Коллектив авторов - Кельтские мифы
– Это еще как сказать, – усомнился Прадери.
– Так и скажем, – заявил Манавитан. – Я научу тебя шить башмаки. Выделывать кожу мы не станем, купим ее у торговцев, а сами будем только шить.
Они начали с того, что накупили лучшей кожи, какую только смогли найти в городе, а потом заключили договор с золотых дел мастером и заказали ему застежки для своих башмаков, и не простые застежки, а золоченые, причем Манавитан сам научил мастера золотить их особым способом. Так Манавитан стал мастером золотых башмачков, и с тех пор другим башмачникам не удалось сбыть ни одной пары. Башмачники скоро поняли, что им грозит разорение (потому что Манавитан кроил башмаки, а Прадери их шил, и дело у них спорилось), и тогда они, собравшись все вместе, постановили убить чужаков.
– Прадери, – сказал Манавитан, – башмачники хотят нас убить.
– Долго мы еще будем терпеть? – возмутился Прадери. – Давай первыми нападем на них.
– Нет, мы не станем их убивать, но и в Хлойгире больше не останемся. Поедем-ка мы в Давед. Пора нам посмотреть, что там делается.
Они возвратились в Давед и сразу направились в Нарберт. Там они разожгли очаг и стали охотой добывать себе мясо. Прошел месяц. Манавитан и Прадери собрали псов со всей страны и целый год прожили в Даведе, пробавляясь охотой.
Как-то утром Манавитан и Прадери проснулись, кликнули собак и отправились в лес. Собаки бежали впереди, но едва первые из них приблизились к небольшому кустику, с виду похожему на все остальные, как поджали хвосты и опрометью бросились обратно.
– Надо посмотреть, что там, – сказал Прадери.
Когда они подошли поближе, из куста поднялся дикий кабан с белой как снег шерстью. Подбадриваемые людьми, псы бросились на него, а он, чуть подавшись назад, и не думал от них бежать, пока Манавитан и Прадери не подошли еще ближе. Тогда он еще немного подался назад, а потом уж пустился наутек. Они бросились за ним и бежали без передышки, пока не увидели впереди большой красивый замок, построенный на том самом месте, где, как они знали, раньше не водилось не то что людского жилья, а и порядочного камня. Вепрь вбежал в замок, собаки – за ним. Вепрь и собаки уже скрылись в замке, а Манавитан и Прадери еще не пришли в себя от изумления. С вершины горы Горсет они высматривали своих собак, но те как сквозь землю провалились.
– Господин, – вызвался Прадери, – я пойду в замок и поищу там наших собак.
– Ну нет, – возразил ему Манавитан, – глупо так запросто идти в замок, который мы в первый раз видим. Послушай моего совета, не ходи туда. Этот замок построил тот, кто сотворил колдовство на нашей земле.
– Не могу же я бросить своих собак на произвол судьбы.
Как ни уговаривал его Манавитан, Прадери твердо стоял на своем. Когда он приблизился к стенам замка, то не увидел ни мужчины, ни женщины, ни собаки, ни вепря. Он вошел в ворота, но внутри тоже никого не было. Зато посреди залы из мраморного пола бил фонтан, а рядом с фонтаном на мраморной подставке стояла золотая чаша, и везде висели золотые цепи, конца которым не было видно.
Прадери восхитился искусной работой мастера, сотворившего чашу. Он подошел ближе и хотел было взять ее в руки, но стоило ему руками коснуться чаши и ногами – мраморной подставки, как радость покинула его, и он застыл на месте, не в силах выговорить ни слова или хотя бы пошевелить пальцем.
Манавитан ждал Прадери до самого вечера, а вечером, поняв, что не видать ему больше ни друга, ни собак, вернулся во дворец. Едва он вошел, как Хрианон спросила его:
– Где Прадери? И где собаки?
– Послушай, – ответил он, – что случилось.
И обо всем рассказал Хрианон.
– Что ты за воин, – упрекнула его Хрианон, – если бросил в беде лучшего друга.
С этими словами она покинула дворец и направилась к замку по дороге, о которой ей рассказал Манавитан. Ворота замка оказались открытыми, и Хрианон, войдя, почти сразу увидела Прадери, который держал в руке чашу. Она подошла к нему.
– Господин мой, что ты тут делаешь?
Она хотела взять у него чашу, но только коснулась ее, как приросла к мрамору и больше не произнесла ни слова. Тем временем наступила ночь, прогремел гром, на землю спустился туман, замок исчез, и они вместе с ним.
Когда Киква, дочь Гвинна Глойва, поняла, что Прадери и Хрианон не вернутся во дворец и они остались вдвоем с Манавитаном, она сильно опечалилась. Ей даже расхотелось есть и стало безразлично, жива она еще или уже умерла.
Манавитан все видел.
