Блокада - Андрей Собакин
– Попал?
– Не знаю… Далеко – видно было плохо… Пять патронов отстрелял, а потом нам сказали отходить… Вот и всё, что было…
– Да уж, повоевал… Ничего не скажешь… – сказал Семёнов, – Ладно, пошли за фрицем. Приказ ты знаешь… Ты сейчас – наше возмездие. За всех за нас… И людей наших… Только подумай, сколько невинных душ он загубил… Женщин, детей, стариков… И вроде как он тут ни при чём – сидел в своём кресле, а бомбы на наш Ленинград падали… Это тебе не пехота, когда лицом к лицу… Вот ведь мразь-то… Особо не затягивай – сейчас темнеет рано. И лучше где-нибудь у дороги, чтобы завтра утром труп забрали…
Когда дверь камеры открылась, немец снова с трудом начал подниматься на ноги. Семёнов сам надел ему на голову солдатскую шапку и жестом показал, что тому надо выходить… Лётчик едва заметно кивнул – он, похоже, и правда подумал, что его куда-то переводят…
По коридору немец шёл первым. За ним следовал Бычков с винтовкой в руках, а Семёнов замыкал шествие. Потом Семёнов зашёл в кабинет и сразу же начал подкладывать в печку дрова. Почти у самой двери Бычков спохватился и передёрнул затвор, чтобы при необходимости патрон был уже в стволе, и можно было сразу стрелять. Немец услышал лязг затвора, но никак не прореагировал – видимо, посчитал это логичной мерой предосторожности…
Бычков и пленный лётчик вышли на улицу, где вокруг искрился ослепительно белый снег и лёгкая позёмка обволакивала их ноги. Немец потихоньку шёл метрах в трёх впереди, заметно припадая на левую ногу и прижимая полусогнутую в локте правую руку к животу. Левую руку он поспешно засунул в карман шинели – было очень холодно, а никаких перчаток или варежек у пленного не оказалось. Бычков держал винтовку наперевес и тупо смотрел в широкую спину немца. «Вот ведь странно как», – неспешно размышлял солдат, – «Вроде мужик как мужик, такой же как мы… До войны встретил бы – и не подумал, что фашист…»
Шинель на немце была явно снята с убитого – слева на спине, чуть повыше поясницы, отчётливо виднелась рваная дыра окаймлёная широким неровным чёрным пятном давно высохшей крови. «Интересно, сколько человек может умереть в одной и той же шинели?» – невольно подумал Бычков.
Он был нездешним, из деревни в Саратовской области, и поэтому ориентировался в посёлке неважно. Впрочем, Бычков знал, что если они пройдут по этой улице до конца, то выйдут на окраину посёлка, туда, где начиналось бывшее картофельной поле, а слева будут руины разбомбленной ещё летом фабрики… С начала войны немцы бомбили посёлок всего два раза: один раз в конце июля-августе, и вот совсем недавно, несколько дней назад, когда погибли два милиционера и ещё четверо жителей поселка.
… Снег поскрипывал под ногами. Пленный лётчик, сильно припадая на левую ногу, старался идти быстро, наверное, чтобы не замёрзнуть. Солнце стояло уже очень низко – короткий зимний день заканчивался. Вокруг было безлюдно и тихо…
Смутное чувство тревоги появилось у Бычкова совершенно неожиданно. Солдат даже чуть-чуть попридержал шаг, чтобы расстояние до конвоируемого немного увеличилось – вдруг тот бы решил повернуться и напасть… Шутки-шутками, а тренированный пилот, даже если и раненый, вполне мог бы уложить неопытного ополченца…
Слева и справа были высокие сугробы. Узкая протоптанная в снегу тропинка петляла посреди ни разу не расчищенной за зиму улицы… Послышались какие-то непонятные звуки, и немец неуверенно остановился и стал смотреть куда-то вправо. Там тропинка разветвлялась на две: одна шла дальше к окраине посёлка, в другая уходила в так же занесённый снегом переулок. Бычков подошёл ближе и увидел совсем рядом, в переулке, какую-то непонятную борьбу. Закутанная в серый шерстяной платок женщина в телогрейке отбивалась от длинного мужчины в чёрном пальто и шапке. Тот пытался что-то у неё отнять, но женщина упорно прижимала к груди какой-то небольшой белый свёрток, невнятно что-то крича и пытаясь увернуться от нападавшего. Тот же то тянул на себя белый свёрток, то широко размахиваясь несколько неуклюже бил женщину по голове. В нескольких шагах от дерущихся, на тропинке, стояла совсем маленькая девочка, также с толстым шерстяным платком на голове и в коротком, наполовину расстёгнутом, пальтишке, из-под которого виднелись, по меньшей мере две разноцветные кофты. Ребёнок безутешно плакал, и по раскрасневшемуся личику растекались сопли перемешанные со слезами.
– Отдай, стерва! Убью! – вдруг совершенно отчётливо выкрикнул нападавший.
Женщина молча в очередной раз прижала к себе свёрток и рванулась в сторону девочки. Мужчина не дал ей вырваться, но ему с трудом удалось удержать равновесие, и его шапка упала на снег. На свет появились седые взлохмаченные волосы – это был старик. Несколько секунд Бычков и немец растерянно наблюдали за схваткой, а потом солдат решительно рванулся вперёд.
– Прекратить! Немедленно! – закричал Бычков грозно поднимая винтовку.
Впрочем, голос его прозвучал не столь твёрдо, как ему хотелось – было заметно, что молодой солдат взволнован и не уверен.
Возможно поэтому старик не отпустил свою жертву, а, словно ничего не слыша, продолжал вырывать из рук женщины свёрток. Бычков быстро приблизился к нападавшему со спины и снова крикнул:
– А ну, немедленно прекратить! Что здесь…
Он не успел закончить фразу. Старик внезапно обернулся и обеими руками схватился за винтовку Бычкова. Женщина повалилась на спину в сугроб, по-прежнему прижимая к себе заветный сверток, который вдруг развернулся и на снег выпал тёмный кусок хлеба, желтая металлическая банка каких-то консервов и что-то ещё… Бычков больше ничего не успел заметить – старик внезапно оказался сильнее. Солдат упал в снег, а старик навалился на него сверху, продолжая сдавливать ему винтовкой грудь.
– Гадёныш… – зло прошипел старик.
Бычков видел его жёлтые зубы и безумный взгляд. Винтовка медленно, но верно поднималась всё выше – к шее солдата… Краем глаза Бычков заметил пленного немца. Тот, как ни в чём ни бывало, по-прежнему стоял на тропинке и спокойно, даже с некоторым интересом, наблюдал за поединком. Рывок – и старик снова попытался сдвинуть винтовку повыше, к шее солдата. Немец пропал из поля зрения, и теперь Бычков успел заметить женшину, которая стоя на коленях снова собирала свой свёрток… Старик кряхтел, его дыхание пахло гнилью… Внезапно, вместо того, чтобы
