Разин А. А. "Зима в стране "Ласкового мая". - Разин Андрей Александрович
Уж если мне и не суждено стать звездой эстрады, то хоть помогу артистам по-настоящему!
Я принял это решение, и на душе стало спокойно. Жаль, конечно, что я не родня высоким людям, но не беда. Вперед!
Я нашел Игоря, вновь уселся в "Чайку" и подкатил в Останкино. Из машины позвонил Попову.
- Есть конфиденциальный разговор. Срочно спускайтесь вниз.
Видимо, мой тон вновь поколебал зловредную информацию Кренкель. Сбитый с толку вальяжной "Чайкой", Попов вообще растерялся.
- Владимир Иванович,- начал я как можно более торжественно,- вчера я оказался свидетелем одного директивного разговора. Вы понимаете меня...
- Вполне,- упавшим голосом подтвердил Попов.
- Так вот, шла речь о том, что из вашего близкого окружения идет утечка информации. В частности, муссируются слухи,
что вы, в свое время, пользовались особым вниманием товарища Фурцевой. И это теперь признается серьезным идеологическим недостатком. Могут последовать оргвыводы.
- Да вы что?! Кто мог сказать такое?! Вы же знаете меня,
Андрей Александрович, как безупречного человека и коммуниста... Мне польстило доверие товарища Попова, но обстановку следовало обострить.
- Я-то знаю, но вы ведь понимаете, какой идет резонанс?!
- Но кто же распускает эти слухи?
И хотя в свое время этими "слухами" тешилась вся чиновная Москва, о чем товарищ Попов был прекрасно осведомлен, я сделал еще более многозначительное лицо и перевел разговор на то, что мой высокохудожественный клип почему-то не появился в "Утренней почте".
- Мы так ждали его, просто всей семьей ждали, а тут такая досада.
- Мне кажется, я вас понял, - сказал Попов,- думаю, что ваш клип с удовольствием будет воспринят общественностью. А редакцию мы укрепим.
Неисповедимы начальственные гневы и милости. Кого и к чему обязывал мой разговор? Светская болтовня о событиях тридцатилетней давности. Сущие пустяки... Но вскоре под каким-то благовидным предлогом Людмилу Эрнестовну с почетом отправили на пенсию, а режиссеры и редакторы вновь прониклись ко мне жутким почтением и норовили при встрече озадачить какой-нибудь просьбой. Только мне наскучили эти игры. Конечно, лестно быть племянником Генсека, ногой открывать двери, наводить тень на плетень. Но мне это обрыдло. Да и честно говоря, после ухода Кренкель с поста главного редактора я как рядовой телезритель не обнаружил особых перемен. Вместо одной обоймы завсегдатаев телеэкрана поселилась другая. Вот и все. А мне стало казаться, что на телевидении свет клином не сошелся, и можно делать интересные дела и без помощи всесильного голубого экрана. Так что я добровольно сложил с себя обязанности родовитого "племянника" и принялся торить пути к успеху собственными ногами.
А почему свою первую главу я решил начать именно с этого периода своей жизни? Потому, что вся моя книга - это исповедь человека, который всю жизнь мечтал жить честно, но был поставлен в такие условия, что приходилось брать напрокат советы авантюриста Феликса Круля, одного из своих любимых литературных героев. Я, как и Феликс, человек добродушный, но склонный к приключениям. А это, как известно, сулит всякие неожиданности и сложности. Жизнь приучила преодолевать их, используя нетрадиционные методы. Один из них - создание студии и группы "Ласковый май", которая стала сегодня не просто фактом музыкальной жизни, но и немалым социальным феноменом. Ежегодно ко мне приходят десятки писем от мальчишек и девчонок. Они рассказывают о себе, спрашивают совета. На наших концертах тысячи взрослых людей - их привлекает атмосфера доброты, царящая на выступлениях "Ласкового мая".
Так я пришел к этому своему главному делу жизни. Об этом я много рассуждаю, думаю. Некоторые мысли легли в основу эссе, составляющих живую ткань этой книги.
глава 2 - Беспредел
У нас любят дискуссии на тему: "Легко ли быть молодым?", "Легко ли быть красивым?"... Мне часто приходится задумываться над этим, не таким и простеньким - "Легко ли быть..."
Совсем не легко!
Когда в январе 1990 года мы приехали в один город-оазис Средней Азии, все в один голос сказали, что "Ласковый май" привез весну. Вовсю жарило солнце, и будто не было несколькими часами раньше слякотной промозглой Москвы. К тому же у меня, наконец, появилось настроение, и я даже спокойно, без кошмаров спал несколько ночей. Перед выездом в Домодедово достал из почтового ящика скучный конверт с синим штемпелем прокуратуры Дзержинского района Москвы.
Послание было выдержано в лучших традициях ведомства, которое почти полгода до этого трепало мне нервы и не давало спокойно работать.
"Товарищ Разин, - неспешно сообщала депеша, - уголовное дело, возбужденное в отношении вас по 1 статье УК РСФСР, прекращено ввиду отсутствия состава преступления в ваших действиях".
Как, по-видимому, до сих пор принято в надзорных инстанциях, ни слова извинения или хотя бы намека на то, что уважаемая инстанция, мягко говоря, ошиблась, а если говорить прямо, то наломала дров. Короче, весна вновь подтвердила, что является моей покровительницей - все хорошие события у меня происходят между мартом и июнем. Ну, а если календарь чуть ошибся, как на этот раз, я тоже не возражаю.
И как будто угадав мое настроение, на сцену вместе с букетом роз бросили записку: "Андрюша, правда, что тебя скоро посадят? Газеты, вроде, писали".
Я рассмеялся.
Мне хотелось сказать прямо в микрофон: "Разве такое - посадить ни за что - не случалось, к примеру, в вашем нежном городе? А что касается меня, то..."
Но вместо этого я спрятал записку в карман и запел "Розовый вечер". Хорошая песенка, в самый раз.
А потом в гостинице (фанаты скандировали под окнами: "Разин, Разин!") я еще раз прочитал записку и задумался: славное вообще-то было для меня время на четвертом году перестройки. Всю жизнь буду помнить. Да и миновало ли оно, это времечко? Легко ли быть самим собой?
...А началось все с мелочи. После того как на меня навалилась молодежная оренбургская газета, обвинив ни много ни мало в киднапинге (и это после того как я потратил столько сил, чтобы вырвать из ямы Шатунова, Прико и других ребят, которые еле-еле существовали, но об этом комсомольская газета ни гу-гу!), в Москве позвонил какой-то парень и солидно представился: "Олег Войтенко, заместитель секретаря партбюро Высшей комсомольской школы" (послать бы мне его тогда подальше!). Но ведь такие важные птицы мне еще никогда не звонили. И я самоуверенно подумал, что вот, наконец, мои фанаты появились и среди высокоранговых комсомольских работников, которым светят высокие партийные кресла. Мне, конечно, до фонаря все эти номенклатурные дела, но было приятно...
Короче, мы встретились.
- Вот так, старик, - сказал мне Войтенко, - заклюет тебя наш "совок". А Филинов дотопчет. Ты со своей популярностью и сборами у многих как кость в горле... Сам понимаешь. Но ничего, мы тебя поддержим.
