Валентина Дорошенко - Зацветали яблони

Валентина Дорошенко

Зацветали яблони

Впервые мне попали на глаза рассказы Валентины Дорошенко около восьми лет назад. Один из них, «Капелька», помню, особенно пришелся мне по душе. Он был опубликован в журнале «Смена» с моим кратким напутствием.

«Пишет Валентина Дорошенко о любви, о добрых и хороших людях, о сложных человеческих судьбах, о тех нравственных проблемах, которые встают перед каждым из нас. Рассказы ее в чем-то веселые, где-то с грустинкой. Однако главное в них — определенный гражданский мотив, авторское беспокойство за судьбу своих героев», — говорилось в этом предисловии. Сейчас я мог бы полностью повторить эти слова, но, пожалуй, этого было бы мало.

Валентина Дорошенко пишет много и одновременно мало. Точнее, пишет она много, а отбирает из написанного мало. Признаюсь, такая требовательность по душе мне.

Может быть, не так много написано автором за десять лет, но сейчас, перечитывая эти рассказы, понимаешь, как окрепло перо, как расширился диапазон ее наблюдений над людьми и жизнью, как раскрепостился язык, как, наконец, засверкала палитра красок.

К теме войны, которая волновала и продолжает волновать автора, добавились темы жизни крестьянской и городской, темы молодежи и человеческой зрелости, а главное — в каждой из них Валентина Дорошенко находит свою точку зрения, свой взгляд на окружающую действительность, свои слова и краски.

И еще мне хочется добавить, что в лучших рассказах Валентины Дорошенко есть человеческая и художественная зрелость, а значит, ей есть что сказать читателю.

Родом Валентина Дорошенко с Кубани, потом долгое время жила на Украине, окончила два совершенно разных института в Москве. Сейчас она кандидат филологических наук, преподаватель института иностранных языков.

Когда-то Валентина Дорошенко начинала со стихов, в чем-то любопытных и даже зрелых, и все же мне думается, что она правильно перешла к прозе. Тут она нашла себя и как художник, и как стилист. С одной стороны, ее биография, ее жизненный опыт так или иначе вписались в ее рассказы, а с другой — и это особенно приятно — язык ее произведений сочетает в себе не только богатства русской речи, но и яркость и неповторимость казацкого и украинского говора. Это сказывается и в живой речи персонажей, и в описаниях природы и места действия.

Короче говоря, рассказам Валентины Дорошенко свойственна очень высокая языковая культура.

«Зацветали яблони…» — первая книга Валентины Дорошенко.

Мне хочется пожелать ей счастливого и доброго пути к сердцу читателей.

Сергей Баруздин

Зацветали яблони

Старик Душан шел в гору. Старик был высок и сух, как палка, на которую он опирался. Гора — крутая, поросшая кустарником и высокими деревьями. Душан шел медленно, часто останавливался, прислонялся к стволу какого-нибудь дерева и отдыхал. Путь предстоял долгий. Когда-то Душан преодолевал его без труда, на одном дыхании, почти без остановок взбираясь чуть ли не к самой вершине, к тому самому месту, куда он направлялся сейчас. Но то были другие годы, и силы у него были другие…

…Их всех согнали в старую церковь. Всех, кого подозревали в связи с партизанами. Их ждала смерть. Фашисты каждое утро отсчитывали по пять человек и уводили: все знали куда. Остальные ждали своей очереди. Ждали каждый час, каждую минуту. Осунувшиеся, голодные, в старой церкви с разрушенным куполом, через который сыпал снег. Ждали, сбившись для тепла в кучу, молча. Таких, как они, было много — почти в каждом селе: после разгрома их Национального восстания фашисты жгли, убивали.

В то утро рассвет задержался дольше обычного. Небо над куполом никак не хотело светлеть. Потом неохотно помутнело. И вдруг… Бах! — слева. Бах! — справа. Безжизненная кучка людских тел под алтарем сразу ожила. Бросились — откуда только силы взялись! — к заиндевелой двери. Снаружи слышался треск мотоциклов, громкие вопли фашистов: «Партизан! Партизан!..»

Их спасли партизаны. Душан был среди тех, кто уцелел. Там, в горах, их еще долго отхаживали, откармливали, лечили. У Душана оказалось двустороннее воспаление легких. Ухаживала за ним русская девушка Катя: в этом партизанском отряде так же, как и в других, действовавших в Чехословакии, было много русских. Катя была радисткой, но часто помогала санитарке.

Он звал ее вначале Катарина, потом — Ката, а еще позже — Катушка. Катя понимала, что это очень ласково, но Душану, смеясь, говорила:

— А по-русски «катушка» — это на что нитку наматывают.

