Зухра Сидикова - Актриса
Оранжевые двери зашипели и закрылись, автобус плавно тронулся с места.
– Подождите, подождите! – закричала Дина пронзительно, так что все, кто стоял на остановке, обернулись на нее.
Но, водитель, конечно, не услышал ее тонкого срывающегося голоса. Автобус уехал, а она осталась стоять среди чужих людей, удивленно глядящих на нее, с разбитой коленкой, без денег, голодная. Она вспомнила о подносе с котлетой и пирожным, сглотнула, и чуть не заплакала. Нет, плакать нельзя. Нельзя еще больше привлекать к себе внимание. Итак, уже устроила концерт по заявкам телезрителей. Она постаралась улыбнуться. Пожала плечами. Словно падать и опаздывать на автобус для нее привычное и пустяковое дело и стала в сторонке, на самом краю остановочной платформы. Встала так, чтобы не очень была заметна разбитая коленка, и чтобы никто не увидел слезы, которые, несмотря на ее усилия, катились и катились по щекам. Зачем он украл ранец? Разве такой взрослый человек не может сам заработать денег? Разве можно воровать у детей? Если бы рядом был папа, она бы спросила у него: почему, почему существуют такие люди? Почему они становятся ворами, почему причиняют столько зла? Разве они не были пионерами, комсомольцами? Разве в школе их не учили, что воровать – плохо? Она бы спросила у папы…
Если бы папа был рядом, такого с ней никогда бы не случилось.
– Девочка, тебе помочь? – к Дине подошла пожилая женщина с корзиной в руках. Из корзины смотрел на Дину толстый серый кот. Женщина чем-то неуловимо напоминала Дине бабушку. Ей вдруг очень захотелось все рассказать этой женщине, попросить ее о помощи.
– Опоздала на автобус? – спросила женщина.
– Да, – кивнула Дина.
– На дачу едешь?
– Да, – снова кивнула Дина.
– К бабушке?
Опять кивнула.
– В Лучобе дача, на конечной?
И придумывать ничего не пришлось, эта добрая бабушка сама за нее все придумала.
– Уж не та ли дача – голубая, последняя на улице?
– Да.
– Там, где всегда много детишек?
– Ага.
– Домой ездила родителей проведать?
Дине оставалось только кивать.
– Ну что ж, вместе поедем, я тоже на автобус опоздала, махала водителю, а он и не увидел. Ну и ладно, скоро другой придет. А коленку ты сильно разбила, приедешь сразу промой, и зеленкой обработай. А я вот домой ездила за котом, скучаю по нему очень. Да и мышей у меня на даче! Пищат день и ночь – спать не дают. А в этом году урожай хорош: и яблоки, и груши, и малина. Моя дача сразу у остановки, а к вам долгонько минут пятнадцать идти вглубь. У бабушки-то твоей , наверное, тоже ноги больные? Я еле хожу… А вот и автобус! Пошли?
И зачем Дина вошла в этот автобус и села у окна рядом с доброй словоохотливой женщиной? Заплатила за билет – последние пятнадцать копеек, что лежали в кармашке, – и ехала до самой конечной, слушая рассказы о коте, не признающем колбасы: «только свежего мясца ему подавай!..», и о непослушном деде, который не хочет жить на даче: «барин какой выискался, ишь ты, – условий ему, видите ли, не хватает!..», и о зловредной соседке, построившей забор на полметра ближе, и о мальчишках, обдирающих яблони.
Зачем она ехала, сама не зная куда? Может быть, рассказать этой женщине, что она убежала из дома? И что, наверное, ее уже ищет вся милиция страны? Занять денег на дорогу? Вернуться домой?
– Ну, вот и приехали! Иди, дорогу-то знаешь, наверное? Бабушке привет передавай, я, конечно, с ней не знакома, но видно она хороший человек, раз столько внуков! А у меня всего одна, да и то в Москве. Ну, ступай. Заходи в гости, если что.
Слева домики, справа горы, пахнет не так как в городе, Дина глубоко вдохнула: чем-то свежим – яблоками, травой. Дина обернулась – женщина машет ей из-за калитки, значит, надо идти – по этой дорожке в самый конец улочки к голубой даче, в которой живет чья-то незнакомая бабушка и ее внуки. Что Дина им скажет? А женщина все смотрит ей вслед – и не улизнуть, не убежать. Да и куда бежать?
Глава четвертая
На калитке висел огромный замок. Может быть, это не та дача? Ах, не все ли равно? Так хочется прилечь – поспать немного. Может быть, там есть какая-нибудь еда? Она огляделась, вокруг никого не было. Голубая дача стояла чуть в стороне от всех домов. Наверное, здесь ее никто не потревожит какое-то время. Стараясь не задеть сильно болевшую ногу, она перелезла через невысокую проволочную ограду.
