Егор Радов - Мандустра
И когда дождь кончился, я почти не заметил этого. Выглянуло солнце — слегка жиденькое, но все же теплое, я почувствовал его лучи на своей промокшей одежде и на своем мокром теле, и мне показалось, что я в бане.
Я осторожно встал, осмотрелся — все было по-прежнему, только на граните, которым было вымощено чистилище, сверкали лужи.
Подул легкий ветер, и я почувствовал, что все-таки мне ужасно холодно и мерзко.
Я снял одежду, выжал ее и пошел дальше. Горизонт был все так же прям и упрям, я не увидел ни одного предмета, ничего нового, что могло бы меня заинтересовать.
Потом где-то вдали показалось черное пятнышко. Оно медленно увеличивалось, и скоро я понял, что это бегущий человек. Он несся прямо на меня со скоростью автомобиля. Когда он приблизился, я увидел, что он в лохмотьях, лицо у него в кровоподтеках, щеки небриты и вид очень замызганный и неприятный.
— Выход?!!! — закричал он мне, когда был в десяти метрах.
— Что? — спросил я, улыбаясь на солнце.
— Выход! Где выход, вы видели?!!!
— Какой выход? Отсюда?
— Да выход же! Выход, выход!..
— Откуда я знаю, где выход, — сказал я ему. — Сам ищу. Откуда я знаю… Я только что здесь оказался и не успел разобраться.
— А! — досадливо отмахнулся от меня пробегавший.
Он длинно сплюнул в лужу справа и побежал вперед еще с большей скоростью.
Его белая слюна тихо и спокойно расплывалась в луже, дождевая вода осторожно обволакивала ее, как жемчуг, и впитывала в себя.
Я пожал плечами и пошел дальше.
Так я шел очень долго, пока не набрел на голую девушку, которая лежала на камнях и загорала.
Она лениво окинула меня взглядом, потом села и спросила:
— Не нашли?
— Что? — спросил я.
— Выхода там нету?
— Да вот не знаю, — сказал. — Я только что сюда прибыл. Давайте познакомимся.
— Давайте, — сказала девушка и протянула мне голую руку.
— Меня зовут Егор, — сказал я.
— Как?
— Егор.
— Ах, Егор… Это вас назвали так псевдорусски.
— Не знаю. Вообще, мое настоящее имя — Георгий, а зовут меня — Егор.
— Но Егор — это же не Георгий, — возразила она и зевнула.
— Нет, почему, — оправдывался я, — Георгий — это и Жора, и Гоша, и Юра, и даже Егор.
— Ах так! — удивилась она. — Ну что ж, меня зовут Маша. Вы извините, Егорушка, что я в таком виде, просто тут очень мало народа и…
— Да что вы, — засмущался я.
— Если хотите, я оденусь.
— Да к чему эти предрассудки, — сказал я и поднял мокрое от дождя лицо к небу. Оно было голубым, а справа сияло солнце.
— Тогда давайте позагораем, а потом пойдем искать выход, — сказала она.
Я сразу же согласился, и мы начали загорать. После того как мы очень мило позагорали, мы оделись и пошли дальше.
Мы шли, взявшись за руки, и обсуждали какие-то проблемы.
— А куда это все хотят выйти? — спросил я.
— Ну как же, Егорушка, это же чистилище…
— А, — засмущался я от заданного невпопад вопроса.
— Либо в рай, либо обратно на Землю.
— А что, это возможно? — спросил я. — Ой, смотрите, какое облако… Оно похоже на какую-то жабу или ящерицу…
Мы остановились.
— Действительно красиво, — сказала она. — Так вот, надо обязательно найти выход. Но сейчас уже близко к вечеру, мы вернемся в город, а уж завтра…
— А что, тут есть город? — спросил я.
— Ну да. А как же! Некоторые старожилы там даже прочно обосновались.
— Понятно, — сказал я.
Я посмотрел вперед. Ярко-красное солнце осторожно опускалось за горизонт и его лучи сверкали везде, отражаясь в лужах, как в море.
— Как здесь красиво! — сказал я. — Только деревьев, жалко, нет.
— Да, Егорушка, жалко…
Наконец мы подошли к городу. На первый взгляд это было обычное лежбище котиков. Только вместо котиков — везде люди, в разных позах. Люди, люди…
Люди лежали на граните и разговаривали.
Кто-то спросил нас:
— Ну как?
— Да нет, — отмахнулась Маша.