— Така мала из древа? — спрашивал Душан.

Катя кивала.

— Та то е правда: ты мала и есть, Катушка.

Поздно вечером, когда все затихало, Катя обычно приходила, садилась рядом и что-нибудь рассказывала. Больше всего Душан любил, когда она рассказывала о своем доме в маленьком украинском селе. Душан тоже родился и вырос в деревне.

— Наша хатка, — говорила Катя, — была белая-белая — мазанка. Крыша камышом крыта. В любую жару у нас прохладно… А село небольшое и все в садах. Тихое-тихое. А по весне — на яр, значит, — когда зацветают яблони и вишни, оно будто вспенивается. Целый океан бело-розовой пены. А в ней плавают камышовые крыши — словно перевернутые лодки. И шумит, и бушует, и бросает душистыми брызгами — ну настоящий океан в шторм…

Душан слушал и улыбался. Он представлял себе и ее маленькую хатку с камышовой крышей, и их село, утопающее в буйном яблоневом цвету. И Душану становилось тепло в сырой землянке.

— Расскажи еще, — просил он.

— Вокруг села, куда хватает глаз, — степь. С одной стороны — пшеница. Днем смотреть больно: колосья золотистые-золотистые, словно солнце упало с неба и сплошным сиянием растеклось по степи. С другой стороны — подсолнухи. Знаете такой цветок, который за солнцем поворачивается?

— Ано, — кивал Душан. — Слнечник по-нашему.

— Слнечник! Как красиво! — восхищается Катя. И опять повторяет: — Слнечник, слнечник!.. А еще я любила слушать, как поет ветер в телеграфных столбах. У нас в степи ветру вольно: гуляет как ему вздумается. И песни поет вольные, озорные. Прислонишь ухо к столбу, а он гудит, про дальние страны рассказывает. А вечером, когда солнце закатится за степь, начинают петь цикады. «Цвирь-цвирь», вверх — вниз. И степь будто дышит — как живая. Она и есть живая.

Душан смотрит на Катю, на ее волосы цвета той пшеницы, о которой она только что рассказывала, и думает: не место ей здесь, где рвутся снаряды, где каждую минуту тебя поджидает смерть. Сажать бы ей подсолнухи в привольной украинской степи да собирать золотистые яблоки.

— Девушки на войне — это не хорошо, — грустно качает головой Душан, почему-то делая ударение на частице «не».

— Война — не хорошо. А девушки нужны. Кто бы за вами тогда ухаживал? — ответила ему Катя и, помолчав, тихо добавила: — Сожгли наше село фашисты.

На следующий день Душан подарил ей вырезанный из дерева маленький домик — украинскую хатку. В их роду все были хорошими резчиками по дереву. В саду возле дома Душана до войны стояло с десяток пчелиных ульев, выдолбленных из стволов березы в виде разных фигур: и деревянные бабы в пышных юбках, и огромные усатые головы, и всякие животные: львы, тигры, овцы и даже медведи, стоящие на задних лапах, — целый зоопарк!.. Маленькая прорезь для пчел или в складках юбки, или под брюхом зверя почти незаметна.

Отдавая Кате домик, Душан спросил:

— Така твоя хатка?

— В точности такая! — радовалась Катя. — Наша мазанка.

Душан остановился, посмотрел вниз. Там, в долине, лежало его село. Разбросанные в зелени покатые крыши, крытые красной черепицей, горели на солнце, словно маки на лугу. Горы надежно укрывали село со всех сторон, бережно держа его, словно маленький огонек, в своих могучих ладонях…

Зима была на исходе. Они возвращались с задания: он, болгарин Асен, и двое русских: Алексей и Константин. Они поднимались по узкой тропке, известной лишь им, партизанам. Настроение у всех было хорошее, задание выполнено: им удалось взорвать мост и заминировать дорогу, по которой гитлеровцы должны были перебрасывать боеприпасы. И тут Константин запел:

Расцветали яблони и груши,Поплыли туманы над рекой…

Алексей подхватил:

Выходила на берег Катюша,На высокий берег на крутой.

Душан слышал песню впервые. «Надо же, песня про нашу Катушку!» — удивился он и стал подпевать. Вскоре он выучил песню наизусть. Пел ее с утра до вечера. Только слова «выходила на берег» он упорно за-менял другими: «Выходила на гору Катушка»…

…Душан тяжело опустился на старый пень. Его палка упала в низкие кусты черники — он даже не пытался ее поднять. Кате нравилось, как звучит «черника» по-словацки: «Чу-чо-ретки, чу-чо-ретки», — повторяла она. — Какое музыкальное слово!