Кэндзи Маруяма - Дорога к замку
Таксисту с хорошим чутьём сделать норму — раз плюнуть, в особенности если он работает в крупной фирме, которая обязательно имеет множество постоянных клиентов. Машины такой компании оснащены радиотелефоном, и заявки от клиентов сразу передаются шофёрам из диспетчерской, так что им заработок даётся гораздо легче, чем водителям небольших транспортных фирм.
Провести за рулём почти целые сутки, постоянно разыскивая новых пассажиров, очень тяжело, это требует огромного напряжения — и физического, и нервного; к концу смены шофёры от усталости буквально валятся с ног. Но зато им не приходится, как большинству людей, сидеть привязанными к рабочему месту, и к этому прибавляется ещё горделивое сознание того, что ты зарабатываешь деньги совершенно самостоятельно, без чьей‑либо помощи и подсказки.
Порой бывает, что таксист, устав от тяжёлых нагрузок и вечного беспокойства по поводу нормы, бросает свою работу и поступает на какую‑нибудь обычную службу, однако, будучи не в силах вынести скованности и монотонности новой работы, он чаще всего снова садится за баранку.
Рёскэ Ханаи был таксист до мозга костей. Машина слушалась малейшего прикосновения его пальцев, и ещё он обладал поразительным чутьём на клиента. Для шофёра такси главное — уметь с одного взгляда безошибочно определить, кто из прохожих станет пассажиром, а кто нет, и ещё очень важно рассчитать время так, чтобы потенциальный клиент сел в твою, а не в чужую машину. Здесь все решается мгновенно, с помощью шестого чувства. Таксист, имеющий "нюх", всегда притормозит перед клиентом секунда в секунду и лихо умчит его прочь. А шофёр, лишённый этого чутья, на несколько секунд опоздает, и пассажира уведут у него из‑под носа.
Рёскэ имел безошибочный "нюх", к тому же за пятнадцать лет работы таксистом у него набралось немало постоянных клиентов. Поэтому он чувствовал себя очень уверенно и каждый раз, кружа по улицам, испытывал огромное удовольствие, проверяя своё шестое чувство при поиске очередного пассажира.
Нет, ему не улыбалось менять свою баранку на каждодневное сидение за канцелярским столом. Решив, что лучше вообще уйти из фирмы, Рёскэ подал заявление и уволился.
В маленьких компаниях не так строго придерживаются правил, подумал он и попытался найти работу там, но даже маленькие фирмы, узнав, что ему уже шестьдесят два, брать его не хотели. Так Рёскэ стал безработным. У него имелись кое–какие сбережения, и нищета ему пока не грозила, но этих денег не могло хватить надолго. Надо было искать работу.
Кроме того, у Рёскэ росла дочь, в этом году ей исполнилось восемнадцать. Она родилась, когда ему уже стукнуло сорок четыре, и после того, как три года назад умерла жена, Рёскэ жил с дочкой вдвоём. Весь смысл его жизни заключался в Масако. Девушка совсем недавно поступила на первый курс колледжа, и Рёскэ твёрдо решил продолжать работать до тех пор, пока она не закончит учёбу.
Как всегда, он проснулся ровно в полночь. Поужинав с дочкой в шесть часов вечера, Рёскэ ложился спать и в двенадцать просыпался. За последние полгода это вошло у него в привычку.
Когда Рёскэ был моложе, он мог двое суток подряд обходиться без сна и никогда не клевал носом, если не выспался, но теперь годы брали своё. От недосыпа в теле после ночной работы накапливалась усталость. Но шести часов сна было вполне достаточно, чтобы он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим.
Встав с кровати, Рёскэ сладко зевнул и вышел в пижаме на кухню, чтобы сварить кофе. Услышав его шаги, из соседней комнаты высунулась Масако. Их квартира состояла из двух комнат. Рёскэ спал в той, что ближе к прихожей, а дальняя, десятиметровая, была отдана в распоряжение дочери.
— Пап, ты встал? Уже пора уходить? Давай я тебе что‑нибудь приготовлю перекусить.
— Не надо. Иди спи. Завтра занятия.
Каждый раз, когда Масако из‑за него просыпалась, Рёскэ испытывал угрызения совести, но её внимание было ему очень дорого. Ради такой дочки стоит вкалывать, думал он.
— Ничего, — сказала Масако, заходя в кухню, — у меня завтра занятия после обеда. Я лежала и читала, не переживай. Давай лучше собирайся.
— Ну–ну, ладно.
Рёскэ пошёл в ванную, почистил зубы, побрился, ополоснул лицо холодной водой и не спеша справил нужду.
Настроение стало ровным, хорошим, теперь можно было и на работу. Выйдя из ванной, Рёскэ потянул носом аппетитный запах, доносящийся из кухни. Он надел серую водолазку, синий джемпер и синие же брюки. Вещи были не новые, но чистые и непотрепанные. Выглядеть аккуратно и не бросаться в глаза было очень важно для работы Рёскэ. Внимательно осмотрев себя в зеркале, он остался доволен.
