Владимир Гриньков - Помеченный смертью
– Есть.
– Жена? Дети?
– Жена и сын.
– Бородин беспокоится за сына?
– В общем, да.
– Его сыну угрожает опасность?
– Нет.
– А жене?
– Нет.
– Жена Бородина изменяет?
Бородин резко вскинул голову.
– Изменяет? – повторил вопрос Морозов.
– Нет. Ну у вас такие вопросы…
– Я не задал еще ни одного лишнего вопроса.
– Ну хорошо, – поморщился Бородин.
Он уже совершенно не проявлял энтузиазма.
– Родители Бородина живы?
– Да.
– Они часто болеют?
– Не чаще, чем другие люди в их возрасте.
– У Бородина часто срываются сделки?
Переход был слишком стремительным – и Бородин растерялся, переспросил:
– Что?
– В бизнесе Бородина часто случаются неудачи? Сделка сорвалась, кто-то подвел, кредит не дали или еще что-то в этом роде.
– Бывает.
– Это нервирует?
– Конечно.
– Сильно?
– Я бы не сказал.
– А как выходит из стресса?
– Кто?
– Бородин?
– По-разному.
– Алкоголь?
– В меру.
– Выезды на природу?
– Нет.
– Женщины?
– Нет.
– Нет? – вроде бы даже удивился Морозов. – Почему?
– После стресса на женщин смотреть не хочется.
– Но потом все приходит в норму?
– Да.
Бородин уже совсем посмурнел лицом.
– Бородину часто приходится обманывать?
– Нет.
– У него есть такие враги, которые способны устранить его физически?
– Нет.
Бородин все больше темнел лицом.
– А сам он способен расправиться со своим конкурентом с жестокостью? Вы понимаете, о чем я вас спрашиваю?
– Я понимаю! – взорвался Бородин. – Я все в ваших вопросах понимаю! Я не понимаю одного – к чему все это? Что за комедия?
Он побагровел и выглядел ужасно.
– Не надо кричать, – кротко попросил Морозов.
Чертов «волосатик»!
– Я не того ожидал, когда шел к вам! – все еще кричал Бородин, правда, уже остывая.
– А чего вы ожидали?
– Помощи.
– Помощь не может быть абстрактной, такой, знаете, вообще. Я должен сначала обнаружить причину происходящего с вами и только потом действовать. А я ее не вижу – этой причины! Не вижу! Все у вас нормально – на словах, – все без проблем. И едва я пытаюсь копнуть глубже – вы выпускаете иголки, как еж.
Морозов слишком, наверное, увлекся, обличая, и сам это почувствовал.
– У меня метод простой и эффективный, – сказал он мягким голосом. – Нахожу причину, провожу после этого с пациентом все необходимое – и через пару недель человек забывает о своих трудностях.
«Через пару недель» – это звучало очень заманчиво. Бородин вздохнул, не сдержавшись. Морозов неожиданно засмеялся:
– Самые сложные пациенты – предприниматели. Они всегда очень собранны, мозги у них работают четко, как калькулятор, и еще – они никому никогда не доверяют, даже врачу.
Морозов склонился и заглянул собеседнику в глаза:
– А в таких случаях нельзя сохранять трезвый рассудок. Надо расслабиться. Доверие и полная открытость – и тогда у нас с вами все получится.
Его голос звучал тихо и завораживающе – почти шепот. У Бородина почему-то потеплели ладони.
– Полное доверие, – продолжал Морозов. – Это даже не исповедь. Это другое. Шелест, шум, шаги, шорох, шмель шуршит…
Бородин даже не сразу уловил, что речь Морозова стала бессмысленной и бессвязной, только вот этот звук и остался – ш-ш-ш-ш – от него кружилась голова и тяжелели веки. Голос говорившего стал немного громче и звучал как будто издалека. Бородин теперь вновь улавливал слова:
– Я вам помогу. Но – полное доверие. Непременное условие. Я знаю, что делаю. Через две недели все придет в норму. Требуется только ваше согласие.
Пауза – и вдруг коротко и громко, как вскрик:
– Вы согласны?
– Да! – так же громко и для самого себя неожиданно ответил Бородин и очнулся.
Морозов склонился над ним, внимательно вглядываясь в глаза:
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – ответил Бородин.
– Какие-нибудь неприятные ощущения есть?
– Голова немного побаливает.
– Вы за рулем?
– У меня шофер.
– Отлично. Не садитесь сегодня за руль. И вообще будет лучше, если поедете домой. Вам надо отдохнуть. Три или четыре часа сна.
– Я столько днем не сплю, – слабо улыбнулся Бородин.
– И тем не менее.
Морозов сделал какую-то пометку в лежащем перед ним блокноте.
– Я жду вас завтра в двенадцать.
– Хорошо, – отозвался Бородин.
