Еремей Парнов - Драконы грома
Закончив свой пиктографический рассказ, старик вопросительно уставился на меня. Я нарисовал самолет. Он понимающе кивнул, важно показал пальцем на небо и, забросив сеть, забыл о моем существовании. О самолетах он явно знал больше, чем я о первобытной магии, и мой мир не интересовал его.
На «Боинге-737» с золотым изображением воздушного змея — знак малайской авиакомпании — лететь от этих мест до Куала-Лумпура не более часа. Иначе чем прыжком через тысячу лет такой перелет не назовешь. Но все-таки у рыболова-джакуна и столичного химика, получившего ученую степень в Кембридже, общая земля и общее прошлое. И хотя связь времен явно распалась, она тем не менее существовала. Археологические находки последних лет неопровержимо подтвердили предания народов, населяющих Малакку. Это очень древняя земля, которую задолго до нашей эры освоили австролоиды семанги и сенои — близкие к южноиндийским веддоидные племена. Южномонголоидные кланы — предки нынешних джакунов, пришли на хорошо обжитые места во II–I тысячелетии до нашей эры. Уже две тысячи лет назад на территории современной Малайзии возникли первые государственные образования. Одни из них просуществовали вплоть до XI века, другие — Тунсун, Лангкасука, Кора Фусара — распались как раз в то время, когда формировался ислам, будущая официальная религия Малайзии. Определяющее влияние на эти первые малаккские королевства оказали индийцы: купцы, проповедники, мореходы. В Кедахе и на Пенанге найдено множество каменных плит с индийскими надписями, относящиеся к IV–V векам. Джунгли, покрывающие почти 80 процентов малайской территории, сохранили для потомков крепостные стены, руины индуистских святилищ и пагод, статуи брахманистских богов и буддийских проповедников. Индийская культура, ее религии — индуизм и, особенно, буддизм, оставили неизгладимый, ясно видимый след на всей малайской цивилизации. В буддийский храм на Пенанге, знаменитый своим колоссальным изображением пребывающего в нирване Будды — статуя уступает по размерам лишь «Преклоненному Будде» из одноименного вата в Бангкоке, — стекаются богомольцы со всей Южной и Юго-Восточной Азии. Танцы, музыка, фольклор и народные обычаи малайцев тоже хранят в себе чудесные отблески Индии, покорившей соседние народы не мечом, а задумчивой улыбкой своих бессмертных героев. Яркими наслоениями на этот, как говорят археологи, «культурный пласт» легла богатая история индонезийского царства Шривиджайя с центром на Суматре, когда на малаккское побережье хлынул поток островных переселенцев. Ожесточенное соперничество между яванской империей Маджапахит и кхонтайской Аютией тоже обогатило пеструю сокровищницу малайской самобытности, хотя и положило начало длинной цепи религиозных и междуусобных войн, сокрушивших один за другим ранние султанаты.
Пропасть разделяет асфальт Куала-Лумпура и жаркую мангрову Келантана. Но мы знаем теперь, обломки каких великолепных мостов таятся в ее глубине.
Малайзийская столица поражает своей удивительной чистотой и сверхсовременным обликом. Не только банки многих стран мира и шикарные отели систем «Хилтон», «Мерлин», «Мандарин» выдержаны здесь в строгом урбанистическом стиле, но и мечети тоже. А национальная мечеть «Меджид Негара» своими ажурными, чисто модернистскими конструкциями удивительно похожа на атомный или космический центр. Любопытно, что в ее недрах скрывается точная копия Каабы, вокруг которой совершают своего рода тренировочный обход паломники перед поездкой в Мекку. Контраст между формой и содержанием налицо, таким образом, и здесь, в мечети. В границах же молодого и сравнительно небольшого города (еще в конце прошлого века здесь стояли только свайные хижины) вообще уживаются несколько обособленных, резко отличных друг от друга мирков. Порой кажется, что ты бродишь в сказочной стране Диснея, настолько быстро и коренным образом меняется облик домов, магазинов да и самих людей, когда «европейский» город переходит в «малайский», а драконы и бумажные фонарики китайского квартала сменяются типично индийским колоритом. Эти внезапные кинематографические переходы улавливает не только глаз. Иными становятся запахи, музыка, говор. Порой кажется, что ветер и тот начинает задувать с другого океана. Даже ночью, в полной темноте можно подстеречь тревожный момент смены декораций, когда из какого-нибудь переулка блеснет маслянистая вода клонга или повеет вдруг отвратительным для большинства и самым притягательным для немногих ароматом дурьяна. Удивительный фрукт этот, колючее сокровище джунглей Калимантана, которое малайцы зовут «адом и раем», лишь изредка можно встретить в индийском квартале и никогда — в европейском.
