Записки музыковеда - Игорь Резников
От себя замечу, что записывать по памяти партитуру — высший пилотаж, доступно лишь единицам. Коллеги-музыканты поймут, что это такое, а остальных просим поверить.
Пианистка разбирала эскизы оперы, обсуждала и редактировала их с композитором. Позже Римский-Корсаков писал:
«Увертюра [ «Псковитянки»] от первой до последней нотки принадлежит нехорошей девочке, которую я очень, очень люблю».
Пургольд еще несколько раз помогала редактировать его произведения. А в 1872 году они поженились.
С этой поры романсы Римского-Корсакова претерпели разительную метаморфозу. Разумеется, и до этого они были замечательны. Подкупали их благородство, внутренняя гармония, искренность. Но, как бы это сказать, они были несколько рассудочными, созерцательными: им не хватало подлинного чувства. Теперь же все изменилось. В романсах композитора стал явно чувствоваться пылкий эмоциональный подъем.
Как, например, в романсе на стихи А.К.Толстого «Звонче жаворонка пенье», который весь полон радостью, энергией, ощущением счастья!
Великая сила — любовь!
Когда в 1905 вспыхнули студенческие волнения, и студенты Петербургской консерватории приняли в них участие и поддержали студенческую забастовку, тогдашний ректор консерватории Август Рудольфович Бернгарт стал на сторону официальных властей. Он вызвал жандармов и полицию для подавления забастовки, из-за чего некоторые студенты подверглись полицейскому преследованию.
Римский-Корсаков написал открытое письмо, которое опубликовали в петербургских газетах. В нем композитор требовал полной автономии Петербургской консерватории, а также защищал студентов, которых преследовала полиция. Из-за этого Римского-Корсакова уволили из Петербургской консерватории. В знак протеста оттуда добровольно ушла большая часть профессоров, в том числе композиторы Александр Глазунов и Анатолий Лядов. Римский-Корсаков и другие преподаватели вернулись в консерваторию в конце 1905 года, когда Николай II пошел на попятную, и консерватории предоставили автономию.
Вообще, почему-то многими нынче любимый император Николай не раз вмешивался в творчество своего великого тезки. Об этом чуть ниже, а пока о творческом наследии композитора.
Оно огромно: 15 опер, около десятка крупных симфонических произведений, инструментальные концерты, камерно-инструментальные сочинения, 79 романсов, большое количество духовной музыки, обработки русских песен. Судьба у этого наследия счастливая. На сценах всего мира ставятся оперы Римского-Корсакова; на концертной эстраде постоянно звучат его симфонические и камерные произведения. Некоторые фрагменты опер композитора устойчиво являются фаворитами симфонических концертов — «Полет шмеля» и «Три чуда» из «Садко», «Шествие князей» из Млады. Я собственными ушами слышал «Верую» Римского-Корсакова на службе в католическом соборе немецкого Дюссельдорфа.
Не раз в судьбу опер Римского-Корсакова встревал император Николай. Так, в 1896 году, перед премьерой «Ночи перед Рождеством» в Мариинском театре, на генеральной репетиции присутствовали великие князья. Они подняли настоящий скандал, когда увидели, что на сцене выведена Екатерина II, и отправились к царю с просьбой запретить оперу. Император Николай Александрович принял «соломоново решение» — он предложил заменить на сцене царицу князем Потемкиным. Николай Андреевич писал:
Хоть мне было и жалко и смешно, но противу рожна не попрешь. Поэтому я согласился. Конечно, выходило не то, что я задумал, выходило глупо. Но это выставляло в дурацком виде «высочайшего цензора»: хозяином в гардеробе царицы оказывался Светлейший!
А 1897 году к постановке готовилась опера «Садко». Директор императорских театров Всеволожский пришел к царю с заявлением о разрешении поставить оперу в Мариинском. «А что за музыка?», — спросил Николай. — «Несколько напоминает Младу и Ночь перед Рождеством». — «Тогда зачем и ставить, ведь это уже было», — изрек царь. И начертал августейшей рукой резолюцию: «Надо подыскать что-нибудь повеселее». С тех пор оперы Николая Андреевича в Мариинском театре не ставились.
В январе 1898 года Римский-Корсаков благодаря идейному главе Могучей кучки Владимиру Васильевичу Стасову познакомился с Львом Николаевичем Толстым. Встреча проходила в московской усадьбе Толстого в Хамовниках.
Известно, что писатель обладал весьма неординарными взглядами на искусство. Он, например, считал Шекспира бездарным драматургом и посвятил этому целый ряд очерков. Лев Николаевич заявлял, что цыганское пение в художественном отношении ценнее Бетховена. И тому подобное.
За несколько дней до визита композитора Толстой опубликовал эссе «Что такое искусство?», в котором содержался такой пассаж:
Для произведения музыкального искусства талантливому человеку еще менее нужно того, что составляет сущность искусства, то есть чувства, которое заражало бы других… <…> Для музыкального произведения искусства нужно прежде всего выучиться быстро двигать пальцами на каком-нибудь инструменте… <…> Выучившись же этому, музыкант уже может не переставая писать одно произведение за другим.
Римский-Корсаков прочитал статью и не согласился с ней. Он сказал писателю, что считает самым важным в музыке как раз способность передать чувства. Толстой ответил, что произведения композиторов непонятны «простому мужику». Римский-Корсаков отметил, что такой человек не поймет и книги Толстого, в том числе «Войну и мир» и «Анну Каренину». Тогда писатель обозвал композитора «мраком» и записал в дневнике:
«Вчера Стасов и Римский-Корсаков, кофе, глупый разговор об искусстве. Когда я буду исполнять то, что много баить не подобаить?».
Больше Толстой и Римский-Корсаков не встречались.
Глава 5. Чайковский и Брамс. Леонкавалло. Время — судья?
Музыкальные антагонисты
Брамс и Чайковский родились в один день, 7 мая, но с разницей в шесть лет. Исследователи неоднократно прибегали к сравнениям двух этих художников. Между ними немало различий. Брамс стал композитором раньше Чайковского, разнились и их музыкально- эстетические принципы. Отличается круг их музыкальных жанров. Например, Чайковский написал 10 опер, большинство из которых репертуарны до нашего времени. Брамс к этому жанру и не прикасался. У Чайковского значительно больше, чем у немецкого коллеги симфонических произведений (кроме 6 симфоний это еще увертюры, концерты, фантазии, оркестровые сюиты), а Брамс ограничился четырьмя симфониями, столькими же концертами (правда все они имеют мировую славу), да еще несколькими менее значительными сочинениями. Зато у Брамса гораздо больше, чем у русского коллеги, камерных произведений, и они во многом составляют основу его творчества.
Однако и общего у них немало. Музыка обоих обладает огромным непосредственным воздействием на слушателя благодаря своему темпераменту, мощи, глубине, задушевности. Оба — яркие представители музыкального романтизма, выдающиеся лирики и драматурги — психологи, глубоко проникшие своей музыкой в человеческую душу и углубившиеся в психологический анализ сложных, противоречивых явлений жизни.
Тем более странной кажется история их взаимоотношений, уже давно занимающая умы исследователей и просто любителей музыки.
Брамс, будучи современиком Чайковского, ни разу в жизни не высказал своего отношения к его музыке — будто такого композитора и не существовало.
А вот Чайковский не выносил музыки своего немецкого
