Мария Романушко - Вырастая из детства
Они так стремительно и мощно прочерчивают небо своими сильными крыльями!…
Они так грозно и красиво парят в вышине…
Иногда бабушка, глядя в это огромное небо, поёт свою любимую украинскую песню:
Дывлюсь я на нэбоТай думку гадаю:Чому я нэ сокил,Чому нэ литаю?…Чому мэни, Божэ,Ты крылэць нэ дав?Я б зэмлю покынувИ в нэбо злитав…
Мне от этой песни всегда грустно.
ЛАГЕРЬ
А если из моего окна посмотреть чуть-чуть влево – то увидишь в степи лагерь вдалеке… Глухой забор. По верху забора – колючая проволока. Вышка. На вышке – часовой. Там, за колючей проволокой, живут «заключённые».
Когда бабушка увидела этот лагерь, она заплакала. Она тут же вспомнила Освенцим и Маутхаузен. Холодные бараки, овчарок, похлёбку из брюквы и штабеля посиневших трупов у бараков… Она рассказывает об этом нашей соседке, тёте Вале, и они обе плачут…
…Так и стоит у меня перед глазами эта картина: лагерь в степи за колючей проволокой – а над ним парят вольные птицы…
КТО ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ?
Я знаю, почему моя бабушка оказалась когда-то в лагере. Потому что была война с фашистами, и бабушка была подпольщицей, и фашисты её схватили и отправили в лагерь. Тех, кто сидел в фашистских лагерях, называли «узниками».
Но ведь сейчас не война. Тогда почему лагерь? И кто там сейчас – за колючей проволокой? Кто такие «заключённые»? Мама сказала: «Это преступники». Какие преступники? Мама сказала: те, кто нарушил закон. Украл что-нибудь, или кого-нибудь убил. Но таких, кто убил, таких там мало. Всё больше сидят за воровство.
Мама хорошо знает этих заключённых преступников. Потому что её назначили к ним прорабом.
КАЧЕЛИ НА БАЛКОНЕ
Отец сделал для меня эти качели. Низкие, на длинных верёвках, – на нашем широком, деревянном, красивом балконе, с деревянными перилами и красивой деревянной резьбой.
Мои качели летают, как птица! Утром, пока не повернулось в эту сторону солнце, на балконе тенисто и дивно прохладно. И я с самого утра с упоением на них летаю…
Почему-то на этих качелях меня не укачивает, отец как будто заколдовал их. Милый папочка, он так любит меня!
«БАБУШКА КИРПИЧИК НЕСЁТ!»
Мы с Володей играем на их балконе.
Бабушка, уходя рано утром в магазин за хлебом, оставила меня у соседей. За хлебом большие очереди. Можно простоять полдня. Наконец, в конце нашей улицы показалась моя усталая бабушка. Она идёт, прижимая к груди буханку серого драгоценного хлеба.
– Ура! Бабушка кирпичик несёт! – кричим мы с Володей, прыгаем и хлопаем в ладоши…
ДВОР
Если выйти во двор, то напротив нашего дома можно увидеть такой же точно дом, как наш. С такими же красивыми деревянными балконами.
Два одноподъездных двухэтажных дома смотрят друг на друга. В каждом – по восемь квартир. Во дворе много детей приблизительно моего – дошкольного возраста. Странно, что не запомнила имён. Только Володю и Анатолия помню. Да ещё сопливого Петю. А больше – никого. (Может, и не удивительно? Ведь полсотни лет прошло!)
Наш двор пуст и гол. Здесь играть негде. Ни деревца, ни кустика. Ни песочницы, ни качелей. Ничего. И весь день безумно печёт солнце…
Все наши игры – в степи за домом. В степи – ТРАВЫ!… Высокие, как дерева, – если лежать на спине и смотреть в небо… Кажется, что травы – до самого неба!…
Берём своих кукол, одеяла, кукольную посуду и уходим в степь…
В степи много сусликов, повсюду их норы… но днём зверьков не видно, они прячутся от жары. Оглушительно трещат кузнечики… Вдалеке парят соколы и ястребы… и орлы… Травы сильно пахнут на солнце… Густой, травяной дух гуляет над степью…
Мы расстилаем одеяла, обустраиваем в чаще трав свои «дома», готовим своим куклам еду из цветов, трав, колосков… Обедаем и сами – принесёнными из дому яблоками и хлебом. Ведём взрослые, степенные разговоры: кто кого хочет, когда вырастит – мальчика или девочку, сына или дочку? Всем хочется дочек. А я, неожиданно для себя, говорю: «Мальчика».
МАЛЬЧИШКИ ИЗ СОСЕДНЕГО ДВОРА
Их там много, и они все взрослые: им лет по десять-двенадцать.
