Кобо Абэ - Вошедшие в ковчег
Во все эти места попадаешь по улицам, которые и улицами-то не назовешь. Информация накапливается пропорционально времени. Как хорошо, когда, устав, можешь посидеть на скамейке приморского парка, глубоко вдыхая пронизанный солнечными лучами воздух. Неплохо и поплавать по реке у дамбы, где открывается такой прекрасный вид. Одноцветные пшеничные поля и пестрые огороды. Трава у реки — по цвету и густоте сразу можно определить, что это — мискант, или свиная трава (противное название!). Заманчиво совершить полет вдоль горных дорог, окаймленных вишневыми деревьями. Как приятно поваляться в густой траве, воображая себя сыщиком, прячущимся в засаде. А если обнаружат, можно снять очки и улететь к телевизионной башне на далекой горе.
Я всегда думаю: эх, если бы мир был, как карта... Созданный с помощью стереоскопической аэрофотосъемки мир, на который можно смотреть сквозь очки, не отличить от экскрементов юпкетчера.
— У, чертово сцепление, совсем не отрегулировано. Слишком мало ездите.
— Осторожно, сейчас будет крутой поворот.
— Терпеть не могу тащиться за грузовиком. Всю машину забрызгает.
Мы выехали на дорогу, идущую вдоль побережья, дома кончились, и ветер задул сильнее. Дождь тысячей пальцев скреб хлопавший на ветру брезент. Чтобы услышать друг друга, приходилось не говорить, а буквально лаять, поэтому мы предпочитали молчать.
Ну вот, наконец, прямой склон, теперь недалеко. Гора осталась позади, и перед нами открылось море. Сегодня оно было неспокойно, гребни волн напоминали грязную мыльную пену.
Зеленый знак с надписью: «До выезда из района Кабуто 1,3 км».
— У следующего контрольного пункта сможете выйти, — сказал я.
— Как читается это название?
— Кабуто. Наверное, от слова «кабуто» — шлем.
В мчащихся тучах появились розоватые (может быть, следовало сказать: цвета свинины) просветы. Вечерний пейзаж стал снова светлеть — ведь еще не было и семи. Сверкнула молния. На площадке техобслуживания продавец остановил машину и опустил стекло. Задрав рубаху до самого подбородка, чтобы немного проветриться, я вытер пот. Вдруг перед глазами возникла привычная коричневого цвета стрелка: «У нас подают овощи в соевом соусе и карри-райс». Я испытал острое чувство голода, словно в желудке разверзлась дыра. Наверное, потому, что на глаза попалась вывеска закусочной.
— Пока ехали, живот подвело. — Видимо, у продавца насекомых возникло то же ощущение. — Может, заскочим в эту закусочную?
— Ничего не получится. Времени нет.
Главное, не показать своей слабости. Держаться так, как подобает капитану. Я должен проявлять твердость и непоколебимость, чтобы он сам признал меня капитаном, даже если я и не буду претендовать на это звание.
— Мы можем там не рассиживаться, захватим еду с собой. Поедим по дороге. Возьмем угря с рисом и по стаканчику кофе, согласны? — предложил продавец насекомых.
— Если уж есть сидя за рулем, то лучше тушеную рыбу в бамбуковых листьях, это удобнее.
Мне хотелось показать ему, что решаю здесь я.
— Ну что ж, можно и тушеную рыбу...
Он выскочил из машины. Я надеялся, что он хоть немного поспорит, и такая его сговорчивость меня неприятно резанула. Вскоре, улыбаясь во все лицо, продавец насекомых вприпрыжку возвратился назад, его голова была от дождя накрыта платком, большим и средним пальцами он держал что-то нанизанное на вертела, на мизинце висел пакет, в другой руке — два бумажных стакана.
— Франкфуртские джамбо и кофе. И четыре порции тушеной рыбы по пять штук в каждой. Съедим по дороге, а что останется, пойдет как закуска к пиву.
— Что такое «джамбо»?
— Франкфуртские сосиски. На них много горчицы, так что постарайтесь не накапать на брюки. Такой цвет — подумают еще невесть что.
Я стал жевать. Эта штука прекрасно утоляла голод.
— Как ваше имя?
— О-о, как это мы до сих пор не представились друг другу! Меня зовут Комоя. Манта Комоя. К сожалению, визитные карточки кончились.
— Странное имя.
— «Комо» пишется тем же иероглифом, что и вторая часть слова «макомо» — тростник. Из него плетут циновки. Мои предки, я думаю, были бедными ремесленниками. А как вас зовут?
— Не будем говорить о моем имени.
Он выбросил в окно вертел от франкфуртского джамбо, облизнул пальцы, перепачканные горчицей и кетчупом, и нажал на акселератор.
— Что-то заставляет вас скрывать свое имя?
— Ничего подобного. Просто настоящим именем в последние годы я пользуюсь, только когда меняю водительские права.
