Адресная книга вымышленных литературных персонажей - Дидье Блонд
Кто скрывался под именем Ингрид Теирсен, юной беглянки из «Свадебного путешествия» Модиано? Они с отцом жили в гостинице на бульваре Орнано, 39-бис, на втором этаже, и занимали номера 3 и 5, справа от лестницы. Телефон, по которому она звонила, чтобы оставить сообщение отцу, принадлежал кафе на первом этаже. Я подолгу бродил возле этого здания по следам Ингрид и Патрика Модиано, словно надеясь усмотреть разгадку в свежеоштукатуренном охровом фасаде. Мы уже почти на окраине города, недалеко от внешнего бульварного кольца, в районе Порт-де-Клиньянкур, где живут представители самых разных национальностей. Тут и халяльные мясные лавки, и пакистанские заведения с телефонными кабинами, и африканские парикмахерские. Толчея у входа на станцию «Симплон». Вечером на бульваре ни души. Не офис ли крупного агентства недвижимости «Мажиммо», освещенный даже ночью, находится на месте той гостиницы? От кинотеатра, «походившего на пассажирский лайнер», на доме 43 осталась лишь громадная вертикальная вывеска — бетонные буквы нависли над безымянным, ярко освещенным супермаркетом. И снова никакого «бис» у номера 39.
Пришлось подождать несколько лет, за которые вышло еще три романа, чтобы узнать, что вымышленный адрес Ингрид Теирсен принадлежал другой беглянке, а она сама была лишь ее дублершей. «Разыскивается девушка, Дора Брюдер, 15 лет, рост 1 м 55 см, лицо овальное, глаза серо-карие, одета в серое спортивное пальто, бордовый свитер, темно-синюю юбку и такого же цвета шапку, коричневые спортивные ботинки. Любые сведения просьба сообщить супругам Брюдер, Париж, бульвар Орнано, 41»[28]. Роман «Дора Брюдер» отказывается от художественного вымысла «Свадебного путешествия» и называет все своими именами, он «открыт настежь, как двери, к которым не надо подыскивать ключей»[29]. 39-бис должен был бы находиться на месте дома 41, это адрес покойницы — девушки, ставшей жертвой облавы во время войны, в этот самый дом ворвалась сама «История с большим топором»[30]. Так книга становится надгробием на несуществующей могиле героини.
Зашифрованные адреса, мелькающие то тут, то там, но неприступные как запертые на все замки сейфы, — это тайники памяти.
* * *
ДАНТОН 75-21 — дозвонюсь ли я до фотографа Франсиса Жансена, который доверил рассказчику из романа Модиано «Такая молодая собака» разобрать его чемоданы с архивами в студии на улице Фруадево? Ответит ли мне Тереза из «Маленького чуда» того же Модиано по номеру ПАССИ 13-89? А Жан Деккер из «Утраченного мира» — по 227-34-11?
Телефонный номер для меня еще большее искушение, чем точный адрес. Он рождает соблазн безнаказанно вломиться в чужую жизнь, проникнуть в самое сокровенное. Не нужно никуда идти, караулить под окнами или часами ждать у дверей с кодовым замком, телефонная трубка всегда под рукой.
Только Патрик Модиано может сочинить целую главу романа из одного имени, адреса и номера телефона. «Кто я»? — спрашивает себя потерявший память герой «Улицы темных лавок». Некто по имени Педро. АНЖУ 15-28. Улица Камбасерес, 10-бис. Восьмой округ. И это все, что остается от человеческой жизни? Ускользающее имя отражается в адресе и череде цифр телефонного номера, словно они его синонимы на другом языке, такие же призрачные, но больше зацепиться не за что. В прошлое приходится пробираться ощупью. Однако набрать номер еще не значит поговорить, гудки пунктиром прорезают тишину, а в ответ молчание или недоразумения. Сколько телефонов звонит напрасно, в пустоте, без ответа?
И откуда берутся все эти номера, которые возникают на каждой странице, как мелкие штрихи к портрету героя? Писатель словно на все лады повторяет одну навязчивую идею, по крайней мере, у четверых персонажей романов Модиано номер заканчивается на 15-28: у псевдо-Ги Ролана из «Улицы темных лавок», Луки из «Кафе утраченной молодости», у третьей девушки из «Незнакомок» и у Жана Деккера из «Утраченного мира». «Эти цифры, имена, адреса, которые появляются снова и снова, — объясняет автор, — отсылают к людям, которых я знал. 15-28 — номер моих прежних друзей»[31]. Друзья. Твердая почва. Или скорее насмешка автора, заклинание, которое заставляет персонажей ходить кругами в прошлом. Недостающее звено, мешающее вырваться из замкнутого круга.
Чей голос я услышу на другом конце провода, если наберу один из этих реальных номеров? В трубке бесконечные гудки, но откуда они доносятся?
Из дальних, неведомых мест и времен... в лучшем случае бесцветный монотонный голос ответит: «Набранный вами номер не существует».
Луи Манекину, герою моего романа «Невидимка» (живущему по адресу, спрятанному за вымышленным «бисом») я дал номер 01 42 24 25 56. Он соответствует старому МАЙО 25-56, который когда-то был номером моих родителей на улице Шарля Лаффита, 67. Здесь есть неувязка, поскольку, как и все остальные номера в квартале героя, номер должен был начинаться с цифр, соответствующих старому телефонному трехбуквенному индексу. Может, я изначально выбрал его, чтобы быть уверенным, что никого не побеспокою? Но более вероятно, что через эту линию связи я хотел соединить две истории и вернуться в квартиру детства на улице Шарля Лаффита, где по соседству жил Арсен Люпен.
МАЙО 25-56. Этот телефонный номер до сих пор отзывается во мне эхом детских воспоминаний, этаким рефреном или магическим заклинанием, повторенным тысячу раз, — он не стирается из памяти и служит тайным ходом в мир знакомых образов, наплывающих друг на друга. Стоит мне произнести этот заветный пароль — и я сразу вижу анфиладу комнат, распахнутые в сад окна, слышу, как кто-то перекликается, ключ поворачивается в замке, дверь захлопывается от сквозняка, и чувствую запахи из кухни. Выходит, телефонный номер действителен всю нашу жизнь?
Когда родителей не стало — они умерли в 1999 и 2000 годах, друг без друга им жизни не было, — мы с братьями и сестрой целый год не могли расстаться с квартирой, где наши родители провели почти полвека. На продажу-то мы ее выставили, но так плохо расписали ее достоинства, что потенциальных покупателей в ней почти не бывало. И даже риелторы поняли, что надо повременить с объявлениями о продаже. Во время этой отсрочки мы заперли ставни пустующей квартиры и ревниво оберегали ее покой.
Постепенно оттуда все вывезли: без штор, картин и мебели она казалась огромной, как никогда, даже свет теперь был не в каждой комнате — лишь кое-где лампочки свисали с потолков. Разве что большой стол с четырьмя стульями оставался в столовой. За ним мы регулярно,
