Ханс Энценсбергер - Племянник Вольтера

Энценсбергер Ханс Магнус

Племянник Вольтера

Ханс Магнус Энценсбергер

Племянник Вольтера

Мистификация в стиле Дидро

Леонард Бухов, перевод с немецкого

Римейк классической повести Дени Дидро "Племянник Рамо", на этот раз в форме пьесы.

Действующие лица

ПЛЕМЯННИК - около сорока лет. Лучшие времена для него уже в прошлом. Музыкально одарен, превосходный мим и имитатор голосов. Склонен к полноте. Желателен незначительный физический недостаток.

ФИЛОСОФ - старше Племянника приблизительно на десять лет. Авторитетная личность. Его трудно представить себе в роли профессора, скорее он походит на обычного писателя. Philosophes эпохи французского Просвещения были интеллектуалами чуть ли не в современном понимании, хоть и стремились выглядеть так же достойно, как их античные прототипы; и светский салон, и рабочий кабинет для них привычная среда.

САНОВНИКИ

АШОА - чернокожий вождь

Пожилой господин, банкир БЕРНАР

Два ЛАКЕЯ

Два ЖАНДАРМА

Две МОНАХИНИ

Время действия - между 1760 и 1777 гг.

Фойе перед некой аудиторией в Париже. Слева - очень высокие двустворчатые двери, ведущие в большой зал, в глубине сцены - небольшая задняя дверь. Строгая, старомодная мебель: стулья в стиле Людовика XIV, диван, консоли, зеркало. На столике предмет, прикрытый тканью.

Музыка: Les fanfares du Roi1.

Справа появляется небольшая процессия: государственные деятели, вельможи, чиновники, среди них Философ и, чуть сгорбившийся, Племянник, за ними - дряхлый старик, которого поддерживают две дамы в длинных, черных платьях.

Два Лакея распахивают высокие двустворчатые двери, и процессия исчезает в зале, двери которого лакеи закрывают изнутри.

Музыка смолкает. Из зала слышится, как господа с шарканьем рассаживаются по местам, как председательствующий начинает свою приветственную речь. В зале возникает легкий шум. Затем открывается задняя дверь. Лакеи грубо вышвыривают сопротивляющегося Племянника из аудитории и возвращаются назад.

Племянник отряхивается и садится. Негромко ругается про себя. Из носа у него течет кровь. Пауза.

Немного спустя задняя дверь приоткрывается. Появляется Философ. Он украдкой осматривается и на цыпочках покидает зал.

ФИЛОСОФ. Вы, друг мой? Вот, возьмите. (Подает ему свой носовой платок.) Что вы потеряли в обществе этих высокочтимых господ?

ПЛЕМЯННИК. Тот же вопрос я хотел бы задать и вам. Философ - среди расшитых золотом сановников? Неужели вам так необходимо везде присутствовать?

ФИЛОСОФ. Вы же видите, я не смог вынести их общества. Горе тому, кто свою жизнь вынужден проводить на заседаниях! А вы?

ПЛЕМЯННИК. Все произошло на ваших глазах. Меня просто вышвырнули.

ФИЛОСОФ. О, мне весьма жаль. Но подобное случилось с вами наверняка не впервые.

ПЛЕМЯННИК. А что терять такому человеку, как я! Я, разумеется, возмущаюсь, чувствую себя оскорбленным, из носа течет кровь. Но ведь в конце концов нам выпала лучшая доля. Здесь хотя бы можно поболтать.

ФИЛОСОФ. Зачем же тогда вы пробирались к этим господам?

ПЛЕМЯННИК. То есть, как? У меня приглашение. Вот! (Читает.) "Академия имеет честь просить господина Вольтера принять участие в дискуссии о мерах, которые отныне и навеки станут гарантией процветания наших вест-индских колоний". - Одежду я одолжил у ростовщика. Четыре луидора. И все напрасно!

Философ приглашение из рук Племянника и читает текст, который тот опустил.

ФИЛОСОФ. "...Господина Вольтера, прославленного члена Академии, Chevalier de l'Ordre du Pavillon2, Gentilhomme de la Chambre du Roi3, придворного поэта и историографа его величества..."

Ваша дерзость меня восхищает, но неужели вы всерьез рассчитывали, что вам удастся проникнуть в зал вот с этим?

ПЛЕМЯННИК. Делаю, что в моих силах.

ФИЛОСОФ. А что бы сказал ваш дядюшка, узнай он, что вы роетесь в его письменном столе?

ПЛЕМЯННИК. Это уж моя забота. Мне просто хотелось развлечься, вот и все. Нужно постоянно находиться в обществе важных особ. Это никогда не мешает. И еще я подумал: весьма забавно наблюдать, как они нагоняют тоску друг на друга. Среди них нет выдающихся мыслителей, сплошь бездари.

ФИЛОСОФ. Как же так? А канцлер Тайного совета, а военно-морской министр, а статс-секретарь по делам колоний...

ПЛЕМЯННИК. ...и он же - ваш друг Сартэн, который уже не раз выручал вас в трудных ситуациях!

ФИЛОСОФ. ...Секретарь Академии, светила науки из College Royal4...

ПЛЕМЯННИК. Ничтожества, все ничтожества!

ФИЛОСОФ. Не знал, мой дорогой, что вы столь требовательны.

ПЛЕМЯННИК. Ну, по меньшей мере в том, что касается литературы, искусства, музыки, кухни и политики. Здесь допустимо все, только не посредственность.

