Адольфо Касарес - Напрямик

Адольфо Биой Касарес

Напрямик

Через несколько часов езды по бесконечной однообразной дороге старая сеньора, с годами обессилевшая, но столь же властная, как в лучшие свои времена, сказала шоферу: «Езжайте полем напрямик, сократим путь».

В этот июньский полдень, выходя из дома, Гусман отчетливо ощутил тревогу: вот уже год, как легкое, преходящее волнение охватывает его всякий раз, когда он собирается в дорогу. Просто привычка, подумал он, въевшаяся в душу привычка, прямо сказать, не слишком удобная для человека его профессии: Гусман был коммивояжером. Подумал он еще, что должно же тут крыться какое-то объяснение, и в голове у него промелькнула мысль о жене и даже об итальянских предках жены. А она как раз шла за ним по пятам и тянула надоевшую канитель неизменных наставлений:

— Не гони машину. Не отвлекайся. Будь осторожен, как бы не столкнуться.

Гусман закрыл глаза и, пытаясь защититься и успокоиться, представил себе жену такой, какой, несомненно, видели ее все: цветущая, чуть склонная к полноте блондинка; о ее юной свежести можно судить не только по коже, но и по вызывающе растрепанным пышным волосам, по крепкому, налитому телу. А Баттилана, знаток в этом деле, еще говорит, что молодая женщина — беззаботная тварь! И он спросил себя, что лучше, беззаботная женщина, которая, возможно, дает мужу волю, или такая, как эта, которая никогда не оставляет его в покое. Но раз уж досталась ему его Карлота, сжимавшая его сейчас в объятиях так, будто им предстоит разлука навеки, он отложил решение этой задачи до другого случая. Наконец он вырвался из ее рук и повернулся к «гудзону». Для каждого путешественника (да еще имея в виду почки и люмбаго) автомобиль рано или поздно превращается в орудие пытки; но не единым опытом живет человек: некоторый вес имеют и мнение ближнего, и мечты молодости. Обманутый собственной преувеличенной оценкой своего «гудзона»-8, модели 1935 года, чьи достоинства были, конечно, несомненны, но ограниченны, как у каждого автомобиля, он оглядел его с гордым удовлетворением, хотя и не обольщался этим слишком хорошо ему знакомым трогательным видом заботливо ухоженной старой колымаги. Удовлетворение, впрочем, было вполне обоснованно, ибо «гудзон» выполнял два обязательных условия, необходимых для счастья: увозил его из дома и возвращал обратно. Сказав себе: «Каждый имеет право на свои причуды», он подумал, что, войдя в пору зрелости, научился ловко привирать. Раз уж жена волнуется, когда он проводит ночь в дороге, он решил ее успокоить:

— Сейчас двину прямо в Рауч.

Гусман, который обычно развозил благородные продукты фирмы Лансеро по шоссе номер 2 до самого Долореса и по прибрежной дороге до Саладо, на этот раз, исполняя просьбу сеньора управляющего, должен был заменить уехавшего на отдых коллегу и отправиться по шоссе номер 3 до Лас-Флорес-и-Качари, свернуть к Раучу и по дороге на Аякучо, миновав речку Эль-Пердидо, добраться до одного из главных клиентов в округе, недовольного тем, что ему, как правило, доставляли прокисший айвовый мармелад, раскрошившиеся листья мате и вермишель с жучком. Он сел в машину, разогрел мотор, бодро помахал рукой, испещренной черными волосками, и, не устояв перед стремлением подтвердить ложь, которое по большей части разоблачает ее, крикнул:

— В Рауч!

— Как в Рауч? — спросила Карлота. — А разве ты не захватишь раньше Баттилану? Ты что не едешь с Баттиланой?

Он сразу спохватился:

— Совсем из головы вон. Вот они, твои наставления, только память отшибают.

Забыл он о другом. Совершенно не помнил, что говорил жене о спутнике; но лучше не разбираться, о чем говорилось, о чем нет, дело темное, чуть что не так, и можно попасться.

— А я, по правде сказать, — призналась Карлота, думая о своем и уходя от разговора, грозившего вытащить на свет божий все обманы, — сама не знаю, когда я больше беспокоюсь... Если ты едешь один — случись что-нибудь, и помочь некому; а если вдвоем — разболтаешься, отвлечешься, тут-то беда и придет.

Гусман смотрел на нее, не слушая. Так и увез с собой воспоминания об этом юном лице, на диво не отражавшем ни ее страхов, ни забот.

Предавшись неуемной игре воображения, он подумал, что полети Карлота, как птичка, вслед за ним от их дома на улице Чекабуко, 700, до ресторана близ площади Конституции, она бы вернулась домой вполне довольная и одураченная. В самом деле, он оставил машину перед домом Баттиланы на улице генерала Орноса, по которой мог потом поехать прямо в Рауч. Чтобы украсить жизнь хотя бы скромными победами, умный человек не станет ждать удачи, а сам сделает ловкий ход.

