ПО НЬЮ-ЙОРКСКОМУ ВРЕМЕНИ - Петр Немировский
Алексей обхватил плиту руками. Прижался к ней щекой. Перед глазами поплыли белые нежные облака. Эти облака, пронизывая ночной могильный мрак, исчезали за оградой, откуда струился свет…
Острая, раскаленная докрасна боль разбивала сердце. Сердце сжимали в железе, оно расплющивалось, из него брызгала теплая кровь и текла по щекам, по рукам, по черной плите, где в граните была высечена надпись на древнееврейском.
Алексей прижался крепче. Плита была уже теплой и приятно грела ладони. Он понял, что нужно перелиться сейчас в эту теплоту, а грудь – пусть разрывается. Разбитыми, замерзшими пальцами он впился, вцарапался в какую-то высеченную букву. Колени его дрожали, ноги медленно сгибались...
ххх
Светло-бежевый «олдсмобиль» остановился на шумной улице.
– Ну и тачка у тебя. На такой только за детским питанием ездить, – сказал Юра, отворяя дверцу.
Они вошли в распахнутые двери ресторана.
– Погодь минутку, – Юра снял черную шапочку и, оставив Михаила в зеркальном холле, вошел в зал.
Там гремела музыка, и сверкали огни. На сцене плясали девушки в бикини. Мелкими шажками Юра приблизился к столику в глубине зала, за которым сидели несколько мужиков. Наклонился к одному из них, что-то зашептал на ухо. Тот закивал, затем сунул руку во внутренний карман своего пиджака, достал деньги и передал Юре.
– На, Мишаня, бери, честно заработанные, – сказал Юра, вернувшись, и протянул Михаилу несколько новеньких, аккуратно сложенных купюр. – Пять соток. Да ладно тебе, ну, припугнули мальчика. Не убили же. Он сам нарвался: присвоил чужие деньги и не хотел отдавать... Слушай, пошли накатим по граммульке и посмотрим стриптиз, а?
ххх
«Здравствуйте, дорогая о Господе сестра Мария! Извините, что так долго не писала Вам. Разные дела и заботы навалились на меня со всех сторон. Но это меня нисколько не извиняет. Спасибо за приглашение приехать к Вам в гости, в монастырь. Может, весной, когда потеплеет.
Странно, виделись мы с Вами лишь однажды, а ниточка не рвется. Порой люди знакомы годами, видятся каждый день, а едва расстанутся, тут же забывают друг о друге. Я вот часто «прокручиваю» наш разговор во время перелета, вспоминаю Ваши слова о том, что каждый человек, в конце концов, находит то, что сокровенно ищет его сердце.
А у меня событие! Грандиозное! Я полюбила. Его зовут Алексей. Он очень хороший, умный, заботливый. Мы знакомы уже почти год. Честно признаться, он мне понравился с первого дня нашего знакомства, но я боялась опять обжечься и потому не давала воли своим чувствам. Но недавно поняла – хватит от себя прятаться.
Я уверена, что нам все по силам. Алеша станет писателем, он талантливый, его книги обязательно будут печатать в России, а может, переведут на английский и издадут здесь, в Америке. Представляете, в семье – два творческих человека! Моя мама шутит, что если в доме все художники, значит, посуду мыть будет некому.
Дорогая сестра Мария, как Вы там, на севере диком? Я слышала, что на севере штата Нью-Йорк, настоящие зимы, с вьюгами и буранами. Если Вам нужно теплое белье или одежда: чулки, шарфы, платки, дайте знать, мне будет приятно Вам помочь. Может, нужны таблетки, травы? Многие американские лекарства здесь только по рецептам, но любые российские можно запросто купить с рук на Брайтоне.
Вот, пожалуй, и все. Вот мой новый адрес: … Телефон: …
Ваша Лиза».
Она сложила листок. По лицу вдруг скользнула тень сомнения: может, зря она написала о своей любви? Может, и монахиня Мария тоже когда-то любила? Перед глазами мелькнуло немолодое лицо в апостольнике, пальцы, перевитые четками… Во время перелета в самолете из Киева в Нью-Йорк они разговаривали о многом, но личного не касались. Сестра Мария лишь рассказала, что пятнадцать лет жила в Покровском монастыре в Киеве, потом по каким-то церковно-политическим причинам покинула монастырь и переехала в Америку.
Интересно, почему женщины уходят в монастырь? Причины, наверное, разные: одни – по духовному призванию, другие – из-за физических недугов, третьи – почему-то не вписались в светскую жизнь. А какова монашеская жизнь? Посты, молитвы, иногда до смерти душат слезы – так хочется вернуться в мир… Нет, для себя такой путь Лиза не выбрала бы никогда.
Она вложила между страницами письма двадцать долларов. Заклеила конверт и, скривившись от неприятного привкуса клея на языке, пошла переодеваться.
ххх
Зима, зима в Нью-Йорке. То снег, то сырость и слякоть.
Лиза шла по улице. Она – все такая же: резковатые движения, размашистые шаги. Но что-то новое в ней, если присмотреться. Какая-то легкость, смелость, раскованность. Весь строй ее жизни менялся настолько быстро, что Лиза, обычно привыкшая всему давать оценку, грызть себя по поводу и без, неожиданно очутилась в упоительном вихре. Пыталась остановиться, разобраться – и не могла. Как девчонка, ей-богу!
Вечерело. В окнах разноцветными веселыми огоньками зажигались елки. В заснеженных садиках возле домов волхвы окружали колыбель с Младенцем. После поворота, однако, антураж резко менялся, чудные рождественские садики исчезали. Слева от дороги уже тянулся ряд унылых двухэтажных домов с плоскими крышами, а справа – ограда старого еврейского кладбища.
До Алешиного дома оставался последний квартал. Вчера они не виделись – у Алеши был день сдачи газеты.
Она поднялась по ступенькам, достала из сумочки ключи. Отворила дверь квартиры Алексея… Внезапно какая-то сила втолкнула ее в комнату.
Два незнакомых мужика в кожаных куртках стояли у стены. Один – мордоворот с рыжей шевелюрой, другой – поменьше, невзрачный, с лицом кавказца.
Напротив них – Алексей, ссутулившийся, бледный.
Все посмотрели на Лизу. Ужас вломился в ее распахнутые глаза, в ее широко раскрытый рот.
– Привет, – сказал Алексей и подмигнул, но как-то вяло. – Понимаешь, некоторые неприятности. Это – из ФБР…
– Hello.
Лиза молча кивнула в ответ. Машинально стягивая шарф и расстегивая пальто, пыталась понять, о чем они говорят.
…– И как он выглядел? – спросил