– Пожалуйста, сегодня – никакого алкоголя, снотворных, наркотиков.
– Наркотиков? – удивился Бородин и как-то пьяно качнул головой. – Я не… Я не…
Морозов склонился над ним и приподнял веко.
– Ничего, – сказал после паузы. – Все будет в порядке.
Бородин, ступая на ватных ногах, спустился к машине. Сел на переднее сиденье, коротко и не очень четко сказал водителю:
– Домой!
Он видел все предметы вокруг, но они почему-то имели нечеткие очертания, будто были сделаны из студня. Видеть это было невыносимо. Бородин торопливо смежил веки и через несколько мгновений уснул.
Проснулся он на следующий день, в шесть часов утра. Обвел взглядом комнату – он лежал на своей постели, рядом с женой. Жена еще спала, и не у кого было спросить, что такое с ним, Бородиным, накануне приключилось.
7
Все повторилось. Кирилл проснулся, как и накануне, и через несколько минут услышал неясный шум за дверью, это Анна выскользнула из дома через окно, чтобы через пару долгих минут окунуться в ласковую воду океана. Кирилл выждал эти две минуты, поднялся и вышел из дома. Он направился к океану по тропе, по которой только что прошла Анна, шел медленно и при этом непроизвольно оглядывался по сторонам. Это выглядело смешно, но некому было оценить комизм ситуации.
Место для наблюдения у него было отличное. Стволы двух пальм поднимались из песка, из одной точки, и только в полуметре от земли разделялись, завершаясь высоко в небе двумя раскидистыми кронами, и вот за этими пальмами и готов был затаиться Кирилл. Он пока не видел Анну, она была где-то впереди, у кромки воды или в воде. Кирилл пригнулся, чтобы не быть обнаруженным, сделал шаг вперед, и вдруг кто-то неожиданно и резко схватил его за ногу и рванул вверх. Кирилл от неожиданности вскрикнул, и в следующий миг оказался висящим вниз головой, подвешенный к ветке за ногу.
– Ого! – услышал он, рванулся, но на ноги встать не смог, продолжая висеть, вид имея самый что ни на есть глупый.
Перед ним стояла Анна – смешливая, руки в карманах халатика.
– Хорошая обезьяна! – сказала с восторгом Анна. – Редкий экземпляр! Что за порода? Бабуин?
Кирилл побагровел – то ли от стыда и досады, то ли от того, что висел вниз головой. А Анна присела на корточки, Так что ее гладкие колени оказались перед самым носом Кирилла, и сказала ненатуральным голосом:
– Ох, это ты? Вот неожиданность! Извини, родной! Я здесь поставила ловушку на обезьян, они повадились по утрам шелестеть травой.
Ее глаза смеялись – она все прекрасно понимала. Вычислила его – и проучила, как мальчишку.
– Перережь веревку! – процедил сквозь зубы Кирилл.
– Жалко!
– Перережь! – зашипел он.
Анна ушла на станцию и вернулась через пару минут с ножом, перерезала веревку. Кирилл упал, но не больно, тут же подхватился и сел в траве, с мрачным видом рассматривая что-то у себя под ногами.
– Не ушибся? – заботливо пропела Анна.
Ее голос звучал просто издевательски. Кирилл зло глянул на нее, резко поднялся и пошел на станцию.
Анна вернулась почти через час. Была бодра и весела – и это уж совсем было невыносимо.
– Я разрезала веревку. Ты сделаешь мне новые силки.
– К черту! – односложно ответил Кирилл.
– Ты не в духе? – она участливо заглянула в его глаза.
– К черту! – повторил Кирилл, все больше распаляясь.
Анна поняла, что он очень не в духе, и отстала. Они не разговаривали ни во время завтрака, ни после него. Как-то так оказалось, что им обоим есть чем заняться в этот день, и они разошлись в стороны, потеряв друг друга из вида.
Кирилл злился и никак не мог успокоиться. В какой-то момент, услышав шаги за стеной, он быстро поднялся, чтобы закрыть окно – хотел продемонстрировать Анне, насколько сердит, – и замер. За окном, на поляне, было много людей, больше десятка. Африканцы в пестрых рубашках, все мужчины, неспешно шли к дому. Они еще не видели Кирилла, и он мог бы спокойно уйти, скрыться в зарослях, но был слишком сердит сегодня, и мысль о возможном бегстве даже не посетила его. Он толкнул дверь ногой и встал в проеме, уперев руки в бока. Африканцы остановились – все разом – и рассматривали Кирилла внимательно и с интересом, потом заулыбались и загомонили – вновь одновременно – и направились к Кириллу. Он стоял непоколебимой стеной, и гости были вынуждены остановиться, о чем-то гомонили, размахивали руками перед самым его лицом, и когда это ему надоело, он сказал коротко и сердито:
– Пошли!