— Прекрасно. Но мы ведь теперь приятели, и я должен вас как-то называть.
Он был прав. Его слова навели меня на мысль о том, что я всегда безотчетно избегал, чтобы меня называли настоящим именем. И если кто-то произносит его, меня словно током ударяет. Еще в то время, когда я работал у фотографа, меня все звали Кротом. Это все-таки лучше, чем Свинья, и поэтому я тоже начал звать себя так. В конце концов кличка превратилась в имя — я стал Кротом.
— ...Ну что ж, если хотите, могу называть вас Капитаном.
В ушах звук шуршащей бумаги, как это бывает, когда хохочешь. И почему-то чувство одиночества, от которого защекотало в носу. По собственному почину совершенно незнакомый человек, с которым мы встретились случайно, назвал меня Капитаном. Пожалуй, это неплохо. Чаще всего чужими друг другу становятся братья, чем дальше люди по крови, тем счастливее брак. Случайный выбор максимально соответствует законам генетики.
— Самая близкая дорога, по-моему, вдоль реки, а потом — через ту гору?
— Как вы догадались? Неужели поняли из моего плана?
— Когда занимаешься доставкой товаров на дом, вырабатывается способность хорошо ориентироваться. — Он высморкался в платок, которым до этого накрывал голову. — Фу, выхлопные газы дизельного грузовика. Терпеть не могу скоростные автострады. Стоило бы ознакомиться со статистикой заболеваемости водителей грузовиков раком легких.
Со стороны города Кабуто, с двух сторон подступающего к реке, Кабанья гора, круто обрываясь, действительно напоминала шлем воина эпохи брани царств[3]. Именно поэтому жители Кабуто назвали гору Кабутояма — Шлем-гора. А на противоположном берегу высится Кабанья гора. На географических картах нет ни того, ни другого наименования. Там значится холм Жаворонков.
Мы переехали реку по мосту Кабутобаси и оказались к северу от Кабаньей горы. На ее левом склоне растет мандариновая роща, у первой автобусной остановки мы свернули с широкого шоссе и по идущей через рощу горной дороге направились к вершине. Это и есть тот самый ближний путь. Если не знаешь его, приходится ехать до станции государственной железной дороги, проезжать под виадуком, возвращаться назад и огибать подножие горы. Это занимает минут на десять-пятнадцать больше. Я рассчитывал сэкономить таким образом время и оказаться на корабле раньше зазывалы и его спутницы.
Как только мы свернули с шоссе, асфальт сразу же кончился и начался ухабистый проселок. Трава на обочине промокла от дождя, и машину легко могло занести. Я включил передний мост. Недалеко от вершины дорога снова выровнялась. Вернее, это была не дорога, а огромная поляна. Дождь кончился, по небу неслись рваные облака, похожие на полотнища. Их края были резко очерчены, потому что уже всходила луна, а отблески только что зашедшего солнца еще не погасли.
— Что это там? Похоже на памятник.
Действительно, похоже. Слева в лесу под темной скалой виднелось что-то, напоминающее некое фантастическое сооружение.
— Обнаженная горная порода. Видимо, здесь предполагалось сделать штрек. Но земля принадлежит владельцу мандариновой рощи, и от этой идеи пришлось отказаться. Единственное нетронутое место на всей горе.
— И теперь там трап на ваш корабль?
— Ну что вы! Видели ведь план. Трап у самого побережья, под горой.
— Странно. Я думал, что под землей штольни связаны между собой.
— Я все досконально обследовал, сюда штольня не доходит. Хотя и тянется больше чем на три километра.
В том месте, где кончался лес, стояла изгородь из колючей проволоки. За ней длинное здание на легком каркасе — по виду обычная общественная постройка (в нем расположена контора мусорщиков, в этот час там еще никого не было). Неподалеку находился проход в изгороди, и на земле виднелись следы от автомобильных шин. Отсюда снова начиналась асфальтированная дорога, пейзаж сразу же менялся. Теперь это действительно был холм Жаворонков. Плавно изгибаясь, он спускался к морю, весь усеянный крышами домов. В тусклом медно-красном свете, сочащемся сквозь разрывы облаков, они напоминали не столько шкуру кабана, сколько панцирь броненосца.
— Теперь уже совсем близко. Дорога ровная, отключим передний мост и поедем побыстрей.
Лет восемь назад здесь был густой смешанный лес, что очень подходило названию Кабанья гора. И точно соревнуясь между собой, грохотали моторы машин, добывающих камень; поднимая клубы пыли, разбрызгивая потоки грязной воды, мчались по горной дороге мощные самосвалы, наводившие ужас на местных ребятишек, пока не установили знак «Въезд запрещен». Теперь тут оранжевые уличные фонари, тротуар, отделенный от мостовой желтой волнистой линией, стеклянные будки телефонов-автоматов, тихая вишневая аллея, по которой ходят только местные жители, ряды домов с небольшими огороженными дворами.
