Тёмные истории Северо-Запада - Юрий Александрович Погуляй
- Спокойно, Эдуард, спокойно, - непонятная тревога душила, колола под языком. Стрельнула боль в затылке. – Юра, блядь, куда тебя понесло, придурок?
Когда над головой сомкнулся бесшумный лес – Эдик уже вспотел. Расстегнул пуховик, остановился. Тишина. Абсолютная тишина, в которой его дыхание казалось оглушительным. Громогласным. Однако, несмотря на тревожную ситуацию, охотник в душе Эдика пробудился. Походка изменилась, стала мягче. Он даже пригибаться начал, преследуя друга.
Юра одержимо шел по прямой. Он ломился сквозь заросли, спрыгивал в овраги, карабкался на их склоны, будто никак не мог свернуть с проведенной кем-то линии. Направление приятель выбрал верное. Что на него нашло?!
Склон. Прогалина болота. Перелесок облетевших берез, сквозь черные скрученные ветви-пальцы падал снег. Овраг.
Куда шел Юра было ясно. Непонятно только, что за муха его укусила.
Когда он пробился к отвалу к реке, сквозь бурелом, то увидел приятеля внизу. Река делала поворот, огибая небольшой мыс, и создавая естественный затон, хорошо сокрытый от любопытных глаз. С крутыми сходами к воде, поросшими густыми зарослями осин. Само чутье вывело их тогда к этому месту.
Друг лежал среди зарослей раскинув руки и глядя в небо. Эдик осторожно спустился, подошел ближе. Юра судорожно дышал, как после бега. С сипом. Остекленевшие глаза не мигали.
- Ты что сделал, дурак? – спросил Эдик, косясь на пролом во льду. Юра голыми руками разодрал голубую броню реки, вскрыв тайник. Растаскал камни, ветки, бутылки и нанесенную с дороги полиэтиленовую дрянь, вытащив со дна затончика мертвеца. Но едва голова покойницы показалась над водой – силы Юру, видимо, оставили.
- Зачем… - сказал Эдик. – Зачем?!
- Я должен был, - прохрипел Юра. – Должен был. Это важнее всего. Важнее всего, бро.
Эдик присел на корточки, обхватил голову руками. Черт.
- Нахера ты сюда полез?!
- Зачем я это сделал? – вдруг ясным голосом спросил лежащий. – Зачем? Эдик? Это ты? Зачем мы это сделали? Зачем мы убили ее?
Эдик пожал плечами. Так случилось. Хотели просто развлечься. Причем хотел именно Юра, с серьезными отношениями не дружащий. Это он взял себе девочку у Острова. Снял придорожную шлюху на сутки. Эдик поворчал, но разрешил. Сам отказался наотрез, измены Нике в его хобби не входили.
Сюда приехали и… Что-то нашло их. Что-то будто пришло извне, обняло теплом и все, что осталось в памяти - невероятное наслаждение от терзаемой мертвой плоти. Он трахал ту шлюху из Острова даже после того, как убил ее.
Эдик похолодел. Этого не могло быть. Этого просто не могло быть. Какой-то блок в памяти сорвало, и теперь она глумливо подкидывала кровавые воспоминания. Которые вообще никак нельзя было забыть, но Эдик смог.
- Зачем ты вытащил ее, Юра?
- Я не могу, бро. Я не могу. Я должен был. Проверить, - прошептал друг. О, как он визгливо смеялся, когда кромсал грудь этой сучки. Черт, они были животными в тот день. Однако от воспоминаний в паху Эдика стало тесно. Он облизнулся.
- Мы не должны были возвращаться, - плаксиво сказал Юра. Тот самый отважный Юра, который вышел против пятерых бухих скинов, когда те докопались до Эдика в ночном клубе. Вышел, чтобы отправиться потом в больницу на три недели. – Зачем мы вернулись? Как мы ЗАБЫЛИ это, Эд?!
- Не знаю, - сейчас он помнил все. Но готов был поклясться – когда подъезжал к Носово помнил только то, как они три дня бухали вместе с Юрой, катаясь по окрестностям для фотоальбома. Сучку из Острова он вспомнил только когда нашелся ее паспорт. А что с ней сделал, в деталях, – только сейчас. Лишь тревога была. Непонятная, неосознанная. Но теперь-то…
- Не понимаю…
- Я надеялся, что мне показалось, бро. Надеялся, что показалось, - пробормотал Юра. – Но я пришел сюда и… Нашел. Как это случилось, бро?! Мы должны рассказать об этом.
Тепло окутало Эдика. Плечи расправились, в паху стало совсем тесно. Он поднялся, взял из осенней могилы камень (осенью они таскали булыжники несколько часов, забрасывая труп в неглубоком, по пояс, затоне) и подошел к другу. Юра его не видел. Пустые глаза кровоточили, губы почернели.
Камень в руках будто нагрелся.
- Это не мы, - жалобно всхлипнул Юра. Эдик вспомнил, как в общаге его друга бросила невеста. Он тогда единственный раз видел Юру плачущим. – Это были не мы.
- Ты жалок, - сказал Эдик. И улыбнулся. Ему давно не было так хорошо, как сейчас, в этих роскошных объятьях. Это было почти как тогда, когда девку для секс-выходных захотелось убить. Когда пришло то тепло, словно из детства. Момент гармонии тела, духа и мира.
Он посмотрел на раскуроченную могилу. Вода была черной, как нефть, и из нее жирным пузырем торчала голова сучки, затянутая стреч-пленкой. Все вокруг в крови Юры. Следы не замести. Если кто-то пойдет по ним от коттеджа – то здесь Эдика и застукает.
Тепло вдруг схлынуло. Камень упал на лед.
- Помоги мне… - сказал Юра. Заворочался, встал, пошатываясь. Навис над сидящим другом. – О, как тепло. Как тепло. Да… Я должен. Должен ее трахнуть.
Эдик изумленно уставился на приятеля. Лицо того искривилось в уродливой гримасе.
- Должен трахнуть твою сучку. Должен ее трахнуть! Она будет двадцатой!
Из носа Юры показалась черная капля крови, лениво повисла темной соплей. Изуродованные ладони с белеющими костяшками пальцев сжались в кулаки.
- Ты привез ее, чтобы мы все могли ее трахнуть!
Это был не Юра. Черт, а кто был сам Эдик минуту назад? Стало страшно. Захотелось бежать прочь, по льду, без оглядки. Пусть его возьмет полиция за убийство – это ерунда. Это действительно ерунда по сравнению с тем что…
Тепло вновь окутало его. Рука сама взяла нагретый камень. Эдик поднялся навстречу ошеломленному Юре.
- Это… Это…Не я… - пролепетал тот. Булыжник врезался ему в висок. Юра вскрикнул, упал на лед, закрываясь руками. А Эдик грохнулся на колени рядом и бил камнем до тех пор, пока холодный булыжник не стал чавкать в жуткой смеси кости и мозгов. Удары наполняли сердце восторгом. Счастьем. Чужим счастьем. Когда кровь на лице стала остывать – Эдик сел рядом с мертвецом и потерянно посмотрел на цепочку следов, ведущую наверх, к коттеджу.
- Бля-я-я-я…. – провыл он, вздрагивая всем телом. – Бля-я-я-я-я…
Было холодно. Чертовски холодно. Но голова горела, как кислотой облитая. Он вытер лицо снегом и стряхнул розовые хлопья. Посмотрел на дрожащие окровавленные пальцы. Облизал их, тщательно,
