Болеслав Прус - Затруднения редактора

Прус Болеслав

Затруднения редактора

Болеслав Прус

Затруднения редактора

Что стерлось на скрижалях прошлого,

Пусть воскреснет в песне или шутке.

- Да натопи ты хоть раз как следует эту чертову печку, разрази тебя гром! - крикнул довольно солидный мужчина в собачьей, под медвежью, шубе. Ну, что ты торчишь здесь, разиня?

- Жду корректуру.

- Осел, как же я буду тебе править корректуру, если у меня пальцы окоченели?.. Натопи печку, тогда сделаю.

- Да печка же дымит.

- Чтоб вас всех тут продымило, растяпы! - продолжает ругаться мужчина, по-извозчичьи хлопая себя озябшими руками по бокам. - Разогрей мне хотя бы чернила, а то и они замерзли!

Парень отправляется с замерзшими чернилами в более теплые места, мужчина в шубе, отогрев руки, принимается тереть уши ярко-клерикального цвета, а тем временем в дверях этого храма остроумия появляется метранпаж.

- Пан редактор, - говорит он, - на заглавном рисунке стерся нос.

- А что я могу сделать? Не отдам же я свой нос. Идите к художнику.

- Художник тоже не отдает, у него у самого его нет; да и поздно уже.

- Я замечаю, что вы день ото дня становитесь все остроумнее, пан, как вас...

- Все мы здесь острим понемногу, пан редактор. Вместо рисунка придется дать текст.

- А где я возьму вам текст, если сотрудники не прислали рукописей?

- Но вы же собирались дать... этот... скелет... или как его там...

- Ага!.. "Скелет и дева", фантазия! Дам, но пусть кто-нибудь пишет под мою диктовку; есть у вас подходящий человек?

- Найдется. Здесь наверху живет один, он писцом у адвоката, так я приведу его к вам.

- Хорошо. Ну, а тебе что? - спрашивает редактор вошедшего в эту минуту мальчика. - Принес рукопись?

- Какое там, пан редактор! Пан Охватович страшно болен и прислал вам только записку.

- Давай ее сюда!.. - Читает: - "Весь мир мне опротивел... голова тяжелая... умираю без надежд и сожаления... Пришлите мне несколько рублей. Охватович.

Постскриптум. Велите вашему мальчишке купить мне по дороге несколько лимонов".

- Ах, чтоб ты скис! - кричит редактор, снова принимаясь отогревать руки. - Чтоб тебя!.. Видел ты пана Охватовича?

- Видел. У него голова обмотана платком.

- А что с ним?

- Не знаю, пан редактор. Прислуга сказала, что вчера его привезли в первом часу ночи и из саней на руках внесли в комнату. Кажется, он был на именинах.

- Ах! - вздыхает редактор, падая в кресло и закрывая лицо руками.

В это время входит метранпаж в сопровождении лысого человека средних лет, физиономия которого отличается спокойствием, граничащим с полнейшим равнодушием ко всему окружающему миру.

- Вот, пан редактор, пан Дульский пришел писать.

- Хорошо, садитесь и пишите, - отвечает редактор, не отнимая рук от лица.

- Добрый день! - говорит Дульский все с тем же безразличным видом.

- Туда! - указывает метранпаж; затем усаживает равнодушного писца задом к спине редактора, подвигает к нему перо и чернила и подкладывает какую-то газету под бумагу.

- А сколько вам нужно полос "Скелета и девы"? - спрашивает редактор, обращаясь к метранпажу.

- Две с половиной.

- Какой сегодня холод, - замечает пан Дульский.

- Давайте писать, - говорит редактор, - даже не взглянув на своего ближнего, взявшего на себя роль каллиграфической машины.

- Я уже лет десять не припомню такой зимы, - уверяет Дульский.

- Заглавие "Скелет и дева", - диктует редактор. Перо Дульского начинает скрипеть.

"Беспредельная степь (многоточие), ужасная (многоточие), пустынная степь (многоточие). Вместо зеленой травы белеет снег. Вместо щебета птиц зловещее карканье ворон и завывание ветра. (Абзац.)

На лице девы, подобном мраморному изваянию, застыло выражение ужаса: все ближе и ближе вслед за ее гордым скакуном мчится стая волков, зловеще высунувших кровавые языки и яростно щелкающих белыми, как фарфор, зубами..."

Вдруг редактор умолкает, словно холод описываемой степи заморозил и каскад его слов. В приоткрывшихся дверях показывается острая бородка, крючковатый нос и коротко остриженная голова.

- А-ааа... пан Йосек! Что скажете?

- Нижайший поклон, пан редактор. Я пришел за теми семью рублями... ну, вы знаете...

- Теперь у меня нет. Пан Дульский, пишите дальше!

- Как это нет? Я должен сегодня же заплатить хозяину.

- Не мешай! "Из глаз и ноздрей ретивого скакуна сыплются искры; он несется как вихрь, но вдруг волчица подскакивает к нему и вырывает у него хвост. Кровь хлещет потоками..."

