Мальчик по соседству (СИ) - "stellafracta"

– Виктор хотел тебя проведать, но если ты устал, я скажу ему, что лучше это сделать завтра, – мягко улыбнулась она мне. – Пока ты останешься у нас, ты не против? Тебе надо отдохнуть.

Ее слова тронули меня. Я чуть не расплакался – ей богу, как маленький, – и лишь утвердительно тряс головой.

– Если Виктор не спит, то он может прийти, – после паузы изрек я.

– Хорошо. И давай я заберу у тебя холод – думаю, он уже сделал все, что мог.

…Сын Стеллы продолжал смотреть на меня с нескрываемым интересом, и дождавшись, когда мать уйдет в кабинет, заговорщически спросил:

– Так что все-таки произошло?

Я закатил глаза.

– Я свалился из окна. Я лез домой и не рассчитал прыжок, – убедительно произнес я. – Не знаю, почему я к вам пришел. Я был не в себе.

По сути я не лгал. Почти все, что я сказал Виктору, было правдой. И я, действительно, был не в себе.

– Выздоравливай, – ободрил он меня. – Я могу тебе книгу принести, если будет совсем скучно.

В его серых глазах мелькали лукавые огоньки, и только спустя какое-то время я понял – он был рад моей компании. Конечно, для этого не обязательно было дожидаться моего бесславного падения, чтобы в ночи, вместо того, чтобы видеть сны, сидеть в гостиной и шептаться.

Мы вдвоем еще около четверти часа поболтали, и напоследок, отправляясь наверх в свою комнату, к моему собственному удивлению сын Стеллы рассмешил меня прозаичным замечанием:

– Полагаю, информация будет тебе полезна: туалет направо до конца коридора.

Когда он ушел, я задремал. В уютной и теплой гостиной под тихий треск камина я погружался в умиротворенную благодать. Чьи-то ласковые руки поправляли сбившийся плед, а осторожные прикосновения к коже виска, убиравшие упавшие на глаза пряди волос, показались сперва частью приятного видения.

Но инстинкты брали свое – я тут же распахнул веки, лицезрея артистку, сидящую на полу у дивана на уровне моей головы.

– Спи, – убаюкивала она меня. – Все хорошо.

Я верил ей. Но все же прогнал сонливость, приподнимаясь на локтях и морщась от ноющей боли во всем теле, словно по мне повозка проехала.

– Что ты хочешь? Скажи, я все сделаю, – сказала Стелла.

Мне ничего не нужно было – и я сказал ей об этом. Она улыбнулась и, отзываясь на мою невербальную просьбу о ласке, погладила меня по плечу, одарив улыбкой.

Потом она сообщила мне, где ванная и туалет, а где стоит графин с питьевой водой, и попросила не стесняться и сразу звать ее, если вдруг что-то понадобится.

Я без сожаления понял, что, скорее всего, буду звать ее по любому поводу, если такой представится, просто потому что величайшим удовольствием было ее присутствие рядом.

Но все же не желая злоупотреблять ее терпением, я пожелал ей доброй ночи почти мгновенно уснул, совершенно позабыв, кто я и что делаю в их гостиной.

========== 11 ==========

– Не тревожь его пока, пусть спит, – говорила тихо Стелла, обращаясь к сыну, когда они вдвоем, уже готовясь к завтраку, на минуту задержались в проходе, ведущем в зал.

Но я уже не спал – из-под опущенных век я наблюдал, как Виктор кивает и следует за матерью на кухню. Их милая возня из столовой доносилась до меня отголосками сновидения, но разум и тело уже бодрствовали.

Я не знал, который сейчас час, но что-то подсказывало мне, что я, по обыкновению просыпаясь с рассветом, сегодня порядком припозднился.

Сев вертикально, я оглядывался по сторонам, словно убеждая себя в реальности произошедшего этой ночью. Мне же придется вернуться… от этой мысли слезы навернулись на глаза.

У всего хорошего есть завершение. Пожалуй, для меня в этой вселенной хорошего отмерено ограниченное и довольно малое количество.

То ли услышав мое шевеление через стенку и коридор, то ли просто случайно улучив момент, Виктор заглянул в гостиную, приветственно махая рукой.

