Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978
У меня до сих пор в памяти остались его благородные манеры и сдержанное поведение. Неужели злой дух всегда принимает такой скромный и невинный облик, когда впервые проникает в чужой дом? С того вечера Отани-сан и приметил наш ресторан. Примерно дней через десять он опять пришел, на этот раз один, и вдруг ни с того ни с сего вытащил из кармана сто иен и протянул их мне. Сумма для того времени большая. Пожалуй, сто иен тогда стоили столько же, сколько стоят сейчас три тысячи, а может, и больше. Он совал деньги мне в руки и застенчиво улыбался: «Прошу вас, возьмите». Мне показалось, что он был здорово навеселе.
Вам, наверное, известно, что пить он умеет. Бывало, кажется, что уже совсем пьян, но вдруг как ни в чем не бывало становится серьезным, начинает рассуждать здраво, будто в рот не брал хмельного. Мы ни разу не видели, чтобы он, например, шатался. Конечно, тридцатилетний мужчина в расцвете сил может выпить много, но редко кто выпивал столько, сколько Отани-сан. Так вот, в тот вечер он где-то уже основательно выпил, однако у нас добавил еще чашек десять сакэ. Мы пытались заговорить с ним, но он в ответ только застенчиво улыбался и неопределенно поддакивал. Потом он встал и спросил, который час. Когда я протянул ему сдачу, он отрицательно замотал головой:
— Нет, нет, что вы!
Я стал настаивать:
— Так нехорошо! Возьмите сдачу!
Тогда он ответил с улыбкой:
— Пусть будет за вами. Я еще приду. — И ушел. И больше он ни разу не заплатил. После под всякими предлогами он обманывал нас. За три года он выпил почти весь запас нашего вина и не заплатил ни иены. Это же возмутительно!
Я невольно рассмеялась. На меня вдруг напал беспричинный смех. Спохватившись, я тут же прикрыла рот. На лице мужчины появилась горькая усмешка.
— Смеяться тут нечему, хотя невольно делается смешно, — ведь все это очень глупо выглядит. В самом деле, прояви он такие способности в чем-нибудь другом, более достойном, он мог бы стать кем угодно — даже министром, а то и профессором. Да разве одни мы пострадали? Многие теперь по его милости плачут горючими слезами. Он разорил не одних нас. Нам известно, что та же Аки-тян из-за него растеряла всех своих богатых покровителей, осталась без денег и кимоно и живет сейчас, как нищая, в грязной комнате в бараке. А тогда и она превозносила его, сколько хорошего о нем рассказывала! Ведь он, говорила она, очень знатного происхождения, второй сын барона Отани, из боковой ветви княжеского дома на Сикоку. Правда, его выгнали из семьи за распутную жизнь, но ведь как только его отец умрет, он получит богатое наследство! Она уверяла, что он необыкновенно умный, талантливый человек. В двадцать один год будто написал книгу, да какую, получше, чем у великого поэта Исикавы Такубоку[1]. А после того еще штук десять написал. Хоть он еще и молодой, а уже считается лучшим поэтом Японии. Вдобавок он еще и ученый, закончил самый известный колледж, а потом императорский университет, знает немецкий, французский. В общем, чуть ли не бог. Правда, кое-кто говорит, что это не так, хотя поэтом и бароном он мог бы быть. Вот что говорила Аки-тян. Да что там Аки-тян! Вон моя жена — это в ее-то годы — и то о нетерпением ждала его всякий раз. Мол, он аристократ. Правда, сейчас этих аристократов уже не признают, а до войны стоило мужчине сказать женщине, что он незаконный сын какого-нибудь аристократа, она уже и готова. Вот тут невольно подумаешь, что баба любит быть рабой. А я что, я всего повидал на своем веку, меня ничем не удивишь. Подумаешь, аристократ, да еще с Сикоку, — чем я, извините, хуже его? А он ко всему прочему даже и не первый сын.
И все-таки я ничего не мог поделать. Сколько раз решал не давать ему больше ни рюмки! Но каждый раз, когда он неожиданно появлялся у нас, тяжко дыша, будто затравленный зверь, я забывал о своих благих намереньях. Ведь даже пьяный он никогда не шумел. Эх, пусть бы пил себе на здоровье, лишь бы платил. Ведь какой хороший клиент был бы. Сам он никогда о себе ничего не говорил, не хвастался попусту, а если Аки-тян при нем начинала восхвалять его таланты, он сразу это пресекал.
— Денег надо достать. Хочу расплатиться с хозяином, — и быстро уходил.
Сам он никогда не платил. Иногда за него расплачивалась Аки-тян, а иногда — другая женщина, о ней Аки-тян не знала.
Та, другая, видно, была замужем. Она с Отани-саном приходила нечасто, но платила за него даже больше, чем полагалось. Мы, торговцы, всегда на что-то надеемся, а то разве можно поить клиента задаром, будь он хоть сын императора. Но я терпел убыток — эти расчеты от случая к случаю меня не устраивали. Вот почему, услышав, что Отани-сан женат на приличной женщине, я решил при случае зайти к ней и получить долг. Но когда я попытался узнать точный адрес, он сразу догадался, для чего это мне нужно.