- Ну, что же будет, пан редактор?

- Теперь ты ничего не получишь; не мешай!

- Так я подожду.

- Не жди, говорят тебе!

- Но я же не могу... Сегодня я должен получить мои семь рублей.

Мрачный редактор вдруг принимает величественный вид.

- Йосек, - говорит он, - через час ты получишь полтинник, а теперь убирайся отсюда, не то...

Йосек исчезает.

- Погоди же, постой! Постой! Принеси-ка мне еще коробку папирос.

- Дайте денег.

- У меня нет мелких; купи на свои и оставь папиросы в типографии.

- С какой это стати? Я и денег не получил, да еще должен покупать вам папиросы?

- Можешь за это выпить рюмку водки.

- Тоже за свой счет?

- Разумеется. Пока что...

- Ну и ну!..

- Пан Дульский, пишите дальше, - говорит редактор, поглядывая через плечо на сидящую за ним машину. - "Эта ничтожная добыча лишь на мгновение задержала стаю бегущих волков, быстро догоняющих свою жертву..."

- Пан редактор! - кричит, вбегая с озабоченным видом, какой-то господин в старой бурке и измятой шляпе. - Пан редактор, ради бога, дайте мне пятнадцать рублей!

- Пятнадцать рублей? - с изумлением спрашивает редактор, притопывая ногами и крепко растирая руки. - А статью вы принесли?

- Боже мой! Оставьте меня в покое с этой статьей по крайней мере сегодня. Вы же знаете, моя жена...

- Ааа... поздравляю!

- Ну, вот видите сами, можно ли в такую минуту думать о статье?

- Милостивый государь, подобная причина могла бы с полным основанием послужить оправданием для вашей жены, - сурово возразил редактор, - но никак не для вас.

- Ах, пан редактор, не терзайте меня! Мне до зарезу нужны пятнадцать рублей, а вы...

- Через час мы сможем предложить вам пять рублей, а теперь... Пан Дульский, пишите дальше.

- О, чтоб вас!.. - буркнул автор и хлопнул дверью.

Перо скрипело, редактор диктовал:

- "В это мгновение самый крупный волк подскочил к несущемуся вскачь коню и сорвал у него копыто с левой ноги; однако благородное животное, чувствуя, какой драгоценный груз оно несет, продолжало мчаться вперед, не касаясь снега ногами... Поток крови, хлынувший из хвоста, замерз..."

Но тут редактор струхнул, увидев в открытых дверях некое важное лицо в шубе с енотовым воротником.

- А... уважаемый пан Гольдфиш!.. Что привело вас ко мне так рано?

- Добрый день! Вы, вероятно, шутите, - ведь еще вчера вы должны были отдать мне эти сто двадцать рублей.

- Прошу вас, пан Гольдфиш, садитесь, пожалуйста! Надеюсь, сынок ваш получил хороший табель?

- Ничего... Но, видите ли, у меня нет времени, а вы всегда как-то умеете заговорить мне зубы.

- Так, пан Гольдфиш, если у вас нет времени сейчас, мы сможем уладить наши счеты через несколько дней.

- Через несколько дней?.. Разве уж через суд, - с оскорбленным видом ответил Гольдфиш, собираясь уходить.

- Минуточку, пан Гольдфиш!.. Вы знаете "Венецианского купца" Шекспира?

- А почему бы мне не знать? Я всего Шекспира чуть не наизусть знаю.

- Вы помните, что в этой трагедии фигурирует ростовщик Шейлок?

- Ну да... Шей... Помню, помню...

- Так вот представьте себе, что вчера по городской почте мы получили рисунок, а на нем... Как вы думаете, кто изображен? Вы!.. Вы изображены там с ножом в руке и надписью: "Авраам Гольдфиш, Шейлок из Поцеёва, дающий в долг из двухсот процентов".

- Но кто написал такую глупость?

- Не знаю. Однако... рисунок этот мы используем.

- Как? Вы поместите его в газете?

- Конечно. Раз вы хотите нанести нам ущерб, у нас тем самым нет основания щадить вас.

- Ну вот что, пан редактор. Я с теми ста двадцатью рублями подожду еще недельку, две... пусть даже три... но только вы этого не делайте.

- Гм!.. Видите ли, пан Гольдфиш, это очень трудно... У нас нет литературного материала.

- Нет? А когда я вам предлагал, вы не брали?

- Но ваши стихи чрезвычайно слабы.

- Те были слабы... Зато уж это стихотворение, которое я написал сейчас, чрезвычайно сильное. Я вам прочту, оно называется "О дружбе".

Редактор соглашается послушать. Пан Гольдфиш садится, достает из кармана рукопись и читает:

Нам друг наш верный всех милее

Богатств безмерных. Он умеет

Обиды горечь

Прощать нам вскоре

А вдруг случись тебе нужда,

Тебя он выручит всегда,

Он деньги в долг дает

И от беды спасет

А если у тебя волнения,

Заботы или огорчения,

У друга утешения ищи

И в сердце верное стучи.