Таков он, этот своеобразнейший город, возросший на олове, разведанные запасы которого вывели Малайзию на первое место в капиталистическом мире. Кстати, именно с оловом связана одна из наиболее примечательных страниц истории страны. В 1830 году султан Малакки Мухаммед послал экспедицию в район реки Келанг, которая ныне мирно несет свои глинистые воды мимо железнодорожного вокзала. Из восьмидесяти семи китайских кули, которые тащили вьюки со снаряжением и провизией, назад вернулось только восемнадцать. Остальные навсегда остались в буйной мангрове, подступавшей тогда к самым берегам. Одних утащили в воду крокодилы, другие встретили на своей тропе черно-белую болотную гадюку — крайта, но большинство погибло от малярии. Скромным показался и венец изнурительного, поистине самоубийственного труда.
Вместо золотого песка и самоцветов руководители экспедиции поднесли султану лишь скромный мешочек с тяжелыми черно-блестящими зернами оловосодержащего касситерита. Именно так было положено начало «оловянной лихорадке», которая известна миру куда менее таких недугов от наживы, как «лихорадка золотая», «нефтяная» и т. п. Но жизней она унесла не меньше. Впрочем, никто и не брал на себя труд подсчитать, сколько малайских, китайских и индийских рабочих навсегда сгинули в джунглях Келанга, прежде чем поднялись на его берегах небоскребы из стекла и бетона.
Впрочем, быстрому росту Куала-Лумпур обязан не только олову, но и каучуку. Тем 22 зернам бразильской гевеи, которые, рискуя жизнью, выкрали британские агенты. Эти считанные зернышки были тайно выращены в Сингапуре и дали потом жизнь всем каучуковым плантациям Азии. Уже в Сингапуре, сидя на историческом пне одного из этих патриархов каучука, я понял, что наш бурный век сумел поставить свою определяющую точку и на этой столь авантюрно начавшейся эпопее.
После того, как на мировой рынок хлынул поток дешевой американской резины, синтезированной из нефти, каучуковый бум сразу пошел на убыль. Энергетический кризис и последовавший за ним спад автомобильного производства нанес плантациям гевеи еще более жестокий удар. Грустная ирония есть в том, что исследовательские фирмы в Куала-Лумпуре разрабатывают ныне проекты получения бензина из природного каучука. Если бы это знал Лебедев, впервые в мире синтезировавший резину из нефтяных газов! Пока такой «обратный» процесс не рентабелен, но кто знает, как высоко поднимутся цены на нефть в будущем…
Во всяком случае, замечательный асфальт, покрывающий проспекты и площади малазийской столицы, щедро замешан на латексе — белом соке гевеи.
В отличие от каучука, цены на олово постоянно росли. И несмотря на то, что оловодобывающие драги и гидравлические карьеры охватывают лишь один процент территории, Малайзия является главным экспортером этого незаменимого для современной техники металла. Почти все добытое олово, частично в слитках, частично как обогащенная руда или в виде готовых изделий, с клеймом фирмы «Селангор пьютер» поступает на мировой рынок через Сингапур. Торговля оловом и непревзойденными по чистоте оловянными изделиями является основной статьей малайского экспорта. Хотя одно лишь перемещение сложной и дорогостоящей драги на новое место обходится в три миллиона малайских долларов, овчинка явно стоит выделки. Резерв дешевой рабочей силы позволяет предпринимателям извлекать высокие прибыли. Но — как тут не вспомнить красно-белый круг — эта же самая причина мешает им расширить масштабы добычи. Смысл этого кажущегося парадокса разъяснил мне моторист Лан, работавший раньше на каучуковой фактории Пенанга.
— Здесь я получаю в два раза больше, чем на плантации гевеи. Все мало-мальски квалифицированные механизаторы перебрались бы на оловянные разработки, если бы не жилье. Очень уж дороги квартиры.
Ларчик открывался, как ему и положено, просто. Оловянные компании не спешат расширять масштабы добычи по двум причинам: по-первых, они заинтересованы в высоком уровне цен, во-вторых, хотят сохранить постоянный резерв рабочей силы. Последним обстоятельством объясняется и фантастическая дороговизна земли в районе разработок. Не случайно многие семьи, отчаявшись снять жилье, вынуждены прибегать к нелегальной застройке. Такие возведенные за одну ночь хижины наутро безжалостно разрушает полиция. Сообщения об этом не сходят со страниц местной печати. По крайней мере, так обстоит дело близ столицы или таких крупных центров, как Джорджтаун. В джунглях нелегальные застройщики чувствуют себя более уверенно. Пока земля не понадобится для прокладки дорог или строительства предприятий, их не тронут. Таков молчаливый компромисс, таковы, наконец, условия жестокой игры.