— Только попробуй пойти! Все равно ни гроша не получишь. Зря беспокоишься. Имей в виду, если мы с тобой поссоримся, тебе же будет хуже.
Все же мы несколько раз пытались узнать его адрес, следили за ним, но он всегда очень ловко от нас уходил. В то время Токио бомбили чуть ли не каждый день, на улицах творилось бог знает что, поэтому изловить его нам не удавалось.
Потом Отани-сан стал приходить в военной форме, крылатку снял. Он стал наглеть все больше и больше, — придет, подойдет к буфету, возьмет бутылку, выпьет прямо из горлышка, и будь здоров.
Когда война кончилась, мы закупили на черном рынке большую партию вина и продуктов, вход в ресторан украсили новыми шторами. Даже наняли молодую девушку, чтобы привлекать посетителей. И нас снова стал посещать этот демон. Теперь он приходил без женщин, зато всегда приводил с собой приятелей-журналистов, — они утверждали, что время военных прошло, что настало время поэтов, которые прежде жили в нищете и безвестности. Отани-сан в спорах щеголял английскими словами, поминал имена каких-то иностранцев, о философии рассуждал, так что я, извините, совершенно ничего не понимал. А когда спор разгорался, он незаметно вставал и уходил. Приятели, спохватывались, недоумевали:
— Куда он исчез? Нам тоже, пожалуй, пора, — и собирались уходить.
Тогда я их останавливал:
— Одну минуточку! Тот господин всегда так исчезает. А вам придется уплатить.
Некоторые смиренно собирали деньги в складчину и расплачивались, а некоторые обижались:
— Пусть Отани платит, он нас приглашал, откуда у нас деньги, на пятьсот иен в месяц не особенно разойдешься.
Но я отвечал на это:
— Нет, господа! За Отани-саном числится уже столько, что, если вы поможете мне получить с него хотя бы часть долга, я поделюсь с вами пополам.
У тех от изумления вытягивались лица.
— Что вы говорите? Не думали мы, что он такой ловкач! Теперь мы черта с два будем с ним пить! Но сейчас у нас и сотни не наберется. Вот возьмите пока в залог, а завтра мы принесем вам остальные деньги. — И решительным жестом они скидывали с плеч свои пальто.
Я вам вот что скажу: хотя в народе журналисты считаются непорядочными людьми, они были гораздо порядочнее Отани-сана. И если он действительно второй сын барона, то журналисты тогда достойны быть первыми сыновьями князей.
После войны Отани-сан стал пить еще больше, лицо у него огрубело, с губ часто срывались похабные шутки, не раз он затевал с журналистами драки. А в довершение всего соблазнил служившую у нас девушку, а ей тогда и двадцати еще не было. Ну как тут было не рассердиться. Однако делать было нечего, что сделано, то сделано. Девушку мы успокоили и потихоньку отправили в деревню к родителям.
Вскоре я сказал Отани-сану:
— Мне от вас ничего не надо. Только, ради бога, не приходите больше к нам.
Знаете, что он мне ответил?
— Интересно, — говорит, — какое ты имеешь право заявлять это мне, у тебя у самого рыльце в пушку. Ты же на черном рынке нажился. Учти, мне все известно.
Разумеется, он и не думал оставлять нас в покое. Явился на другой день как ни в чем не бывало.
Понимаете, мы, как и многие другие, занимались в войну мелкой спекуляцией, и, видно, за это судьба наказала нас, послав нам такого негодяя, как Отани-сан.
Но после того, что случилось сегодня вечером, мне наплевать, кто он, — аристократ или поэт. Для меня он просто вор. Вы знаете, что сегодня он украл у нас пять тысяч? Откровенно говоря, в доме мы таких денег не держим, на деньги мы сейчас же покупаем продукты, но сегодня вечером у нас было пять тысяч. Приближается конец года, мы обошли всех своих клиентов и получили долги. Сегодня вечером мы должны были внести их нашим поставщикам, иначе мы останемся без продуктов и будем вынуждены закрыть ресторан. Так вот, жена положила эти деньги в шкаф.
Отани-сан сидел в это время в зале один и все видел. И вдруг он встал, подошел к шкафу, отодвинул мою жену, сгреб деньги и запихнул их в карман. Пока мы стояли разинув рот, он спокойно вышел — только его и видели. Наконец я пришел в себя и бросился вместе с женой за ним вдогонку. На улице я хотел было крикнуть: «Держи вора!» — чтобы с помощью прохожих поймать его. Но ведь, что ни говорите, Отани-сан — наш знакомый, и я не стал позорить его. На этот раз мы решили во что бы то ни стало следовать за ним, точно узнать, где он живет, и по-хорошему попросить вернуть деньги. Мы ведь всего-навсего беззащитные торговцы, поймите нас.
