Окаянные - Вячеслав Павлович Белоусов
— Кто же из нас действительно заслуживает звания этого говнюка — партийного бонапартиста? — Голос Кобы позванивал, словно невидимый кузнец простукивал раскалённый металл. — Я оглашаю повестку дня предстоящего заседания нашего Политбюро. Какими вопросами для рассмотрения напичкана она? Не затрудняйтесь гаданием. Троцкий, Троцкий и только Троцкий здесь со своими военспецами. Он просит, он убеждает, он требует, наконец, от нас денег. Оказывается, у нашего Главвоенмора в них острая нужда возникла. Оказывается, армию следует срочно перевооружить, обуть и одеть и также увеличить жалованье руководству и, конечно, военспецам, которых очень любит и ублажает Главво-енмор. Обнищали красные военспецы, отощали так, что в дверь кабинета своего начальника с трудом протискиваются. Так, товарищ Ворошилов? Или я не прав?
Микоян, едва сдерживавшийся всё это время, всё же громко хмыкнул, ткнув в бок Рыкова. Тот сердито сдвинул брови:
— И у меня в Совнаркоме заявлений подобного рода полно, прямо в банк или в наркомат финансов превратили правительство! Есть утверждённый план, бюджет, наконец! Откуда взять деньги?
— Вот!.. — выдохнул облачко дыма Коба, словно подавая сигнал. — Кто же из нас вооружаться собрался? И что задумал этот бонапартист без подштанников?
— Поговорим на Политбюро… — затянул Калинин, хитро подмигнув Молотову.
Тот ничего не ответил, боднул головой воздух, получилось это у него на этот раз не так многозначительно, скорее по привычке.
— Поздно не будет? — цыкнув сквозь губы, буркнул Коба, всё это время оставаясь с каменным лицом и снизив звук голоса, отчего собравшиеся прижимали головы пониже к столу, чтобы не пропустить ни единого слова Генерального.
Обстановка явно накалялась.
— Вы здесь все мудрые люди. Знал, кого собирал. Надёжные. Не раз мною проверены, — продолжил Коба. — Помните, там, на будущем заседании Политбюро, хватит ли нас?.. Присоединятся ли к нашим голосам остальные? В некоторых я уже сомневаюсь, а кто будет против, — могу назвать сразу. Соберётся народ разный. На бумажках наштампованы грифы "секретно" и "особо секретно", но что в них, известно давно многим, у многих в руках побывали эти бумаги, прежде чем добрались до моего Секретариата. Кстати! — вдруг повысил голос Коба. — Кто отвечает у нас за эту секретность? Кто знает? Скажите? Я, например, не знаю, чтоб у нас был такой человек! Спросите у моего Назаретяна, и тот не сможет назвать. Кому нужна, а может, выгодна такая секретность, о которой посторонние узнают раньше членов Политбюро?
— Китайцы изобрели, — буркнул Молотов. — Но думали они о другом.
— Шутишь, Вячеслав? Китайцы — это порох, бомбы, шёлк, китайская стена. — Коба багровел на глазах. — Мне не до шуток!
— Был у них один такой Шень Бух или Бухай, его и считают основателем этой концепции.
— Основателем чего?
— Концепции умного правителя, которая учит императора вести себя загадочно, таинственно и тем самым вводить в заблуждение врагов. Обманывать их.
— Не пойму я тебя.
— Что ж тут непонятного? Например, быть больным, а выглядеть здоровым и могучим. Чтобы победить обманутого врага. Рассказывать одно, а поступать себе во благо.
— Ты намекаешь, что наша секретность нам же боком и оборачивается?
— Выходит.
— Я вечером руководству ОГПУ, оставшемуся без Дзержинского, встречу назначил. — Коба подёргал усы. — Вот мы поговорим и про эту нашу секретность наоборот. Далеко зашли все эти штучки. Порядок надо наводить.
— В состоянии нашей секретности, стало быть, убедились, Иосиф Виссарионович, поэтому, думаю, будет правильным, — Молотов всё же поднялся со стула, — рассмотрение вопросов, поставленных Троцким, проводить закрытым заседанием, то есть не приглашая военспецов и представителей наркомата, ограничившись лишь докладом Троцкого. Если он поймёт, но всё же отважится, заявится один. А с одним как-нибудь управимся. В этом и будет наша концепция умных.
— Он, чую, готовится серьёзно, — буркнул Коба.
— Надорвётся! — выскочил ёрзавший на стуле от нетерпения Ворошилов. — Я тоже с военными перекалякаю. К себе приглашу некоторых. Вспомним старое, то да сё, я и… Есть ещё порох в пороховницах!
— Давно надо было, — осёк его Коба. — У тебя что-то с запозданием пушки палить начинают.
— Так развернуться негде, — нашёлся не смутившийся Ворошилов, но сник, прячась за широкую спину Молотова.
— Значит, все вопросы Троцкого заворачиваем пока на доработку? — тем же жёстким взглядом ожёг Коба и остальных.
— Без указания сроков, — высунулся Микоян с ядовитой ухмылкой.
— Естественно, — подал голос Молотов. — Серьёзные вопросы требуют серьёзной ревизии.
— И тщательной проверки, — тут же добавил Микоян. — Для этого комиссия потребуется. Её необходимо организовать из сведущих и мудрых коммунистов. Старые большевики — наши верные помощники. Лучших не найти.
— А Подвойский их и возглавит. Зимний дворец брал старик. От него толк будет и авторитет великий. — Ворошилов аж засветился весь. — Лучшего председателя комиссии не найти.
— Он разберётся с бонапартистскими замашками нуждающихся в деньгах, — качнул бородкой Калинин и подмигнул Молотову. — В Поволжье с голодом никак не сладим, на Кавказе — с заразой, тоже косящей людей, а этому деньги на зарплату бывших царских офицеров понадобились.
На этом Коба собравшихся распустил. Молотову было поручено готовить грозное письмо с соответствующими выводами.
II
Ждать возвращения Дзержинского Коба не собирался. Хотя побеседовать с Мессингом, нерешительно корчующим питерскую оппозицию, ему очень хотелось, чтобы глубже знать все тонкости предательского падения Зиновьева, откладывать встречу с оставшимся временно без председателя руководящим ядром ОГПУ не только не входило в его планы, но представлялось и чрезвычайно опасным. Вопрос по Троцкому, давнему политическому противнику, требовал незамедлительного разрешения, причём самым эффективным методом. И если с узким составом членов и кандидатов в члены Политбюро он только что наметил завязать узелок партийных мер воздействия на шее "бонапартистского злоумышленника", то реакция главной карательной государственной службы, членом комиссии которой сам являлся, по его мнению, должна быть решительной, скоротечной и более жёсткой. Прочувствовать настроение, разведать возможный накал страстей среди начальства и разгадать позицию, которую каждый из них займёт, на чью сторону переметнётся в случае тайных акций против Троцкого, ему очень хотелось знать заранее. От внезапного приступа ярости он скрипнул зубами, вспомнив вдруг рассказанную ему верным Гришкой Каннером грязную байку о проделках известного пакостника Радека. Тот вроде входил в зал какого-то заседания, как обычно, вслед за Троцким, и насмешник Ворошилов не удержался его поддеть: "Вон идёт Лев, а за ним его хвост", но тут же был осмеян скорым ответом: "Лучше быть хвостом у
