосердно терзающую мужа, отнимающую у него последние силы. Нужные слова не шли с языка, впрочем, медицина уже сама направлялась в хату.
Дед Иван знал приехавших еще по больнице. Врач по возрасту мог быть его младшим сыном, он не отвечал тому представлению, которое Иван составил себе о докторах. По его понятиям, врач должен был быть человеком степенным, с животиком, нависающим над ремнем, с двумя или даже тремя складками на затылке. Видно, такой образ укоренился в сознании крестьян с тех давних пор, когда за всякую медицинскую помощь требовали денег да денег… А этот врач был очень молод, никакой солидности.
— Как себя чувствуем, Иван Иванович? Что это вы нас подводите?.. — Говоря это, он снимал свое коротенькое синтетическое пальто, простроченными линиями напоминавшее ватник, и озирался, не зная, куда его положить.
— Тает как воск… И что только болезнь с ним делает! — запричитала Олена, словно все зависело от приехавших.
Врач протянул руку и прижал палец к пульсу Ивана, а сам
