Звездные войны. Записки Темнейшего - JuliaFF
Зал встречает меня бурной овацией и… стойким запашком разнообразного алкоголя из доброй половины сенаторских лож. Ну, да. Просто сбежать с подвергшейся нападению планеты части сенаторов охрана помешала. Им даже покинуть здание Сената не дали. Вот они свой страх спиртным и заливают. Какая уж тут демонстрация силы. Только и смотри, чтобы ситуация в откровенный низкопробный фарс не скатилась. Ладно, оно всяко лучше, чем полупустой зал.
Овации смолкают. Первые слова речи падают в полной тишине медленно и лениво, словно первые капли начинающегося дождя. На лице и в голосе — усталость. Я просто делаю, что должно.
— Граждане цивилизованной галактики. Этот день ознаменован великими переменами. Более тысячи лет Республика простояла венцом достижений цивилизованных существ. Но нашлись те, кто попытался настроить нас друг против друга, в надежде, что нам не хватит сил и решимости на то, чтобы мы взяли в руки оружие и защитили наши жизненные ценности от посягательств сепаратистов. Но мы с вами сделали это. Сделали вместе. Только есть ли гарантия того, что кризис не повторится? Нет такой гарантии, если мы так и не сможем разглядеть величайшую угрозу, которая исходит изнутри….
Постепенно мой голос набирает силу и уверенность. Усталость сменяется уверенностью, затем торжеством.
— Мы стоим на пороге новой жизни. У всего есть начало и есть конец. Вот и для нашей любимой Республики пришел час перемен. Ради мира, стабильности и процветания, ради счастья наших детей Республика будет реорганизована нами в первую Галактическую Империю, прочное и безопасное сообщество, которое, смею вас заверить, простоит десять тысячелетий. Мы создадим Империю, во главе которой будет по-прежнему стоять это августейшее собрание, а также суверенный властитель, избираемый пожизненно. Мы создадим Империю, которая будет подчиняться мнению большинства, Империю, которая будет жить по законам новой конституции.
Зал тонет в буре оваций.
— Вот так, под гром аплодисментов и умирает свобода.
Сенатор Падме Наберрие едва ни с кулаками на меня готова кинуться. Хорошо хоть не в зале — в холле перед буфетом, когда был объявлен получасовой перерыв. Секретариату Сената требуется время, чтобы распечатать текст решения о провозглашении Империи. Голосовать надо не за мои красивые слова, а за конкретный документ. Текст которого не только подготовили, но и еще раз проверят мои юристы. Знаем мы, как из побывавших в кривых сенаторских лапках документов целые абзацы исчезают. В этом я пунктуален до крючкотворства.
— Тонко подмечено, дорогая. Свобода умирает там, где разумные перестают ею ответственно пользоваться. Забывают, что свобода существует для, а не от. Сперва заменяют ее безответственностью и распущенностью, потом прикрывают ею всяческие непотребства. А когда ворота вседозволенности и хаоса оказываются распахнутыми настежь, пугаются и отдают ее, обычно — первому встречному.
— Циничная сволочь и даже не скрываете этого!
— А вот это вы зря. Был бы циником — жрал бы как все в три горла из общественной кормушки. На мой век хватило бы. Но я зачем-то подбираю валяющуюся в пыли власть. Меняю оказавшуюся большинству ненужной свободу рук, на ответственность за благополучие тех, кто не сумел этой свободой распорядиться.
— И зачем же вы это делаете? — саркастически улыбается мне сенатор.
— Потому что у гроба карманов нет. Потому что самое сладкое слово — это власть. И потому что мне немного жаль этих перепуганных и растерянных разумных, которые за тысячи лет Республики так и не научились распоряжаться своей свободой по уму.
— Ну, прямо отец галактики и со всех сторон молодец! — начинает терять контроль над собой разошедшаяся не на шутку Наберрие.
Что-то у нее в последнее время с нервами плоховато. Да и с фигурой так себе. Наряд — мешок мешком, как у…
— Что есть — то есть. И обратите внимание: для идеальной монархии нужен идеальный монарх, что время от времени бывает, а для идеальной республики нужен идеальный народ, что просто за гранью реального.
Пока я это говорю, понимаю у Падме Наберрие не наряд как у беременной. Она и есть беременная. Причем на большом сроке, или как там оно правильно называется. Короче, рожать ей совсем скоро.
— Энакин знает? — резко меняю тему разговора.
— Что? — растерянно лепечет вдруг побледневшая женщина.
За ее спиной раздается удивленный и недовольный ропот. Выпустившие безбашенную Наберрие выразить мне коллективное фи оппозиционеры тоже не в курсе? Протягиваю руку вперед и с максимальным тактом едва касаюсь кончиками пальцев даже не ее округлившегося живота, а складок одежды над ним.
— Будьте осторожны. Дети родятся форсюзерами. Группа непримиримых джедаев, похитив самых младших юнлингов, час назад покинула Корусант в неизвестном направлении. Одаренные дети могут стать желанным ресурсом в политических играх слишком многих…
Удаляюсь, не дожидаясь ответа. Надеюсь, я напугал ее достаточно, чтобы она немедленно покинула зал заседаний и не вляпалась в авантюру: демарш со срывом голосования из-за испорченных пультов. Идея госпожи Мон, исполнение криворукое. Резервная система станет для нее сюрпризом. И повод для задержания самых неуемных хорош.
Только Падме Наберрие теперь точно не при делах. В зале мелькает знакомая фигура сестрицы Солы Палпатин с ее подружкой Джобал Наберрие. И что-то мне подсказывает, сюда их не сопричастность к историческому моменту привела.
Часть 12 Курс молодого отца
— Благодарю, друг мой.
Обращаться к младшему лорду «мой мальчик» теперь как-то неудобно. Седины в его волосах едва ли не больше чем у меня. Шрамы сделали очаровательную мордашку Скайуокера лицом воина. А защищающий поврежденный позвоночник жесткий корсет, который ученику еще несколько месяцев носить, делает фигуру массивнее. Так он будет выглядеть, окончательно заматерев.
Откладываю принесенные документы, откидываюсь на спинку кресла и устало прикрываю глаза. За последний месяц я здорово вымотался, так что сбежавший из госпиталя Дарт Вейдер, взявший на себя часть бумажной работы, очень кстати. Только Вейдер — не Амедда, он от всей этой казуистики звереет. Терпит, ибо понимает, с еще не до конца прижившимся бионическим протезом в поле ему делать нечего. Но все равно звереет.
— Садись.
Лорд молча кивает и опускается в кресло напротив моего стола.
— Как у тебя с Падме?
— Никак.
В голосе ледяное спокойствие. Только я чувствую, как язычок жгучей обиды лижет душу. Вейдер ждал ее появления в госпитале. Безрезультатно. Он знает, что мать увезла Падме на родину практически насильно. Голова
