Джиральди Чинтио - Итальянская новелла Возрождения
Жена говорит:
— Не знаю, что ты там брешешь. Какое там распятие, как оно могло удрать? Разве они у тебя не прибиты вековыми гвоздями? А если оно не было прибито, пеняй на себя, если оно убежало. Поэтому виноват ты, а не я.
Мино бросается на жену и начинает тузить ее:
— Мало, что опозорила меня, еще и издеваешься!
Как только жена почувствовала, что ее бьют, она, будучи гораздо сильнее, чем Мино, дает ему сдачи, дает раз, дает два, и Мино падает на землю, а жена на него наваливается и колотит его что есть мочи, приговаривая:
— Что ты теперь скажешь? Поделом тебе. Шатаешься невесть где, а вернешься домой, меня же обзываешь потаскухой. Я искалечу тебя похуже, чем Тесса изукрасила своего Каландрино[41]. Ух, проклят будет тот, кто первый выдал женщину за живописца. Все вы «сумасшедшие лунатики. Только и делаете, что напиваетесь и стыда не знаете.
Мино, видя, что его дело плохо, просит жену дать ему встать и не кричать, чтобы соседи не слышали и, сбежавшись на крик, не увидели жену верхом на муже. Услыхав это, жена говорит:
— По мне, пускай весь околоток соберется.
И вот она встает, и за ней встает Мино, с лицом совсем измолоченным, и — от греха подальше — просит у жены прощения, так как, мол, злые языки заставили его поверить в то, чего не было, а распятие на самом деле убежало, чтобы его не пригвоздили. А когда Мино проходил по городу, тот самый свояк, который его на все это подбил, спросил:
— Ну как? Как было дело?
Мино сказал ему, что обыскал весь дом и так никого и не нашел, но, перебирая распятия, он одно уронил себе на лицо, и оно изукрасило его так, как тот это видит. И так же отвечал всем сьенцам, спрашивавшим его: «Что с тобой?» — и говорил, что ему на лицо свалилось распятие.
Вот и получилось, что он почел за лучшее помалкивать, рассуждая про себя так:
— Ну и болван же я! Было у меня шесть распятий, шесть и осталось, была одна жена, одна и осталась. А лучше бы ее вовсе не было! А то начнешь с ней возиться, еще худшую беду наживешь, как это со мной теперь и приключилось; ведь если только она решит быть сволочью, то все мужчины, какие есть на свете, не смогут сделать ее порядочной, — разве что произойдет то, что произошло с одним человеком в нижеследующей новелле.
Новелла LXXXVI
Фра Микеле Порчелли встречает на одном постоялом дворе строптивую хозяйку и говорит про себя: «Будь она моей женой, я скрутил бы ее так, что она переменила бы свой нрав». муж этой женщины умирает, фра Микеле на ней женится и наказывает ее по заслугам
Лет тридцать тому назад жил некий уроженец Имолы по имени фра Микеле Порчелли; фра Микеле звали его не потому, что он был монахом, а потому, что он был из тех, кто принадлежит к третьему ордену св. Франциска[42]. Он был женат и был человеком хитрым, злым и буйного нрава. Он разъезжал по Романье и по Тоскане, торгуя своими товарами, а затем возвращался в Имолу, когда считал это для себя выгодным. Однажды, возвращаясь в Имолу, он как-то вечером добрался до Тосиньяно и спешился у постоялого двора, хозяина которого звали Уголино Кастроне. У этого Уголино была жена, женщина крайне противная и к тому же кривляка, по имени монна Дзоанна. Сойдя с лошади и расположившись, он сказал хозяину:
— Сооруди-ка нам ужин получше. Хорошее вино у тебя есть?
— Непременно! Будете довольны!
И сказал фра Микеле:
— Послушай, ты и салат нам приготовь.
Уголино сказал, подзывая жену:
— Дзоанна, поди-ка нарви салату!
Дзоанна поморщилась и говорит:
— Поди сам нарви!
Муж говорит ей:
— Да иди же.
Она отвечает:
— Не хочу.
У фра Микеле при виде ее поведения зачесались руки.
А когда фра Микеле захотелось выпить, хозяин говорит жене:
— Сходи-ка за таким-то вином, — и протягивает ей кувшин.
Мадонна Дзоанна говорит:
— Сам сходи. Ты скорее вернешься, кувшин у тебя в руках, и ты лучше меня знаешь, в какой бочке.
Фра Микеле, видя, что строптивость ее проявляется по любому поводу, говорит хозяину:
— Уголино Кастроне, ты и вправду баран[43], а то и просто овца. Ручаюсь тебе, будь я на твоем месте, я бы добился того, чтобы твоя жена выполняла приказания.
Уголино ему отвечает:
— Фра Микеле, если бы вы были на моем месте, вы делали бы то же, что делаю я.
Фра Микеле не находил себе места от бешенства при виде несносного поведения жены Уголино и говорил про себя: «Господи боже мой, окажи ты мне великую милость, чтобы умерла моя жена и умер бы Уголино; мне наверняка следовало бы жениться на этой бабе, чтобы выбить у нее дурь из головы».
