Егор Радов - Мандустра
— Нет, — тупо произнес я.
В голове промелькнула совершенно дебильная мысль, что я могу много заработать на этом деле. Потом я подумал: «Неужели я сволочь?!» Мне хотелось быть благородным. Но я не понимал, что то, о чем она просит, можно вот так вот просто сделать в этой комнате… Да у нее нет ног! Разве это можно так? У меня нет сексуального опыта. «Ну и в ситуацию я попал!» — со смаком подумал я и представил, как буду рассказывать об этом друзьям.
— Ты отказываешься… — печально проговорила она.
— Нет, но я не знаю, я не могу…
Потом я подумал: «А если я соглашусь? Нельзя же это вот здесь прямо».
Мне хотелось бежать без оглядки. Где-то в глубине я думал, что я сволочь, что я должен пойти на это. Потом во мне родилось холодное спокойствие и расчетливость, не поймешь откуда. Мне стало даже любопытно, будто это происходило не со мной. Словно я наблюдал со стороны на все это и, дожевывая бутерброд, смотрел, чем кончится.
— Я согласен, — холодно сказал я и тут почувствовал, что меня одолевает страшная дрожь во всем теле. У меня застучали зубы.
— Тебе холодно? — спросила она.
— Да нет, ничего.
— Если тебе холодно, я закрою форточку.
— Ничего, — молодцевато сказал я, поняв, что не могу сдвинуться с места.
Она начала расстегивать блузку. Кресло скрипело и каталось туда-сюда. Под блузкой у нее был белый лифчик.
— Отвернись, — сказала она.
Я попытался встать, но во мне родилась еще большая дрожь. Тогда я отвернулся.
— А впрочем, зачем тебе отворачиваться. Помоги мне снять блузку, пожалуйста.
Я сидел без движения.
— Пожалуйста.
Я попробовал подняться, но зацепился за что-то и опять сел на стул. Мне было стыдно и неловко, что я не могу подойти к женщине.
— Ты не можешь?
— Нет, почему, — сказал я, оставаясь на месте. Мне не хотелось ничего делать.
— Ах, черт! — сказала она с досадой. — Я могла бы догадаться. Ты же мальчик. Извини меня, пожалуйста. Извини. Я забыла. Извини.
Она застегнула блузку. Когда я понял, что ничего не состоится, мне стало неинтересно. Но дрожь сразу прошла и спокойная уверенность начала разливаться по телу.
— Нет, почему? — спросил я.
«Неужели я не могу?» — подумал я. Мне стало неловко и стыдно, что я не могу этого сделать не из-за того, что не хочу, а потому что не могу, что я подумал, что я неполноценный, и мне захотелось убежать к чертям и плакать.
— Ты не волнуйся! — сказала она. — С тобой все в порядке.
«Но у нее же нет ног, — опять подумал я. — А как это можно?»
За окном уже стемнело, и она включила свет, подъехав к выключателю.
— Давай еще выпьем! — сказала она.
— Давайте, — печально произнес я.
— Забудь об этом. Все преотлично, мой мужчина!
Она улыбалась и насмешливо смотрела на меня. Мы выпили, потом еще. Я почувствовал, что пьянею.
— Давай я поставлю музыку? — спросила она.
— Ну, хорошо, — сказал я и закурил.
Она завела пластинку.
О, Джоэма!!!
«Где сейчас моя Маша?» — подумал я.
И мне опять захотелось бежать без оглядки, забыв обо всем, ворваться к Маше, броситься перед ней на колени и сказать: «Приди ко мне!..»
А передо мной сидела женщина в кресле-каталке и насмешливо улыбалась.
— Выпей еще, — сказала она.
Я выпил.
— Ты интересуешься всякими журналами с девочками? — спросила она. — Я знаю, ты должен, ты же уже мужчина!
— Ну, так… — сказал я.
Я уже ничего не понимал и ничего не мог оценивать. Она подкатила к какому-то шкафу и достала журнал. Господи боже, что это был за журнал! Все жалкие «Плейбои», которые я смотрел до этого, были ханжеской ерундой по сравнению с этим — чем-то животным и здоровым, грязным, низким и страшно привлекательным.
— Ну что? — спросила меня она.
— Отлично, — пробормотал я.
Каждую фотографию я смотрел по полчаса, запивая коньяком. Наконец я отложил журнал. Мне захотелось делать именно то, что было сфотографировано с таким смаком.
— Пойду вымою руки, — загадочно сказала она. И уехала в ванную.
