Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна
Но дело было сделано.
– Ну ладно, бегите, – махнула нам рукой жена Бондаренко.
А сам Бондаренко пробасил:
– Творческую встречу юного киноактера со строителями на этом объявляю закрытой!
Все опять засмеялись.
Когда мы ушли со строительной площадки, Сурен воскликнул:
– Ну Степанян!.. Ну!..
Я скромно опустил глаза:
– Да при чём здесь я? Это же он мне в самом деле… – я кивнул на Монькина.
– Да ну?! – Сурен недоверчиво обвёл всех взглядом.
– Точно! – сказал я.
Дмитруха молча отвернулся.
Надо же было как-то компенсировать Монькину это замахивание портфелем. Чуть не пострадал парень ни за что, ни про что.
– Ну, Монькин!.. Ну, молоток! – хлопнул его по плечу Сурен.
Монькин только улыбнулся – он не стал отрицать.
А моей наградой был долгий благодарный взгляд Туси Мороз.
В метро к Сурену пришло позднее раскаяние:
– У-у-у!.. Болван я, болван! – бил он себя кулаком по голове. – Ну почему, почему я им не рассказал о съёмках? Почему? Они так просили, а я… у-у-у, слабак!
Мы понимающе улыбались.
И опять в моем воображении всплыла рыжая Гафийка Остапчук. Честно говоря, это не я – это она выручила Сурена.
Это она как-то устроила то же самое с ухом на уроке, когда не выполнила домашнее задание. И именно этим пленила моё сердце выдумщика и шутника.
…Гафийка стояла, прикрывая ладонью глаза от солнца.
Потом помахала мне, прощаясь, и начала отдаляться, отдаляться, отдаляться… И вдруг я почувствовал, что у меня исчезло чувство вины перед ней. Как будто она простила меня.
Глава XX
Прощание с Суреном. Экскурсия на киностудию. Почему я не стал певцом «Что он тебе сказал?»
Сегодня мы прощаемся с Суреном.
Сразу после уроков к школе подъехал автобус киностудии имени Довженко, который прислал за нами режиссёр Виктор Михайлович. Он пригласил нас всех – наш класс и учителей – на экскурсию на киностудию и прощальный обед.
С нами поехали и классный руководитель Лина Митрофановна, и Тина Гавриловна, и Ольга Степановна, и Ирина Владимировна, и Александр Иванович, и даже завуч Вера Яковлевна. Конечно, на киностудию всем было интересно поехать.
Режиссёр Виктор Михайлович, весёлый жизнерадостный мужчина с седыми волосами и загоревшим, почти чёрным лицом, долго водил нас по киностудии. Сначала показывал территорию, потом павильоны. Территория была очень красивая, вся засаженная деревьями, как будто парк. Большую её часть занимал прекрасный яблоневый сад, собственноручно посаженный знаменитым кинорежиссёром Александром Довженко, чье имя носит киностудия. Был даже настоящий пруд с плакучими ивами и камышом. А за прудом большой искусственный бассейн с водой, за которым возвышалась огромная стена, а на ней… нарисованное небо – голубое небо с белыми облаками. Это специальный бассейн для комбинированных съемок, как объяснил нам Виктор Михайлович. До того как появились компьютеры, на нём пускали макеты кораблей, устраивали морские бои, бури, шторма и другие морские неприятности, которые в натуре снять невозможно. Потом он повел нас к павильонам.
Павильоны были огромные. Потолки с переплетениями железных рельсов терялись в темноте где-то высоко-высоко вверху. А внизу стояли декорации каких-то частей квартир, разрезанных то вдоль, то поперек сельских хат, улиц и дворов…
В одном павильоне мы даже издали видели съёмку. Декорация изображала часть какого-то заводского цеха. У станка, ярко освещённый огромными прожекторами (их называют «дигами»), стоял молоденький паренёк, а к нему шла девушка. Но дойти никак не могла, потому что лысый режиссёр в тёмных очках всё время её останавливал, кричал «Стоп!» и отправлял назад. И опять она начинала идти, и опять он кричал «Стоп!» и, размахивая руками, что-то объяснял ей. А платформу с оператором, который «наезжал» на неё камерой, два дяденьки в спецовках терпеливо оттягивали по рельсам назад.
Как только мы зашли в этот павильон, наш учитель труда Александр Иванович, увидев станок, тихонько воскликнул:
– О! 16К-20! Универсальный токарно-винторезный станок! Я работал на нём!
И столько было радостной нежности в его голосе, будто он встретился с другом детства.
А потом Виктор Михайлович завёл нас в большую комнату, в которой был накрыт длинный стол; возле него хозяйничали дедушка Сурена Акоп – такой же длинноносый и симпатичный, только лысоватый и с маленькими усиками – и два молодых человека в джинсах и ярких куртках– наверно, ассистенты Виктора Михайловича.
На столе стояли блюда с разными бутербродами, конфетами, пирожными, яблоками, бутылки с пепси-колой, лимонадом и минеральной водой.