Во дворе была колонка, она напилась, умылась. Промыла коленку. Боль немного стихла. «Эх ты, слабачка! – сказала она себе. – Немного неприятностей, а ты уже разнюнилась…»
Хорошо, что на двери домика нет замка, просто прикручено проволокой. Она вошла.
На веранде прямо на дощатом полу были рассыпаны яблоки. Она присела, взяла одно, съела торопливо.
Воровать нехорошо, это Дина знала точно. Она огляделась: на столе, покрытом истертой клеенкой, лежала старая пожелтевшая тетрадка и огрызок карандаша. Девочка аккуратно вырвала лист из тетрадки, написала: «Я, Дина, съела одно яблоко». Потом подумала немного, исправила цифру один на два, и съела еще одно яблоко.
Потом улеглась на маленький тапчан, покрытый курпачами, и уснула, крепко и спокойно.
Проснулась, когда за окном уже стемнело, полежала, прислушиваясь. Было тихо, только где-то очень далеко лаяла собака. Утро вечера мудренее, говорил папа, когда она не хотела засыпать. Наступит утро, решила она, и все будет хорошо. Завтра она решит, что ей делать. А теперь спать. Так меньше хочется кушать.
Утром она проснулась от того, что на нее кто-то смотрел. Она открыла глаза. Перед ней на корточках сидел большеглазый малыш, рядом с ним стоял мальчик постарше. А возле двери стоял парень лет семнадцати. Она испуганно вскочила, хотела убежать, парень засмеялся:
– Ну и ну, прямо как в сказке про трех медведей! Вот сейчас съедим Машу! Ты как здесь оказалась, Маша? Точно съедим!
Мальчики засмеялись. А самый младший взял Дину за руку и серьезно сказал:
– Не бойся, Маша, мы тебя не съедим, Руслан шутит.
Мальчик постарше и Руслан снова засмеялись. А Дина сказала тихо:
– Я не Маша, я Дина. И еще вот, – Дина протянула записку, – я у вас два яблока съела.
Через десять лет, когда она будет учиться в университете, он войдет в их аудиторию, широко улыбнется, встряхнет кудрявой головой, и она узнает в молодом преподавателе того смеющегося парня, стоящего в дверном, светящемся утренним светом, проеме, и ей всегда будет казаться, что она полюбила его еще тогда, в дачном домике.
А он всегда будет вспоминать, как увидел ее впервые – испуганную, с ободранными коленками, протягивающую ему руку с этой смешной запиской, в которой она признается, что съела два яблока.
Между ними будут препятствия, обстоятельства, люди, события. Он к тому времени будет женат, и она в девятнадцать выскочит замуж – родит сына, потом останется одна. Он найдет ее после долгих поисков и останется с ней теперь уже надолго, может быть, навсегда.
Когда у них родится дочь, он с улыбкой скажет:
– Вылитая Маша…
Вокруг будет много людей – друзья, родные. Все будут спрашивать: какая еще Маша?! И только они двое будут знать: какая Маша, и засмеются, и вспомнят то далекое летнее утро.
* * *
Это была большая дружная семья. Мать, отец, бабушка, дед, восемь человек детей – девочки, мальчики, мал мала меньше. Когда ранним утром ее привезли в городскую квартиру, и она, искупавшись в ванной, помазав коленки зеленкой, переодевшись в цветастое платье одной из девочек, села за большой стол, где собрались все они – говорливые, смеющиеся, во главе стола отец, высокий грузный мужчина, рядом светловолосая мама, Дина подумала: мне бы такую семью… Ее стали спрашивать, откуда она, где ее родители, почему она одна, и она заплакала, закрыв лицо руками, – сказался тяжелый день, и усталость, и одиночество.
А они вдруг дружно и сочувственно затихли, и самый маленький, Алишер, подошел и обнял ее:
– Не плачь, с нами будешь жить.
Позвонили Дине домой, и через несколько часов приехала мама.
Она не ругала Дину, только поцеловала ее, и прижала к себе крепко.
В автобусе мама молчала. А потом вдруг положила Дине на колени какие-то конверты.
– Прочти, – сказала она, – это папа тебе написал.
У мамы задрожал голос, и она отвернулась к окну.
Много лет спустя на своем уроке, когда ученик у доски очерчивал указкой границы прежней огромной страны, Дина Владимировна, вдруг отчетливо вспомнила эту обратную дорогу домой. Вспомнила, как сидела, прижавшись к маминому плечу, и отцовские письма лежали на разбитых, измазанных зеленкой, коленках. Высохли слезы, в открытое окно дул горячий, пахнущий нагретой травой, ветерок.
Успокаивалось сердце, унималась печаль, по-детски щедро она простила отца, и, сжав мамину теплую ладонь, она закрыла глаза, пообещав себе, что все будет хорошо.
Все и правда будет хорошо: мама еще долго будет рядом, они будут навещать Алю, и папа будет приезжать, и бабушка еще будет долго жить на свете, и еще долго будет эта земля дарить им свое солнце, свое тепло, свою щедрость.