Проведя этот вечер с грехом пополам, фра Микеле наутро отправился в Имолу.
Случилось так, что на следующий год Романью посетил мор, от которого померли и Уголино и жена фра Микеле. Несколько месяцев спустя, когда мор прекратился, фра Микеле приложил все свои старанья к тому, чтобы добиться руки мадонны Дзоанны. И наконец желания его исполнились. После того как эта добрая женщина обвенчалась и вечером направилась к брачному ложу, где она надеялась получить то угощение, которым угощают невест, фра Микеле, еще не проглотивший тосиньянского салата, угостил ее дубинкой. Ударив раз, он без передышки надавал ей столько, что всю ее искалечил. И сколько она ни кричала, ему было все нипочем, словно он просто-напросто ее накормил; а потом пошел спать. На третий вечер фра Микеле приказывает ей нагреть воды, так как он, мол, хочет вымыть себе ноги. Жена так и делает и уж не говорит: «Иди, сам нагрей». Но когда она сняла воду с огня и перелила ее в таз, фра Микеле обжег себе все ноги, настолько вода была горяча. Почувствовав это, он, недолго думая, снова наполняет кувшин, ставит его на огонь, чтобы вода вскипела. Как только она закипела, он берет таз, наливает в него воду и говорит жене:
— А ну-ка, сядь. Я хочу вымыть тебе ноги.
Та не хотела, но наконец — от греха подальше — решила согласиться. Муж моет ей нога кипятком, а жена визжит и подбирает под себя ноги. Фра Микеле снова опускает их в воду и, дав ей тумака, говорит:
— Не болтай ногами.
Жена говорит:
— Несчастная, я вся сварилась.
А фра Микеле:
— Говорят: бери жену, чтобы она тебе варила, а я взял тебя, чтобы тебя сварить, пока ты меня не сварила.
Коротко говоря, он так ее сварил, что больше двух недель она не могла ходить, так как ступать ей было уже не на что.
И как-то в другой раз фра Микеле ей сказал: «Сходи за вином». Жена, которая едва могла ходить, взяла кувшин и с трудом, как могла, пошла за вином. Когда она стояла на верху лестницы, фра Микеле сзади дал ей тумака, говоря:
— А ну-ка, живей, — и сбросил ее вниз по лестнице, прибавив:
— Ты воображаешь, что я Уголино Кастроне, которому, когда он говорил: «Сходи за вином», ты отвечала: «Сам сходи!»
И так этой самой донне Дзоанне, ошпаренной, бледной и избитой, пришлось делать то, чего она не хотела делать, когда была здоровой.
Далее случилось, что в один прекрасный день фра Микеле Порчелли запер в доме все двери, чтобы справить с женой восьмерицу[44]; она же, заметив это, вылезла через верхнее окно на крышу и пустилась в бегство с одной крыши да другую, пока наконец не добралась до одной из соседок, которая, пожалев ее, спрятала у себя дома. А затем, когда кое-кто из соседей и соседок стали приходить и просить фра Микеле, чтобы он обратно взял к себе жену и жил бы с ней, как полагается, он отвечал, чтобы она возвращалась так же, как ушла, и, если она ушла по крыше, пусть возвращается по крыше, а не каким-либо иным путем, а если она этого не сделает, пусть не надеется когда-либо вернуться в свой дом.
Соседи, зная, кто такой фра Микеле, сделали так, что жена, как кошка, по крышам вернулась на расправу. Когда она оказалась дома, фра Микеле стал снова бить по ней, как в бубен. Обессиленная и измученная, она говорит мужу:
— Прошу тебя, прикончи меня, чем так мучить меня изо дня в день неизвестно за что.
Фра Микеле говорит:
— Раз ты все еще не знаешь, почему я это делаю, я, так и быть, скажу тебе. Ты ведь хорошо помнишь, как я однажды вечером приехал на постоялый двор в Тосиньяно, когда ты была женой Уголино Кастроне, и помнишь, как он тебе сказал пойти нарвать для меня салату, а ты ответила: «Сам пойди!» — и с этими словами он дает ей здоровенную затрещину и продолжает: — А когда он сказал: «Сходи за таким-то вином», ты сказала: «Не хочу идти!» — Это сопровождалось второй затрещиной. — Тогда я от всего этого так осерчал, что стал молить господа послать смерть Уголино Кастроне и той жене, которая у меня тогда была, с тем чтобы мне на тебе жениться. Милостиво вняв моим молитвам, он привел их в исполнение и соблаговолил сделать тебя моей женой, чтобы то наказание, которое ты не получила от своего Кастроне, ты получила от меня. Таким образом, все, что я делал с тобой вплоть до сегодняшнего дня, делалось, чтобы наказать тебя за все твои проступки и твое дурное поведение, когда ты была его женой. Теперь подумай сама: раз ты впредь будешь моей женой, что я буду делать, если ты будешь упорствовать в своем поведении? Ясно, что все, что я делал до сих пор, покажется тебе раем. Итак, отныне все дело в тебе: за тобой доказательства, а за мной, если понадобится, дубинка или кнут.