Они приносят вёдра с водой в степь, заливают норки сусликов и выманивают этих маленьких зверьков… Такое зверское развлечение. Жалко сусликов. Но если мы, девчонки, вступаемся за сусликов, мальчишки – тут же, грозно: «Что, пачек захотели?!»
«Надавать пачек» – на местном наречии означает поколотить. Я этих мальчишек боюсь. Но мы редко с ними встречаемся, живём своим двором.
С ОТЦОМ В СТЕПИ
Летний вечер. Мы с отцом в степи.
Отец катает меня верхом на спине… Мы хохочем… Я понукаю его, как коня.
Степь зелёная, шелестящая, стрекочущая миллионами кузнечиков…
Я – счастлива. Мой отец – со мной! Мы всегда будем вместе. Мы никогда не расстанемся… Никогда!
ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ
По воскресеньям мы иногда ездим в центр города, втроём: мама, папа и я.
Гуляем в красивых зелёных парках… Пьём вкусную газировку. Ещё гуляем по набережной Урала. Река эта – как будто дикая тигрица. Она несётся прямо с Уральских гор. Волны мутные и рыжие, как будто ржавые… бурлят и клокочут… Страшно!…
Очень, очень жарко… Мама говорит: «Резко континентальный климат». Меня всегда размаривает от жары, и я делаюсь, как тряпичная кукла.
Вечером возвращаемся домой на такси, и я каждый раз мгновенно засыпаю, плюхнувшись на мягкое сидение…
Когда приезжаем на Полигонную, отец несёт меня в дом на руках…
Просыпаюсь, когда он кладёт меня на кровать. Эх, опять проспала самое замечательное – езду на машине, мелькание городских огней за окном, и как отец несёт меня на руках… В следующий раз ни за что не усну!
Но в следующий раз – всё повторяется.
О МАМИНЫХ ПОДОПЕЧНЫХ
Рядом с нашим домом – стройка. Она тоже за колючей проволокой.
На этой стройке работают заключённые. Все во дворе, взрослые и дети, называют их «зэками». Зэки – это стриженые тёти в платках и некрасивых одинаковых одеждах. Не поймёшь – молодые или старые. По утрам их приводят строем из лагеря.
Зэки строят новый кирпичный дом. И моя мама у них – прораб. Мама учит их, как надо строить. Руководит строительством.
…Вечером, за ужином, мама, как всегда, рассказывает о своих «подопечных». Так она называет ласково зэков: «мои подопечные».
– Зина так плакала сегодня! Забилась под лестницу и рыдает. Спрашиваю: что случилось, Зина? А она: «Гражданин начальник! Срок у меня подходит к концу». Я ей говорю: «Радуйся, Зина! Выйдешь скоро на волю». Так она прямо зашлась в слезах, кричит: «Зачем мне эта воля?! Что мне с ней делать?!» Двадцать лет девчонке. Детдомовская. Родители в войну погибли. Срок получила за воровство – украла в булочной буханку хлеба. Говорит: всё детство голодная была. Мечтала поесть хлеба досыта… И вот теперь не знает, куда после освобождения идти. Никого у неё нет. Жилья, естественно, тоже нет. Говорит: мой дом теперь тут – в лагере. Говорит: выйду – и сразу же пойду и что-нибудь украду! Чтобы опять сесть. Чтобы поскорее вернуться в лагерь. Говорит: тут у меня всё есть – еда, одежда, крыша над головой. И работа есть, и подруги… А на воле что? На воле – ничего… Зачем мне эта ваша воля?
Бабушка прямо за голову схватилась: «Бедное дитя! Это ж сколько горя надо было хлебнуть в жизни, чтобы лагерь за колючей проволокой казался родным домом! Выходит, жизнь для неё – горше лагеря…»
Каждый вечер мама рассказывает какие-нибудь истории из жизни своих подопечных. Конечно, не все, как детдомовская Зина, мечтают поскорее вернуться в лагерь. У кого-то малые детишки остались на воле, и матери очень тоскуют о них. Считают дни до освобождения. Но история про Зину затмила все остальные и запомнилась мне на всю жизнь…
Мама их очень жалеет, этих стриженных тётей. Находит время каждую выслушать. А они говорят, что такого доброго «гражданина начальника» у них ещё никогда не было. Смешно. Какой мама гражданин начальник? Она просто мама. Красивая и добрая. Её все любят.
* * *…А вскоре маму перевели на другой объект. Теперь она ездит на работу на автобусе в центр города. Там строится новое красивое жильё. Это дома для разных больших начальников.
Когда мама сказала своим подопечным, что уходит от них, они все плакали. Говорили ей: «Кто же нас теперь выслушает? Кто нас пожалеет? Кому мы теперь душу отведём?» И мама, когда рассказывала, как они прощались с ней, тоже не могла удержаться от слёз. Но ведь мама не может сама выбирать, где ей работать. Она – молодой специалист после института, и три года должна работать там, куда её пошлют: то к заключённым, то на другой объект.
