Дмитрий Емец - Самый лучший враг

– И вот прошли века! – сказала Аидушка. – И почему-то сейчас в Москву опять летят больные драконы. Понимаешь, куда я клоню?

– Камень-голова здесь!

– Да! – согласилась старушка. – И я помогу вам его найти!

Плаховна стащила с плеча рюкзачок и, по плечо запустив в него руку, принялась рыться.

– Где ж оно тут было? Ага, вот!.. Ишь ты, трепыхается! И не ухватишь! – бормотала она, вытаскивая руку наружу. В ее цепко сомкнутых пальцах была какая-то толстенная коричневая ветка, которую Аидушка и обхватить-то едва могла. Ветка корчилась, пытаясь куда-то ползти. Старшой менагер некроотдела, несмотря на немалую силу, едва удерживала ее. Ирка, приглядевшись, к ужасу своему поняла, что эта толстая ветка – две фаланги отрубленного пальца. Вот только чьего?

– Титана? – спросила она неуверенно.

– Нет, милая моя! Выше бери. Гекатонхейра. Подобрала я этот мизинчик на поле боя… Махонький он такой, смотрю, компактный. Грех не взять. Силищи-то в нем немерено! Давно он у меня валялся. Прям чувство какое-то было, что пригодится.

– На поле какого боя? – не поняла Ирка.

Мамзелькина изумленно округлила глазки:

– Неужто забыла? Когда-то Кронос по наущению матери нанес серпом страшную рану своему отцу и занял его место. Кронос и его жена Рея родили Зевса. Зевс поглядел-поглядел на бессмертного папу, в затылке почесал и, поняв, что добром наследства не дождаться, пошел по родительским стопам: скинул папеньку, как тот скинул дедушку. Тут-то и заварилась кашка-малашка! Титаны выступили с Офрийской горы, а дети Кроноса и Реи – с Олимпа. Десять лет война кипела – титаномахия. Потом на помощь Зевсу пришли гекатонхейры и титанов одолели. Кое-кто из них признал Зевса, а прочие были низвергнуты под землю, где гекатонхейры стали их стражами. Потом и гекатонхейры, к слову сказать, восстали против Зевса, да это долгая история. Нечего нам в старых дрязгах копаться…

– А стражи мрака на чьей стороне были? – спросила Ирка.

– А головкой подумать? На своей, милая, на своей! – заверила ее Мамзелькина и тут же, лукаво блеснув глазками, неожиданно подбросила вверх корчившийся у нее в руках палец.

Упав на сиденье микроавтобуса, отрубленные фаланги мизинца уверенно поползли к Багрову, явно нацеливаясь на Камень Пути в его груди. Матвей в ужасе распахнул дверь, готовый выпрыгнуть, однако Мамзелькина уже сгребла ручкой обрубок мизинца и не без усилия затолкала его назад в рюкзачок.

– Видал, некромаг? Прямо как к магниту тянется!

– М-м-м… Почему? – спросил Матвей, не сводя напряженного взгляда с рюкзачка. Губы его уже успели оттаять.

– Сам смекай! Твой-то осколок ближе оказался. А ежели отбросить его подальше, так он не к тебе поползет, а к Камень-голове. Она-то посильней твоей части будет!

– Камень-голова в Москве? – быстро спросила Ирка. – Да?

Аидушка протянула руку и зажала Ирке рот своей сухой ладошкой.

– Тихо, милая! Поняла да помалкивай! Умный говорит меньше, чем знает! Средний выпаливает все, что знает! А дурак и чего не знает, то говорит!

Показывая, что поняла, Ирка закивала. Аидушка убрала от ее рта ладошку и вытерла ее о юбку:

– Вот оно как! Камешек-то, может статься, что и в Москве. Много столетий его искали, а теперь вдруг взял да сам появился. Свет хочет, чтобы он не был использован во зло и продолжал исцелять. Лигулу нужно получить его, потому что он дает власть, подобную власти Кводнона. Охотникам он необходим как приманка для драконов. Ведь каждый из них, скрывайся он хоть столетия, рано или поздно прилетит к камню.

– А вам он зачем нужен? – подозрительно спросил Багров, зная, что Мамзелькина ничего не делает просто так.

Аидушка усмехнулась.

– Знаю, трудно поверить, что я добра хочу… Что ж, тогда вот. Тоже мой интерес! – Старушка резво закатала рукав до локтя. Ирка увидела повязку из нескольких слоев плотного брезента, из которого шьются только военные палатки. В одном месте брезент сильно втягивался внутрь, точно на него давили невидимым пальцем.

– Отодвиньтесь-ка! И руками не вздумайте трогать! – велела Аидушка и, сцепив зубы, сдвинула брезент. Под брезентом таился длинный порез, а в порезе – жуткая черная пустота, со страшной беззвучностью втягивающая в себя все. За какое-то мгновение туда затянуло тряпичный чехол от противофарных очков Багрова, затем чек с автозаправки и несколько оберток от шоколадок. Туда же потянуло и Иркины волосы – и затянуло бы с концами, не успей Ирка с криком откинуться назад и вцепиться в Зигю.