– Ты ошибаешься, если ведешь себя так из страха передо мной. Клянусь небом, сколько я проживу на земле, столько буду тебе верным другом. Знаешь, давным-давно я поверил Прадери, и как я дружил с ним, так буду дружить с тобой. Не бойся меня. Я призываю небеса в свидетели, что сделаю для тебя все, что в моих силах, пока Господу угодно ниспосылать на нас несчастья.
– Господь вознаградит тебя, – отозвалась Киква. – Ты правильно меня понял.
Киква вновь обрела твердость и была этому рада.
– Воистину, госпожа, не след нам оставаться тут, когда мы потеряли наших собак и не можем добыть себе еды, – сказал Манавитан. – Пойдем в Хлойгир. Там легче прокормиться.
– Так и сделаем, – согласилась Киква.
И они отправились в Хлойгир.
– Господин, – спросила Киква, – чем мы будем жить? Какое ты выберешь ремесло?
– Нечего мне больше выбирать. Буду шить башмаки, как прежде.
– Господин, – сказала тогда Киква, – это ремесло не годится для высокородного вождя.
– Ничего. Им я, по крайней мере, прокормлюсь, – ответил ей Манавитан.
Едва придя в город, он сразу же взялся за дело – стал шить башмаки и золотить застежки к ним. Сколько он ни шил башмаков, все с легкостью продавал, а остальные башмачники никак не могли сбыть свой товар с рук. Никто им ничего не заказывал, и никто у них ничего не покупал. Так прошел год. Башмачники очень завидовали Манавитану и, не выдержав, сошлись на совет, но один добрый человек предупредил вождя о том, что башмачники хотят его убить.
– Господин, – спросила Киква, – что нам делать?
– Возвратимся в Давед, – сказал ей Манавитан.
Они опять возвратились в Давед, правда, теперь Манавитан захватил с собой мешок с зерном. Они пришли в Нарберт, и Манавитан, как никогда, обрадовался, что вновь видит землю, на которой он охотился вместе с Прадери и Хрианон. Он стал ловить рыбу и загонять оленей в лесу, а потом потихоньку принялся готовить землю и засеял одно поле, другое и третье. Никогда еще на земле не было пшеницы лучше, и таких тучных колосьев еще ни один человек в глаза не видывал.
Подошло время уборки урожая. Манавитан осмотрел свои поля.
– Завтра я буду жать, – сказал он Кикве.
Он провел ночь в Нарберте, а когда рано утром вернулся на поле, то не нашел на нем ничего, кроме ободранных стеблей. Ни один колос не осыпался на землю, все они были аккуратно срезаны и унесены неведомо куда. Манавитан очень удивился.
Он пошел на другое поле – посмотреть, как там дела.
– Я буду жать завтра, – сказал он.
Наутро он вернулся на поле, и опять оно было голым-голо.
– Господь Всемогущий! – воскликнул он. – Кто бы ни начал войну против меня, он собирается довести ее до конца и погубить вместе со мной мою страну.
Он пошел взглянуть на третье поле и увидел, что там выросла пшеница, краше которой не найти на всей земле. Тогда Манавитан сказал:
– Если я не буду беречь урожай этой ночью, опять случится беда. Тот, кто опередил меня сегодня и вчера, наверняка намерен поступить так и завтра. По крайней мере, надо узнать, кто это.
Он взял меч и пошел сторожить свое поле, но прежде все рассказал Кикве.
– Что ты будешь делать? – спросила она.
– Буду сторожить.
Так Манавитан оказался вечером в поле, а в полночь зашумело кругом, загудело, и он увидал полчище мышей, которых невозможно было пересчитать. Сначала он ничего не понял, но, когда мыши направились на поле и каждая залезла повыше на стебель, а потом, нагнув его своей тяжестью, принялась перегрызать его, так что не осталось ни одного незанятого колоса, Манавитан пришел в ярость.
Однако ему было не легче сладить с мышами, чем с птицами в небе. Но за одной мышью, самой неловкой, он все-таки погнался, с трудом поймал ее, сунул в рукавицу и принес во дворец, а там сразу направился в залу, где Киква разожгла огонь, и повесил рукавицу на крючок.
– Господин, что в этой рукавице? – спросила Киква.
– Воришка, который грабит меня.
– Что же это за воришка, если помещается в рукавице?
– Я тебе скажу.
И Манавитан рассказал Кикве, как мыши пришли на его поле и унесли всю пшеницу.
– Одна из этих мышей сейчас у меня в рукавице, – закончил свой рассказ Манавитан, – и завтра утром я ее повешу, а если мне удастся переловить их всех, то я их всех перевешаю.
– Господин, – молвила Киква, – никогда я не слышала ничего чудеснее, только мне кажется, что для такого высокородного вождя унизительно возиться с мышами. Не трогай ты их и эту отпусти домой подобру-поздорову.