В ресторане, просторном, как портовый склад, «парни» сидели в ожидании за столом. Их было восемь — по большей части однокашники, все люди зрелые, усталые, седовласые. «Новичками», которых ввели «старики», числились Баттилана — его подопечный и Нарди — знакомый Фондевилье. Когда-то их было пятнадцать, теперь стало меньше из-за смертей, болезней и других бед. Каждый не раздумывая саживался на свое привычное место, и только старый Кориа, по прозвищу Непоседа, не обращая внимания на других, занимал любой чужой стул.

Общий спор шел о выгодах и невыгодах завтрака по сравнению с ужином, а кое-кто пытался объяснить Баттилане существо дела и перетащить его на свою сторону.

— Ну сами скажите, — спросил Фондевилье, подмигнув глазом, — куда я гожусь в конторе после этого пира?

— А мне скажите, куда годятся старики, которые поздно ложатся?

— А они вообще никуда не годятся, — ответил Баттилана.

Бельверде объяснил:

— Мы собираемся каждый четверг.

Другой, желая как-то определить их кружок, добавил: мы, «парни».

— От парней в нас осталось одно название, — признал Сауро.

— И, что еще печальнее, дух, — подхватил Гусман.

— Высокий дух, — торжественно произнес Баттилана и, подумав, добавил: — Напоминаете вы мне старичков, что собираются на площадях.

Гусман поколебался между желанием возразить и стаканом вина. Решил в пользу вина, потом нервно отщипнул кусочек хлеба.

— Не так давно, — рассказывал Сауро, обращаясь к Баттилане, — мы собирались под вечер в кафе, там квартет играл танго лучше некуда, к восьми переходили в ресторан, кухня тут знатная, а заканчивали вечер... сам догадайся?

— Мучаясь животом после помидорной подливки, — не задумываясь, ответил Баттилана.

В этот самый момент официант, не желавший терять время даром, с извинением, похожим на упрек, раздвинул их головы и поставил на стол блюдо с равиолями[1].

— Нет, сеньор. В illo tempore[2] пили мы свой вермут в баре и играли в карты, но теперь, дело стариковское, предпочитаем судачить и дружно согласились, что больше, чем вермут, нам подходит фисташковое мороженое.

Вмешался Фондевилье:

— Просто диву даешься, как нам всем нравится это мороженое. Идем в кафе на улице Сан Хуан, мороженое там свежее, народу всегда полно, и вы наедаетесь за стойкой вволю, зная, что тут уж вас не отравят.

— А вы знаете, сеньор, сколько жертв уносит из года в год отравление дурной пищей? — спросил Нарди.

Сразу воодушевившись, Кориа посоветовал:

— Дайте сеньору Баттилане точный адрес кафе. Рекомендую его вам от всей души, если, конечно, вы такой же любитель мороженого, как мы.

Снова взял слово Сауро:

— Говорят, будто фисташки (враки, скорее всего) поддерживают, надеюсь, вы понимаете меня, жизненную силу мужчины, так что все мы пошучиваем, пошучиваем, а каждый свою порцию мороженого съедает, кроме сеньора, — кивнул он на Кориа, — он у нас самый старенький, вот мы и следим, чтобы он заказывал целых две, ему-то фисташки позарез нужны.

Фондевилье подмигнул и, показывая на Баттилану, сказал с восхищением:

— Вот уж кому нет нужды в фисташках.

Улыбнувшись, Баттилана скромно согласился:

— Сказать откровенно, пока что — нет.

Гусман, не слишком склонный к рассуждениям, подумал, что лучших людей, чем в его время, на свете не было, а о нынешнем поколении и говорить не стоит. Кроме того, кое-кто заблуждается. Баттилана, например, у себя на Западной железной дороге блистал сильным и острым умом, а столкнулся с парнями и сразу померк. Он даже не уверен, не было ли ошибкой ввести его в их узкий кружок и, того хуже, рассказать о своей поездке. В самом деле, ссылаясь на желание как следует узнать всю округу, Баттилана получил в конторе разрешение и теперь, если не поможет чудо, они поедут вместе еще дальше Рауча, и туда и обратно, чему, в сущности, надо радоваться, ведь, случись в дороге какая-нибудь поломка или неприятность, полное одиночество не такое уж удовольствие.

Бельверде и Сауро, посмеиваясь, но каждый упрямо стоя на своем, завели неизбывный спор консерватора с радикалом.

— Смилуйтесь, — взмолился Баттилана. — Сдается, в Музее Ла-Платы осталось только два экземпляра этой вымершей породы: вы оба.