Морщась, старушка вернула повязку на место.

– Вот! – сказала она. – Косой порезалась! Не сказать, чтобы работать мешало, да только надоело всякий мусор в себя втягивать… Что ж я, пылесос? И главное, не пойми куда все девается!

– Думаете, частица первомира вас исцелит? – ляпнул Багров.

Аидушка уставилась на него с укором:

– Что ж я, хуже дракона, что ли? Так что, по рукам? Ищем камень вместе?

Ирка с Багровым переглянулись.

– Зачем мы вам? – спросил Матвей осторожно. – Это же так просто: отследить, куда летят драконы, ползет палец и так далее?

– Чужую работу, некромаг, всегда делать легко! Да только со своей-то, глядишь, чего-то никто не справляется! Нет, камень должен восстановиться во всей своей полноте, пусть хотя бы на миг! Тогда и я смогу коснуться его и исцелиться… А сейчас камень помогает только созданиям первомира, а людям и стражам не доверяет! Он ненавидит их после знакомства с учителем сами-знаете-кого. – И костяной пальчик Мамзелькиной уверенно ткнул в грудь Багрова.

– А Камень Пути у меня не заберут?

– Он уже стал твоим сердцем. Да и потом, разбитые камни не срастаются, сколь бы большие силы в них ни таились, – серьезно ответила Мамзелькина. – А теперь я оставлю вас ненадолго, у меня свидание!

Она протянула цыплячью ручку, точно еще раз хотела коснуться Камня Пути, но не сделала этого и исчезла чуть раньше своей косы, но чуть позже рюкзачка. Ее грязно-белые баскетбольные кроссовки с желтыми шнурками – да-да, сегодня на ней были такие! – сгинули одновременно с хозяйкой.

– Ты ей веришь? – спросила Ирка.

– Сейчас почему-то да, – ответил Матвей и вдруг поморщился. – Блин, блин, блин! В день, когда я сделал тебе предложение, откуда-то явилась Мамзелькина и все отравила! Нельзя же так плевать в тортик моей радости! – пожаловался он. – Выход только один! Я сделаю тебе предложение и завтра, и послезавтра, и ты всякий раз будешь соглашаться…

– Временами я буду отказывать, чтобы тебе интереснее было добиваться моего согласия, – пообещала Ирка.

Внезапно она увидела что-то и негромко вскрикнула. По заднему сиденью микроавтобуса, уверенно направляясь к Матвею, ползли две фаланги пальца гекатонхейра.

Глава четырнадцатая. Последний мул

– Ты строитель? Значит, много знаешь о своей работе. Какой шанс, что за миллиарды лет большая куча глины сама собой сложится в кирпичи? Из кирпичей сам собой построится маленький домик? Потом много маленьких домиков начнут стихийно размножаться и произведут на свет небоскреб? С окнами, с крышей, с лифтами, с подземной парковкой, со всей электрикой?

– Ты хочешь сказать, что не веришь в эволюцию?

– Я не верю в бесконтрольную и стихийную эволюцию. Как я могу это делать, когда постоянно ощущаю творческое организующее начало? Начало ищущее, живое!

– Он не был опасен, – сказал Арей.

Гунита, она же Штосс, вытерла окровавленный нож о траву.

– Ненавижу нежить! – проворчала она.

– Это был всего-навсего хмырь!

– Неважно. Я уже сказала, что ненавижу нежить. Любую.

Штосс встала и, убрав нож, пошла тяжелыми, основательными шагами. Скорченное тело с оскаленными клыками и небольшими рожками осталось лежать на траве.

Деревянные колеса медленно проворачивались в пыли. В повозку были впряжены три мула. Изначально их было четыре. Четвертый мул пал на второй день пути. Пал нелепо, от крошечной пиявки, которая присосалась к его нижней губе во время водопоя.

Бородач Олаф заметил это случайно, когда ночью встал проверить, все ли в порядке. Три мула мирно жевали овес. Четвертый почему-то лежал и, когда Олаф приблизился, бросился на него. Страшные зубы щелкнули в ладони от его шеи. Олаф отпрыгнул и уложил мула ударом топора. Впрочем, это был уже не мул. Он превратился в красноглазое чудовище, покрытое толстой белой шевелящейся шерстью. Каждая шерстинка была стремительно раздувающейся молодой пиявкой.

Первые дни путники пробирались через чащу, держась каменистых оврагов, где легче было защищаться от гробовщиков. Затем бурелом мало-помалу сошел на нет, лес, поредев, остался позади, и сейчас они ехали полем. Дорога давно не просматривалась, и это было неплохо. У дорог, особенно если они не вымощены камнем, вечно крутятся огры, давилы, мозгососы, глоталы, костекруты, банды мертвяков и прочие любители поохотиться на путников.