Бертольд Брехт - Мамаша Кураж и ее дети (Перевод Б Заходера и Вс Розанова)
Священник (с неохотой снимает куртку). Я, собственно, пастырь духовный, а не дровосек.
Мамаша Кураж. У меня тут пасти некого, а вот дрова требуются.
Священник. Что это у вас за трубка?
Мамаша Кураж. Так, трубочка.
Священник. Нет, не "так трубочка", а трубочка весьма определенная.
Мамаша Кураж. Да?
Священник. Это трубка повара из полка Оксеншерна.
Мамаша Кураж. А коли вы знаете, зачем с таким подвохом спрашивать?
Священник. Потому что мне неизвестно, знаете ли вы, чью трубку вы курите. Она могла вам случайно под руку попасться, и вы ее закурили по рассеянности.
Мамаша Кураж. Может, так оно и есть.
Священник. Нет, не так. Вы ее закурили преднамеренно.
Мамаша Кураж. А если бы и так?
Священник. Анна, мой долг вас предостеречь! Вряд ли вы еще когда-нибудь увидите этого господина, но жалеть об этом не приходится. Напротив, это ваше счастье. Он не произвел на меня впечатление приличного человека. Отнюдь.
Мамаша Кураж. Ну? А по мне - славный был человек.
Священник. Ах, вот как? По-вашему, это называется славный человек? По-моему, нет. Я далек от того, чтобы желать ему зла, но славным человеком я его не могу назвать. Скорее это донжуан. Опасный человек! Взгляните на его трубку, если вы мне не верите. Весь его характер в ней!
Мамаша Кураж. Ничего я не вижу. Трубка как трубка, только прокурена.
Священник. Она прокушена! О чем это говорит? Владелец этой трубки сущий зверь. Насильник! И вы это должны понимать, если вы в здравом уме.
Мамаша Кураж. Вы сами-то не зверствуйте, колоду мою расколете!
Священник. Я вам уже говорил, что не обучался искусству дровосека. Я штудировал душеспасительные науки. Здесь явно пренебрегают моими дарованиями, и я вынужден заниматься черным трудом. Я зарываю в землю дарованные мне господом таланты. Это грех. Вы не слыхали меня на кафедре. Солдатам, вдохновленным моей проповедью, неприятельская армия не страшнее стада овец. Они расстаются с жизнью легче, чем с заношенной портянкой! У них одна мысль - о победе! Да, богу угодно было ниспослать мне дар слова. Я могу вам сказать такую проповедь, что у вас руки и ноги отнимутся!
Мамаша Кураж. Ну, это уж мне ни к чему!
Священник, Анна, я часто размышляю, не тщитесь ли вы насмешками скрыть свое пылкое сердце? Вы ведь женщина, и вам нужно тепло.
Мамаша Кураж. Вот дровишек наколете, и будет в палатке тепло.
Священник. Вы уклоняетесь, Анна. Не будем шутить. Часто-часто я спрашиваю себя: что, если бы наши отношения приняли более близкий характер? Недаром водоворот войны столь чудесно свел нас!
Мамаша Кураж. Куда уж ближе! Я вам обед варю, вы тоже хлопочете: дрова колете.
Священник (подходит к ней). Вы знаете, что я разумею под большей близостью. Речь не о еде, дровах и тому подобных низменных нуждах. Дайте волю своему сердцу. Не ожесточайтесь!
Мамаша Кураж. Отойдите с топором-то, а то что-то больно близко получается!
Священник. Оставим эти шутки. Я человек серьезный и обдумал то, что говорю.
Мамаша Кураж. Ваше преподобие, не валяйте дурака. Я с вами по-хорошему. Ссориться нам ни к чему. У меня одно на уме, как себя и детей прокормить своей торговлей. Я ведь не ради себя одной стараюсь. А эти ваши глупости мне и в голову не лезут. Сейчас вот я товару набрала - риск-то какой! Командующий убит, все говорят, мир будет. Куда вы денетесь, коли я разорюсь? То-то вот, и сами не знаете! Наколите-ка вы нам дровишек, будет вечером тепло - и на том спасибо по нынешним временам... Что там такое? (Встает.)
Вбегает Катрин запыхавшись. Лицо ее залито кровью, она тащит связки сапог,
ремни, барабан, свертки и т. д.
Что с тобой? На тебя напали? На обратном пути? Напали на нее, когда домой шла! Уж не тот ли рейтар, который у меня тут нализался? И зачем я тебя отпустила! Да брось вещи! Ну, не так страшно. Кость не задета. Сейчас перевяжу, за неделю зарастет. Хуже зверей, право слово. (Перевязывает рану.)
Священник. Не решусь их укорить. Дома у себя они не бесчинствуют. Виновны те, кто затевает войну. Это по их вине низменные страсти берут в людях верх.
