Палачи и придурки - Юрий Дмитриевич Чубков
— Бедный мой, бедный! Я мучила тебя, да? Но ведь оттого и мучила, что любила. В этой жизни нам не суждено соединиться — она не стоит того. Ну что бы мы делали? Жили как муж и жена? Скучно! Быт убил бы нашу любовь. В том-то все и дело, что она выше жизни, пойми. Но мы соединимся там. Ты подождешь меня немного, и я приду. Совсем немного.
Аркадий Семенович слушал, кивал, прижимался губами к ее боку и сквозь шелковистую мягкую ткань чувствовал теплоту и податливость тела. «Да разве, — думал он, — не стоит всей жизни вот такая минута? Прожить ее и умереть!»
Стукнули в дверь связкой ключей.
— Свидание окончено! — крикнул в коридоре гнусавый голос.
Дверь распахнулась, и вошли двое.
— Боже, так скоро! — прошептала она и крепче прижала его голову.
— Пора, гражданочка, — сказал один тем же гнусавым голосом.
«Гражданочка! — все возмутилось в Аркадии Семеновиче. — Как в очереди за сосисками! Да, она права! Тысячу раз права!»
Они подхватили ее под руки, почти понесли, и в дверях успела она оглянуться.
— Жди! — услышал Аркадий Семенович, и дверь взвизгнула, лязгнул замок.
* * *
Никак не мог он прийти в себя после бессонной ночи. Надо было бы встать, работать, но такая приятная расслабленность на него накатила, что не было сил пошевелиться — лежал, то впадал в сонную одурь, то просыпался, но все время помнил: в три часа должен позвонить Илья Петрович. Косил глаза на циферблат будильника — время тянулось медленно, словно нарочно. Вслушивался в коммунальную суету — не раздастся ли телефонный звонок. Мог позвонить Илья Петрович и раньше, почему именно в три? Телефон звонил, но все не его, других людей вызывали. Всплакнула и умолкла Колина скрипка. Откуда-то несся надрывный хрип Владимира Высоцкого, на кухне критиковала власти Акулина Васильевна.
Но как бы там ни было, как ни упрямились стрелки будильника, а все же доползли до трех часов, установились. Аркадий Семенович встал, натянул тренировочный костюм и стал ждать — дверь приоткрыл, чтобы слышней был телефонный звонок. Нехотя стрелки перевалили за три и вдруг побежали с поразительной быстротой, словно с горы свалились. Вот уже и четверть четвертого набежало, и половина, а звонка все не было. «Что такое? — заволновался он. — Что случилось? Может быть, занят, не может выкроить минуту, а может быть, потерял телефон? Газетный клочок с номером? Плевое дело потерять. И когда стрелки показали без четверти четыре, не выдержал, с визитной карточкой побежал к телефону.
— Алло? — ответил Илья Петрович солидным баритоном.
— Илья Петрович?! — образовался Аркадий Семенович. — Ну слава богу! А я жду, жду...
— Кто это?
— Да я же это! Утятин! Помните? Сегодня ночью...
— А-а! — сник сразу голос Ильи Петровича. — Помню...
— Я говорю, жду, жду! Вы обещали позвонить в три, продолжить разговор. Забыли?
— М-м, не забыл...
— Так что же? Случилось что-нибудь?
— Да нет, знаете... не случилось, — мялся Илья Петрович, кислым говорил голосом.
Похолодел Аркадий Семенович от недобрых предчувствий.
— Так в чем же дело?
— Понимаете... как-то уж очень неожиданно... И этот Паша... Что за человек? Откуда свалился?
Аркадий Семенович молчал, прижимал трубку к уху, и губы его горько кривились.
— И потом, — продолжал Илья Петрович, — меня тут с одним корреспондентом свели. Обещал поспешествовать...
— Ну раз так, тогда конечно. Я понимаю. Прощайте, — сказал Аркадий Семенович и положил трубку.
Ну вот! Этого можно было ожидать. Поманила удача и отвернулась. Но и осуждать Илью Петровича тоже нельзя: поддался человек порыву, загорелся, да тут же и угас. Что ж, у него свои важные заботы. Тут ведь действительно, не на прогулку съездить, тут черт знает какая решительность нужна. Нет, осуждать его я не имею права, сказал себе Аркадий Семенович и уныло поплелся в свою комнату. Завалился опять на матрац и лежал долго бездумно, вернее, мысли плелись какие-то вялые, которые и мыслями-то назвать было совестно. Неизвестно, сколько прошло времен, но вдруг очнулся он от стука в дверь.
— Аркадий Семенович! К телефону! — услышал голос Акулины Васильевны.
И вздрогнул: кому-то понадобился он! Сорвался с матраса и поспешил к телефону — всегда ожидал он от телефонных звонков каких-то важных событий, каких-то перемен в жизни. И сейчас услышал в трубке бодрый торжествующий голос:
— Аркадий Семенович? Приветствую! Ну, трубите сбор, дорогой! Победа! Полная Победа!
— Простите?
— Да Паша это, Паша! Труби, говорю, сбор! Звонил Председателю колхоза — все тип-топ! В субботу едем смотреть посудину. Можно и деньги сразу везти. Ты подготовь там Илью Петровича, пусть раскошелится. Ничего, с него не убудет. Ну все, бегу!
— Илья Петрович... — начал было Аркадий Семенович, но Паша перебил.
— Все! Бегу, дорогой, извини — служба! — и послышались в трубке короткие гудки.
Вяло махнул рукой Аркадий Семенович: пустое все! Правда, мелькнула было мысль — достать где-то денег, если действительно тот списанный сейнер стоит так дешево, как утверждает Паша. Дело, похоже, выгодное. Да только где достать? А главное, с каких доходов отдавать потом? Вот если бы взяли в журнале повесть, тогда заключили бы договор и выплатили шестьдесят процентов. Но вот тянет Сергей Сергеевич... Нет, забыть надо, успокоиться. Надо работать.
На оставшиеся от гонорара копейки накупил хлеба, пшена и засел за работу. Три дня не выходил никуда из дома — писал роман. Рука разбежалась, невозможно было остановить, отлетели прочь все звуки, все посторонние мысли. Изредка только с сожалением отрывался, варил на кухне пшенную кашку в кастрюльке. Шла к завершению глава, и в волнении писал Аркадий Семенович такие строки: «...и в дверях успела она оглянуться.
— Жди! — услышал Томилин и дверь...»
Однако в дверь именно в этот момент постучали. Он вздрогнул и досадливо отложил ручку.
— К телефону! — крикнули в коридоре.
* * *
В телефонной трубке бился, колотился, как пойманная в кулаке птица, взволнованный голос Ильи Петровича:
— Что? Где Паша? Как вообще там дела? — кричал он, забыв