Я остался наедине с собой и со своим желанием. Я закурил и выпил еще. Потом встал и, шатаясь, пошел в ванную. Раздавался шум падающей воды.
Я постучал.
— Войдите, — сказал насмешливый голос.
Я вошел. Она сидела ко мне спиной, в юбке и лифчике. Я видел ее лицо в зеркале. Оно бесстрастно улыбалось.
Я подошел к ней сзади, обнял кресло, словно девушку, и обхватил ее. Она обняла меня за шею. Это еще больше распалило меня. Я стал часто дышать и залез под лифчик. Я нащупал ее груди — я никогда до этого не дотрагивался до женской груди — и почувствовал что-то неописуемое и странное. Мне всегда казалось, что на самом деле женщина не может этого позволять, что это табу. Но она не сделала ничего и не остановила меня.
«Я щупаю ее груди!» — мысленно прошептал я, подумав, насколько я выше одноклассников.
Она развернула кресло ко мне. Я начал снимать ее лифчик, но она бешено улыбнулась и игриво начала мешать. Мне казалось, что я играю с кошкой.
— Что? — спросил я.
— Пойдем, — сказала она.
Она поехала вперед на кресле. Я шел за ней, ничего не понимая. Передо мной двигался инвалид. Это женщина.
Тут она развернулась, и я увидел, что она без лифчика. Словно током ударило меня, и я пошел к ней. Она погасила свет, небрежно дотянувшись голой рукой до выключателя.
В темноте я почувствовал мрачное шуршание. И я понял, что она уже лежит на кровати под одеялом, и лежит абсолютно голая. Рядом валялась ее юбка.
— Иди ко мне, — прошептала она.
Я стал быстро раздеваться, я совсем уже не стеснялся ее, только немного шатался. Поколебавшись, я снял трусы и залез к ней. Она прижала меня к себе, и тут я понял и осознал, что у нее нет ног. Но растущее желание, которое она как можно сильнее во мне возбуждала, подавило странное чувство, которое я испытывал.
И я забыл обо всем, я весь ушел в нее и в наслаждение. Она тоже шумно сипела, показывая свое возбуждение, или делала вид.
— Я люблю тебя, — шептала она мне в ухо.
А я не мог ей ответить ничего, я словно перестал быть человеком и стал простейшим ординарным существом, с одним чувством.
Через целую вечность я отвалился от нее. Я лежал, как бревно, и шумно дышал. Я до конца еще не понимал, что произошло, но я не хотел ничего анализировать и ни о чем думать. Плохо ли, хорошо, я так устал. Ффу… Я стал мужчиной.
Через пять минут я услышал легкое сопение рядом. Она все еще была здесь. Теперь она превратилась для меня в груду органических соединений. И я почувствовал ненависть к ней. Мне стало муторно. Я вспомнил, что у нее нет ног.
— Спасибо, — сказала она из темноты.
Я молчал. Больше всего мне сейчас хотелось улететь отсюда ко всем чертям со скоростью света. Мне хотелось ее убить.
— Спасибо, — повторила она сухим, серьезным голосом.
Я отвернулся.
Мы лежали молча минут пять.
— Убирайся вон! — сказала она. — Вон отсюда!
Я медленно встал, не глядя на нее, оделся.
Потом меня прорвало. Я посмотрел на колыхающуюся массу на кровати, которая издавала мерзкий приторный запах и потно дышала, и крикнул:
— Я ненавижу тебя, сволочь! Грязная шлюха!
— Что? — жалобно спросила она.
Я осекся и ничего не сказал.
— У меня будет сын, — сказала она металлическим голосом. — У меня будет сын! — радостно повторила она. — У меня должен быть сын! — крикнула она, молитвенно сложила руки и подняла глаза к небу. — А ты что? — спросила она меня. — Уходи!
— И уйду, — тускло сказал я. — Нужна ты мне! Мало ли потаскух на свете! Тьфу на тебя! — И я устало плюнул.
По дороге наткнулся на ее кресло. Колеса испуганно скрипнули.
Шатаясь, я вышел в коридор, надел куртку и оказался на лестнице с жертвенными ступенями.
Было тихо, и каждый шаг стучал, словно цоканье копыт. Я шатался, мне было так плохо, что показалось, будто я умираю. Захотелось не думать ни о чем, но перед глазами стояла она, издавая противный запах, участливо расстегиваясь. Если бы у меня была сейчас палка, я бы избил ее до полусмерти.