Мамаша Кураж. А писарь тебя обратно разве не проводил? Все оттого, что ты порядочная, им на таких плевать. Ничего, рана не глубокая. Через неделю и следов не останется. Ну вот и перевязала. А я тебе гостинец припасла. Гляди-ка что! (Достает красные сапожки Иветты.) Не ожидала? Ты ведь всегда на них заглядывалась. Надевай-ка скорей, пока я не передумала. Не горюй, следа не останется. А хоть бы и остался, по мне, не велика беда. Хуже нет, как мужикам нравиться! Будут тебя таскать, пока совсем не истаскаешься. Кто им не нравится, дольше на свете проживет. Сколько я девиц перевидала смазливеньких! Оглянуться не успеешь, а уж она такая стала - впору волков пугать. Они и в сад выйти боятся, разве это жизнь? Наша сестра что березка в лесу: прямую да стройную - сразу срубят, а кривые да неказистые живут-поживают. Коли шрам останется, почитай за счастье. А сапожки еще как новенькие, я их хорошо смазала.
Катрин, не глядя на сапожки, забирается в фургон.
Священник. Будем надеяться, что девица не останется уродом.
Мамаша Кураж. Шрам останется. Теперь ей мира дожидаться незачем.
Священник. А добро все сохранила.
Мамаша Кураж. Напрасно я ей на дорогу про приданое поминала. Хотела бы я знать, что у нее на душе творится. Одну ночь она дома не ночевала. Одну только ночь за все эти годы. Пришла такая же, как всегда, только на работу злей стала. Так я и не знаю, что с ней в ту ночь было. Долго я голову ломала. (Сердито разбирает товары.) Вот она, война! Вот от нее и барыш!
Слышатся пушечные выстрелы.
Священник. Тело полководца опускают в могилу. Исторический момент.
Мамаша Кураж. Для меня исторический момент, что дочке лицо изуродовали. И так богом обижена, а тут еще... Мужа ей теперь не видать. А ведь по детям - с ума сходит... Немая она - тоже через войну. Солдат один, когда маленькая была, что-то в рот ей сунул. Швейцарца моего я потеряла, где Эйлиф - один бог ведает... Будь она проклята, эта война!
VII
Дело мамаши Кураж процветает.
Тракт. Мамаша Кураж, священник и Катрин тянут фургон; он увешан новыми
товарами. На мамаше Кураж монисто из серебряных талеров.
Мамаша Кураж. Вы мне тут войну не черните! Она слабых губит? Ну и что ж, они и в мирное время мрут как мухи! Зато наш брат на войне сытей бывает! (Поет.)
Кому в войне не хватит воли,
Тому добычи не видать.
Коль торговать, не все равно ли,
Свинцом иль сыром торговать?
И что толку на месте сидеть? Кто на месте сидит, тот первым в землю ляжет. (Поет.)
Иной хитрит, юлит, хлопочет,
Вовсю противится судьбе,
Себе нору он вырыть хочет
Могилу роет он себе.
Кто отдохнуть от шума боя
Стремится, не жалея сил,
Тот в царстве вечного покоя
Пускай поймет, куда спешил.
Фургон едет дальше.
VIII
В том же году в битве под Лютценом пал шведский король Густав Адольф. Мир грозит мамаше Кураж разорением. Отважный Эйлиф совершает один лишний
подвиг и находит бесславный конец.
Бивак. Летнее утро. Перед фургоном старая крестьянка и ее сын, молодой
парень. У него в руках большой мешок с перинами, подушками.
Голос мамаши Кураж (из фургона). Что вы притащились ни свет ни заря?
Парень. Мы всю ночь шли, пока к вам добрались. Сегодня засветло домой поспеть должны. Ведь двадцать миль ходу!
Голос мамаши Кураж. Куда я ваши перины дену? У людей крыши над головой нет!
Парень. Вы сперва поглядите, а потом говорите.
Старуха. И тут толку не будет. Пойдем.
Парень. Да у нас же все хозяйство опишут, коли подать не заплатим. Может, она даст три гульдена, если твой нательный крест приложить.
Слышится колокольный звон.
Слышишь, мать?
Голоса (за сценой). Мир! Шведского короля убили!
Мамаша Кураж (высовывает голову из фургона. Она еще не причесана). Что это они в будний день заблаговестили?
Священник (вылезает из-под фургона). Что они кричат? Мир?
Мамаша Кураж. Типун тебе на язык! Какой там мир, когда я столько товару запасла.
Священник (кричит людям в глубине сцены). Правда, мир наступил?
Голос. Говорят, уже три недели, как мир. Одни мы только не знали!
Священник (мамаше Кураж). По какой другой причине они могли в колокола ударить?
Голос. В городе уже полным-полно лютеранских. Они нам и рассказали.
Парень. Мать, мир настал! Чего ты?
Старуха падает в обморок.
Мамаша Кураж (снова забирается в фургон). Надо же! Катрин, мир! Надень черное платье, пойдем в церковь помолимся. Давно пора Швейцарца помянуть. Только правду ли говорят?
Парень. Кругом все говорят. Мира дождались. Мать, ты сама встанешь?
Старуха с трудом поднимается.
Теперь опять шорную мастерскую откроем. Мое слово верное. Все на лад пойдет. И отцу перину обратно отнесем. Ты идти-то сможешь? (Священнику.) Ноги у нее подкосились, как услыхала. Не верила, что мир придет. А отец всегда говорил. Ну, мы домой пошли.