ФИЛОСОФ. Вы слишком строги. Что бы с нами стало, если бы мы признавали только лучших? То, что мы называем цивилизацией, может развиваться только на большой куче навоза. Иначе говоря, если выражаться более деликатно, - пусть не будет исключений без правил, и наоборот. Но - оставим это. Где вы пропадали так долго? Что поделывали? Я не видел вас целую вечность.

В то время, когда он говорит, обратившись к Племяннику, справа входит чернокожий вождь в африканском национальном костюме. Его вводят два Жандарма.

Но вы меня вовсе не слушаете.

ПЛЕМЯННИК. Да это же Ашоа. Ашоа, здесь я!

ФИЛОСОФ. Ах, так вы, господа, знакомы?

Ашоа не реагирует.

ЖАНДАРМ. Вперед!

ФИЛОСОФ. Минутку! Я бы хотел с ним переговорить.

ЖАНДАРМ. Не разрешается.

ПЛЕМЯННИК. Ашоа, это же я, племянник Вольтера! - Не узнает. Плохи мои дела. Теперь и дикари не удостаивают меня вниманием.

ЖАНДАРМ. Нам приказано немедленно его доставить.

ФИЛОСОФ. Погодите!

ПЛЕМЯННИК. Он слишком избалован. Его повсюду приглашают, даже сюда.

ФИЛОСОФ. Вы называете это приглашением? На мой взгляд, это больше походит на арест.

ПЛЕМЯННИК. Его принимали и в Версале. Герцогиня де Шуазель5 брала его с собой в оперу. В салонах он произвел фурор. Дамы чуть не передрались из-за него. (К Жандармам.) Будьте с ним повнимательней! Он важная фигура на Береге Слоновой кости, нечто вроде князя или короля.

ФИЛОСОФ. Скажите, друг мой - вы ведь позволите называть вас Ашоа? Какого вы мнения о наших нравах?

Ашоа молчит.

Он, наверное, не понимает по-французски.

ПЛЕМЯННИК. Ерунда. Давай, дружок, выскажись! Этот господин - знаменитый философ.

ЖАНДАРМ. Ну и что, если философ. Вперед, да пошевеливайся.

Племянник теребит африканца за рукав. Тот стряхивает его руку и, не произнося ни слова, устремляет на него свой взгляд. Племянник начинает дрожать. Затем он неуверенно отступает шаг за шагом, пока не наталкивается на мебель и не падает. Ашоа отворачивается и, сопровождаемый Жандармами, исчезает в аудитории.

ПЛЕМЯННИК. Проклятая горилла!

ФИЛОСОФ (помогая ему встать). Он же ничего вам не сделал.

ПЛЕМЯННИК. Этот малый умеет нагнать страху. Как он смотрит, своими налитыми кровью глазами...

ФИЛОСОФ. А жаль. Я бы с удовольствием побеседовал с ним.

ПЛЕМЯННИК. Эти господа в зале не вытянут из него ни слова. Он молчит из упрямства или из коварства. Да будет вам известно - все они людоеды.

ФИЛОСОФ. Глупые россказни! Разве вы не читали, что пишет Бугенвиль6 о туземцах?

ПЛЕМЯННИК. Все это происходило в южных морях, а не в Африке.

ФИЛОСОФ. Как бы то ни было, нам бы следовало от дикарей многому поучиться.

ПЛЕМЯННИК (смеется). Что ж, раз вы так считаете... А знаете, что устроил этот негр в салоне герцогини? У всех на глазах он набросился на ее младшую дочь, которой нет и пятнадцати, задрал ей юбки и намеревался прямо тут же уложить на кушетку. Пришлось позвать трех дюжих лакеев, чтобы усмирить это чудовище.

ФИЛОСОФ. Нет ничего более естественного, чем подобное проявление чувств. Герцогиня была, несомненно, польщена. А я, кстати говоря, нахожу, что вы поступаете довольно рискованно, беря на себя роль блюстителя нравственности.

ПЛЕМЯННИК. И вы правы. Ах, порой я и сам мечтаю уехать, на какой-нибудь цветущий тропический остров. Возможно, там я стал бы важной персоной. Здесь же, в Париже, я никто.

ФИЛОСОФ. Справедливо. Я, например, никогда о вас не вспоминаю, если не вижу вас. Но сейчас, раз уж вы здесь... Что вы поделываете?

ПЛЕМЯННИК. То же, что поделываете вы и все другие. Кое-что хорошее, кое-что дурное, короче, ничего существенного. Порой я испытывал голод, и тогда я ел, или жажду, и тогда пил. А когда у меня отрастала борода, я брился.

ФИЛОСОФ. Словом, дела ваши идут хорошо.

ПЛЕМЯННИК. Напротив. Я весьма удручен.

ФИЛОСОФ. С чего бы это? Вы, кажется, даже поправились.

ПЛЕМЯННИК. Это все от забот. Мой богатый дядюшка все сохнет, а я толстею.

ФИЛОСОФ. Что, собственно, вы имеете против вашего дяди? Он вас наверняка не оставит в беде.

ПЛЕМЯННИК. Он? Да он ради меня пальцем не пошевелит. От этого его оберегает его философия, а она непреложна: думать только о себе. Весь остальной мир ему безразличен. Да, он счастливый человек. Тут уж ничего не поделаешь.