Все сели за стол, налили себе в бокалы кто что хотел. И тогда поднялся Виктор Михайлович и сказал:
– Друзья! Мне очень приятно принимать приятелей и одноклассников, а также учителей нашего дорогого Сурена, Суренчика, как мы его называем. Мы все, вся съёмочная группа: и я, и главный оператор, и директор картины, и весь творческий состав, рабочие, электрики, осветители, – все за этот месяц очень полюбили его. Он очень искренний, я бы сказал, органичный мальчик. И настойчивый, трудолюбивый. Работать с ним было радостно. И работа его в нашей картине, я бы сказал, чрезвычайно интересная. Фильм ещё не готов. Не знаю, каким он выйдет. Но всё равно работа Суренчика на сегодняшний день – я бы сказал, украшение отснятого материала. И я надеюсь… Тьфу! Тьфу! Тьфу! – режиссёр повернул голову налево и быстро трижды плюнул через левое плечо, – что всё будет в порядке. Дорогой Суренчик, конечно, далеко-далеко не все, кто снимается в детстве в кино, становятся потом киноактёрами. Большинство не становится. Поэтому не думай, что твой жизненный путь уже определился, что ты уже актёр. Нет! Но если случится так, что ты все-таки станешь актёром, то я очень хотел бы иметь возможность ещё раз снять тебя, уже взрослого, в своём фильме. Желаю тебе удачи, дорогой мой!.. – Виктор Михайлович обнял и поцеловал Сурена.
Все зааплодировали.
Потом выступила наш завуч Вера Яковлевна. Она с воодушевлением говорила о дружбе народов, о современном кино и важнейших задачах, стоящих перед ним.
После неё выступила Лина Митрофановна, которая тоже говорила о дружбе народов и о кино, являющемся одним из самых важных видов искусства.
– Только почему-то фильмов для детей у нас создают очень мало, – под конец сказала она, опустив глаза.
Тина Гавриловна отдельно не выступала, она ограничилась звонкой репликой с места о том, что было бы хорошо, если бы учителей почаще приглашали на киностудию.
От класса выступила Надя Травянко, староста. Она рассказала, как в классе все хорошо встретили Сурена, пожалела, что быстро пролетел этот месяц и что он уже уезжает…
– Он очень хороший и вежливый мальчик. Просто очень.
– Не то, что некоторые! – воскликнула Тося Рябошапка.
– Вот именно! – подхватила Надя и села.
И тут вдруг выступил дедушка Сурена Акоп.
– Дорогие мои! Прекрасные вы мои! Огромное вам, как гора Арарат, спасибо! За добрые слова и искренние чувства! За внимание и уважение к моему внуку Сурен-джяну. От всей семьи Григорян спасибо! Я всех вас приглашаю к нам в Ереван. А пока что я хочу, чтобы вы попробовали наше национальное блюдо. Долма называется, – и дедушка Акоп достал из-под стола завёрнутую в кошму огромную кастрюлю, развернул, снял крышку и начал накладывать на тарелки маленькие дымящиеся голубцы. Голубцы были необычные: вместо капусты – виноградные листья. Ничего подобного я никогда в жизни не ел. Они просто таяли во рту. И, несмотря на то что кое-кто уже ел пирожные и конфеты, все набросились на эту долму. Даже тосты о дружбе народов на какое-то время прекратились. Слышалось только причмокивание и возгласы: «Ах!», «Ох!», «Ух!», «Ну-у!..»
Наконец все насытились, и Виктор Михайлович, обращаясь к нам, сказал:
– Мальчишки и девчонки! А теперь, может, художественную часть устроим? А? Может, кто-то споёт, стихотворение прочтёт, станцует? А? Да не стесняйтесь. Не стесняйтесь! Ну!
Лина Митрофановна подхватила:
– Ой! Правильно! Тося, Надя, Нина! Ну! Ну давайте!.. Таня! Ты же у нас артистка! Виталик! Ты же так хорошо читаешь стихи! Ну!
Однако все только переглядывались, хмыкали и наклоняли головы. Никто не осмеливался начать первым. И тогда какая-то сила вдруг подбросила мою руку вверх.
– О! Стёпа! Давай! – радостно воскликнула Лина Митрофановна.
Я поднялся с мыслью: «Да будь что будет!»
– Я тоже хотел быть артистом! – мрачно сказал я. – Только не в кино, а на эстраде. Певцом хотел стать. Как Гнатюк.
Все дружно засмеялись. Потому что я специально это сказал, чтобы всех рассмешить. Как Тарапунька. Ещё и губы трубочкой вытянул вперёд так же, как он, когда «тюк» произносил.
– А что – разве плохо? Певцом, по-моему, лучше всего. И популярность у певцов самая большая, и… всё остальное… Так вот я и решил певцом стать. Голос у меня, слышите, какой? О-о-о! – заревел я. Все опять засмеялись. – Хороший? Правда? А вот слуха, честно говоря, меньше, чем певцам нужно. Это немного меня огорчало. Но мой дедушка Грицько сказал, что слух – это такая вещь, которую можно развивать. Главное для певца – все-таки голос. Так вот я и начал развивать свой слух. Дома мне его развивать мама не разрешала, поэтому я его на выгоне развивал, когда корову пас. Корове это очень понравилось, она даже не паслась, всё время слушала. Только почему-то доиться перестала… Начать свою карьеру я решил с художественной самодеятельности, а чтобы не так страшно было, дружков своих, Василя и Андрюшу, подбил на ансамбль «Школярики-дударики». Я тяну, они подхватывают.