— Папа, иди есть, — позвала из кухни Масако.
На столе стояли яичница с ветчиной, тосты и только что снятый с плиты кофе. Рёскэ был уже не в том возрасте, когда просыпаются со зверским аппетитом, но на пустой желудок много не наработаешь. Яичница с ветчиной и тосты — как раз то, что нужно. А кофе просто необходим, чтобы во время ночной работы не клонило ко сну.
— Красота! — улыбнулся Рёскэ дочке и, сев за стол, начал есть.
— Слушай, пап, — сказала Масако, пристроившись с чашкой кофе напротив него, — почему тебя все время назначают в эту смену? Ты не можешь попросить, чтобы пораньше? Не молоденький уже по ночам работать, загубишь вот здоровье.
Рёскэ вздрогнул и с трудом протолкнул в горло недожеванный кусок тоста. Смутившись, он отхлебнул кофе и закашлялся.
— Так удобней фирме. Ничего не поделаешь.
Он так и не сказал Масако, что уволился. Тем более она ничего не знала о его нынешнем занятии. Надо было придумать какое‑то объяснение.
— Я ведь уже достиг пенсионного возраста. Поэтому меня больше не используют как штатного водителя. Я все время на подмене. В такси, дочка, на одной машине обычно ездят два шофёра. Каждый работает по тринадцать дней в месяц, и если, скажем, один из водителей заболел, вызывают подмену. Раз я вышел из возраста, меня и перевели в такие вот внештатные водители. И то ещё повезло. Обычно просто увольняют безо всяких разговоров.
— Но почему тебе все время приходится подменять по ночам? Неужели ничего нельзя сделать?
— Нет. Дневную смену всегда отдают штатным шофёрам. Вот и получается, что свободным чаще всего остаётся ночное время. А мне так даже лучше. Если б я ходил в парк днём, труднее было бы получить машину, а чем сидеть там и ждать, не освободится ли какое‑нибудь такси, лучше уж ходить ночью. Почти наверняка без работы не останешься. Так что ты не волнуйся. Я пятнадцать лет прокрутил баранку, сутками не вылезал из машины. По сравнению с той порой сейчас просто лафа.
— Да мне невыносима мысль, что ты вообще должен работать в таком возрасте! — со слезами в голосе воскликнула Масако. — Надо бросать колледж и устраиваться куда-нибудь на работу. Тогда тебе не придётся надрываться.
— Не болтай ерунды! Скольких трудов стоило попасть в колледж, а ты хочешь все усилия пустить на ветер?! Да ни за что на свете!
Рёскэ грохотал и делал страшные глаза, но сердце его разрывалось от любви, когда он смотрел на заплаканное, совсем ещё детское лицо Масако. "Да для такой дочки я на что хочешь пойду!" — снова подумал он.
— И потом, я люблю свою работу. Мне нравится быть таксистом. Я не ухожу из фирмы вовсе не из‑за твоей учёбы. Пока я здоров, я такси не брошу.
И это было правдой.
— Если я перестану работать, я сразу превращусь в старика. Такси — залог моего здоровья. А брось ты колледж и устройся куда‑нибудь на службу, тебе будут платить столько, что мне этого и на табак не хватит. Я должен накопить немного денег на старость. Понимаешь, Масако?
— Да.
Масако смахнула слезы кончиками пальцев и улыбнулась отцу.
— Я буду хорошо учиться и получу диплом, а потом устроюсь на работу в солидную фирму, и тогда у тебя, папочка, будет все, что ты захочешь.
— Ну вот и умница.
Рёскэ тоже улыбнулся и, доев все до последней крошки, встал из‑за стола.
— Ну, я пошёл.
— Счастливо, папочка.
Масако проводила его до двери и помахала вслед рукой. Этот детский жест, такой знакомый Рёскэ, помог ему вновь обрести хорошее расположение духа.
Отойдя метров на пятьсот от дома, он остановил такси и велел водителю ехать в Икэбукуро. Путь неблизкий и влетит в копеечку, но ничего не поделаешь. За минувшие полгода Рёскэ "обработал" все более или менее близкие районы, а промышлять несколько раз в одном и том же месте было опасно.
Он, конечно, прекрасно знал, как быстрее всего доехать от этой улицы до Икэбукуро, — за пятнадцать лет работы в такси названия и расположение кварталов, улиц, домов и парков накрепко засели в его голове. Но водитель машины, в которую он сел, молодой парень лет двадцати пяти, судя по всему, набраться опыта ещё не успел. Для такого ветерана, как Рёскэ, это было заметно с первого взгляда — по тому, как шофёр брался за рычаг переключения скоростей, следил за проезжей частью, вообще по самому ходу машины.