– Привет, – выдохнул я, надеясь, что он не заметил моего мрачного вида.

– Завтракать будешь? – совершенно по-свойски поинтересовался он, и я на автомате кивнул.

Я хотел заниматься всем, чем только можно, если это делают обитатели дома.

– Ты встать можешь? Придешь к нам?

В его вопросах было еще и искреннее беспокойство. Желая избавиться от сочувственного выражения на его симпатичном лице, я поспешил заверить Виктора, что все в порядке.

Откинув плед и высвободив из уютного кокона ноющее каждой клеточкой тело, я демонстративно выпрямился и попытался встать.

Вышло только со второго раза, и медленно ковыляя под пристальным взором сына артистки, я направился в указанном прежде направлении к ванной комнате.

Поравнявшись с кухней, я, как и ожидалось, услышал голос Стеллы.

– Эрик, доброе утро! Как ты?

– Все хорошо, спасибо, мадам, – отозвался я.

Вскоре я уже сидел вместе с ними в их чудесной столовой и намазывал джем на горячий и ароматный тост. Хлеб громко хрустел, от желудка разливалось приятное тепло, и я ловил каждое мгновение, проведенное в их компании.

Они – настоящая семья. Они завтракают вместе (а не по одиночке, заперевшись в собственных комнатах-темницах), попутно болтая о житейских мелочах, совместно проводят время, улыбаются друг другу и не стесняются проявлять ласку и заботу, просто потому что хотят сделать друг другу приятное.

Я помнил, как дико для меня звучали их признания друг другу в любви – совершенно естественно оброненные в беседе или при прощании. Они касались друг друга при малейшей возможности – просто потому что это было для них нормально.

От Стеллы не укрылось, как я внезапно помрачнел – так, что даже забыл про недоеденный ломтик тоста и уставился в сторону невидящим взглядом.

– Я все понимаю… мы с тобой все обсудим после завтрака, – молвила женщина.

Она смотрела на меня, внимательно и ласково.

Она имела в виду, что мне следует оставить все беспокойство на потом… но как же я мог освободиться от тяжкого бремени переживаний?

Но я прислушался к ней. Я улыбнулся – выжал из себя все, на что была способна моя нижняя часть лица, – и согласился.

Хлеб я так и не доел, зато по примеру Виктора съел конфету, свернув из фантика кузнечика.

Когда она осторожно мазала мое рассеченное ухо и подбородок мазью, я покорно терпел, чуть вздрагивая от каждого ее прикосновения. Я знал, что она вела бы себя так, случись подобное с ее собственным сыном… однако ничего такого с Виктором не могло произойти – ибо его мать никогда не посмела бы причинить ему вред.

Виктор тем временем убирал со стола в столовой (он, к моему изумлению, не капризничал и не отказывался от работы по хозяйству, когда это изредка от него требовалось), и мне казалось, мы со странной артисткой одни на всем белом свете.

Когда она вот так склонялась надо мной, сидя рядом в непозволительной близости, трогая меня без пренебрежения и отвращения, кровь закипала, и я чувствовал себя живым.

Мне порой начинало казаться, что я слишком привязан к ней, я слишком реагирую на нее… но умом я понимал природу этих чувств. Я все еще оставался ребенком – всеми покинутым ребенком, жаждущим ласки и материнского тепла – и потому жадно пользовался любой возможностью наверстать упущенное.

Пусть даже от абсолютно чужой женщины.

Она была очень красивой – я заметил это еще впервые увидев ее в вагончике. Она была еще красивей Мадлен… я уже давно перестал их сравнивать, однако воспоминание о жестокости матери вспыхнуло в груди старой обидой.

Я разочарованно вздохнул, когда Стелла отстранилась, проверяя на глаз результат своей работы.

От обработки спины я отказался – утопая в противоречивых эмоциях, я бы, вероятно, не выдержал сладкой пытки под ее пристальным и мягким взором, касающимся моего обнаженного и уродливого тела.

Она до сих пор не заводила неприятную тему, однако, я признавал, она имела право спросить меня прямо обо всем. Я еще не решил, что буду отвечать на те или иные вопросы, оставив львиную долю ответственности на импровизацию.