— А! — с досадой пробурчал этот человек и затерялся в толпе.
— Слушай, Маша, — сказал я моей спутнице, — мне в этом городе не нравится. Тут очень людно как-то. Пойдем отсюда.
— Ну пошли, — сказала она.
И мы пошли дальше. Мы проходили еще около часа, разговаривая о разных проблемах, и когда уже стало темно, решили заночевать.
Мы легли на граните. Я сжал ее в объятиях.
— Как здесь хорошо, Маша, — прошептал я ей на ухо и поцеловал в теплые губы.
На следующее утро меня разбудили страшные крики. Я перевернулся на спину, открыл глаза и увидел, что в лучах рассветного солнца пляшет человек.
Он кричал:
— Выход, выход, выход!!!
Я потянулся, посмотрел направо — никого со мной не было. Я вскочил, осмотрелся вокруг — все та же гранитная равнина. Солнце нестерпимо жгло, как на юге, оно висело посреди голубого небосвода, огромное и огненное.
Я еще раз осмотрелся вокруг. Никого не было, даже тот человек, который разбудил меня криками, исчез. Я сделал несколько шагов и остановился в нерешительности. Поднял голову и посмотрел прямо в солнце. Глаза мои чуть не ослепли, но солнце сияло так при ………, так весело, так бодро, что я не смог отвести взгляд.
Солнце, теплое, как Маша.
Я упал на колени. Я заплакал от счастья и, не сводя глаз с солнца, судорожно прошептал:
— Господи… Господи… Прими меня, я здесь…
Я почувствовал, как втискиваюсь в огромный сплошной светлый фон Солнца, Солнце стало везде, везде стало одно Солнце, в нем было все, оно кипело и переполнялось одним сплошным дыханием жизни и всем, что может быть. Я был в воздухе, я горел, я несся к Солнцу. Оно радостно раскрыло объятия навстречу мне, я словно увидел там всех, я стал его светом, Солнце заняло все, и наконец я коснулся его руками, я медленно вошел в его свет, в его почву, в его стихию и, растворившись в нем, перестал существовать.
РЕБЕНОК ДЛЯ ОЛЬГИ СТЕПАНОВНЫ
Я должен написать о великой женщине, которую встретил в жизни. Когда я учился в восьмом классе, мы взяли над ней шефство. С этой женщиной связано мое грехопадение и мой первый подвиг, если его можно так назвать. Когда я учился в восьмом классе, я вообще был самым сильным и самым справедливым из всех. Учителя любили меня, и все меня любили, и самому себе я тоже нравился. Правда, иногда говорили, что в человеке должно быть сильно критическое начало, но я не знал, что в себе критиковать, разве что какие-нибудь плохие качества. Но я не знал, какие у меня плохие качества. Я был комсоргом и отличником. Когда мы писали сочинения о том, кем мы хотим себя видеть в жизни, я написал, что хочу отдать всю свою жизнь служению людям, думать только о них, и быть человеком. Я написал, что восхищаюсь подвигами во время войны, и надеюсь, что смог бы совершить подвиг, если бы это потребовалось для общего блага. Не знаю, может, я и струсил бы, но я надеюсь, что я смог бы закрыть дот с вражеским пулеметом, если бы это было нужно. В жизни всегда есть место подвигу. И сейчас. Нам читали статью в газете про женщину, над которой мы потом взяли шефство. Это была великая женщина.
Когда ей было двадцать лет, она совершила подвиг. Потому что так было нужно. Она спасла жизнь другому человеку. Она принесла себя в жертву. Шел поезд, и маленькая девочка лежала на рельсах. А эта женщина бросилась вперед, вытолкнула девочку из-под поезда и потеряла обе ноги. Она спасла жизнь девочке. Ей было двадцать лет.
И когда мы взяли над ней шефство, меня назначили главным шефом. Мы пошли к ней в гости всем классом. Была мокрая осень, лил дождь, я шел с одноклассницей Машей и мы разговаривали.
— Сколько мы там будем? — спросила Маша.
— Не знаю, — ответил я.
— Да, жалко ее.
— Почему жалко? — спросил я. — Ведь она сама этого хотела в принципе.
— Ну как же хотела… Ты же не захочешь, чтобы у тебя не было ног!
— Я не захочу, но если бы мне сказали: вот, у вас не будет ног, зато кто-то другой не умрет, тогда…
— Тогда бы ты отказался, — сказала Маша.
