Владимир Гриньков - Исчезнувшие без следа
– Но это – результат травмы.
– Я только как пример это привел, Федя. Чтобы показать тебе, что это в принципе возможно. А вообще есть медицинские препараты, способные стереть память. Человека очень легко превратить в животное, ты уж мне поверь. Он будет есть, пить и даже совокупляться – но все это только на уровне рефлексов.
– Но они же не просто лишают человека памяти! – воскликнул Удалов. – Они вкладывают в нее новую информацию!
– Я думаю, что и подобное возможно. Если память чиста, как лист бумаги, в нее можно записать все, что угодно. Ученые уже очень близки к этому.
– Близки! – воздел палец к потолку Удалов. – Но это еще не значит, что им это уже доступно!
– Когда я говорю – «ученые близки», я имею в виду средний, общедоступный уровень. Но есть ведь элита науки, ты пойми. Те, кто на шаг впереди всех. И пока общая масса ученых лишь приближается к этому, они уже вовсю используют результаты своего гениального открытия. И если это открытие засекретить…
– А смысл? Зачем засекречивать?
– Эх, Федя! Что ж тут непонятного? Пока новый метод недоступен другим, можно делать вид, что его пока и не существует. И использовать – в интересах верхушки общества, или в интересах обороны, или просто в своих собственных. Мы именно с этим и столкнулись, Федор. Пойми ты наконец. Не исключено, что там, в комнате, сидит вовсе не Дружинин. Это вполне может быть Воронцов.
– Но как в этом убедиться? – воскликнул Удалов.
Он уже почти поверил в возможность подобного, но, как человеку, рационально мыслящему, ему требовались доказательства.
– Поговори с ним поподробнее, Федя, – посоветовал Смирницкий. – Вопрос, другой, третий. Ты каких-нибудь полчаса с ним побеседуешь и поймешь, кто перед тобой. Ты о Воронцове что-нибудь знаешь?
– Так, – пожал плечами Удалов. – В общих чертах.
– Попробуй. Мне кажется, что он действительно Воронцов. Тут ведь вот какая штука получается, Федя. Я ведь ему в сознание совсем неглубоко проник, ты уж мне поверь, и если случилось такое – значит, этим парнем надо заняться всерьез.
– Ну хорошо, – сдался Удалов и покачал головой – так до сих пор был ошарашен. – Как мы его искали, Игорь, ты бы только знал! Мы с ног сбились.
– Кого искали? – уточнил Смирницкий.
– Воронцова.
Они вернулись в комнату.
– Я хочу задать тебе несколько вопросов, – сказал Удалов. – Не возражаешь?
– Нет.
– Где ты провел свое детство? В детском доме?
– Почему же в детском доме? У меня была семья.
– Вот как? – искренне удивился Удалов. – И отец, и мать?
– Отец умер, когда я был совсем маленьким. А я жил с мамой.
Про мать Воронцова Удалов знал. После исчезновения сына она выехала куда-то в Рязанскую область.
– А как ее звали?
– Наталья Алексеевна.
Он ответил очень уверенно. А Дружинин имени-отчества Воронцовой не знал. Как и сам Удалов. И это уже кое-что значило.
– Когда ты в последний раз виделся с матерью?
– Не помню. Очень давно.
– Вспоминай! – сказал Удалов.
– Перед отлетом в Англию.
– В Англию, конечно, – кивнул Удалов и потер виски кончиками пальцев. – Ты что-то рассказывал о том, как тебя выманивали из России. Ты не догадывался, чего от тебя хотят эти люди?
– Нет.
– И не собирался присваивать эти пятнадцать миллионов долларов?
– Что вы себе позволяете?
– Ну извини, – примирительно сказал Удалов.
Смирницкий незаметно сделал ему знак – надо бы поосторожнее.
– Потом ты оказался в Африке, – повел разговор дальше Удалов. – И тебя искали ребята из «Антитеррора».
– Да, искали, как оказалось.
– Стало быть, нашли?
– Да.
– Как это произошло? Сама вот эта встреча меня интересует.
– Они прилетели вертолетом, высадились на остров. Но к тому времени все уже было кончено.
– Что было кончено? – уточнил Удалов.
– Там, на острове, меня хотели убить. Их была целая банда, и если бы не Хельга…
– Кто это – Хельга?
– Та девушка из «Антитеррора», которая всюду сопровождала меня.
– В «Антитерроре» не было никакой Хельги.
– Возможно, это не настоящее ее имя. – Слабая улыбка скользнула по его лицу. – Она была, как хамелеон – постоянно меняла биографии, имена. Еще она называла себя Мариной.
Марина Роншина. Удалов сам видел ее личное дело. Под ее именем стоял псевдоним – Хельга Ронси. Пока что все выглядело вполне правдоподобно.
– Итак, эта самая Хельга тебе помогла.
– Да. Бандиты напали на нас, я был ранен, и если бы не она, все окончилось бы совсем печально.
– Куда ты был ранен?
– Вот сюда – в плечо.
Удалов видел следы того ранения. Но у Дружинина была иная версия появления шрамов. Все как в истории с Дегтяревым, вдруг превратившимся в Маркова. И почему бы не поверить, что и сейчас дело обстоит подобным образом?
– Потом тебя вывезли с того острова?
– Да.
– Тебя кто-нибудь сопровождал?
– Один из этих ребят. Его звали Мишей, а вот фамилию я вряд ли вспомню.
– Марков, – подсказал Удалов.
– Точно, Марков!
– И он же сопровождал тебя в Москву?
– Да.
Удалов даже опустил веки, чтобы скрыть стремительно охватывающее его волнение. Их беседа, бывшая до сих пор лишь перечислением фактов, известных и Удалову, и Дружинину, неожиданно притекла к порогу, за которым лично для Удалова не было ничего – мрак и полная неизвестность. История Воронцова для него заканчивалась на том, что его увезли с Чкаловского аэродрома неизвестные люди. Он исчез, растворился, оставив о себе лишь нелестные воспоминания и противоречивые слухи. И поэтому сейчас Удалов выдерживал паузу, готовясь войти туда, где он еще не был.
– Дальше, – наконец сказал он. – В Москве вы с Марковым расстались.
Давал понять, что и это ему известно.
– Я вышел из самолета первым, меня тут же усадили в машину…
– Какая машина была, кстати? – уточнил Удалов.
– Черная «Волга».
И это совпадало с рассказом Маркова.
– Меня повезли…
Удалов еще больше напрягся.
– …но перед тем, как выехать, завязали глаза…
Удалов вздрогнул и резко поднял голову. У него было такое чувство, будто его самого лишили возможности видеть.
– И ты не знаешь, куда тебя привезли, – понимающе сказал он.
– Не знаю. Мне показалось, что это где-то за городом. Очень тихо, много деревьев. Но из помещения меня не выпускали.
– Что это было за помещение?
– Две смежные комнаты. В одной я спал и ел, в другой проходили все эти беседы.
– Какие беседы?
– Я даже не знаю, как это назвать точнее: беседы, допросы… Эти люди были вежливы со мной, но я видел, что они настоящие профессионалы и хорошо делают свое дело.
– Их интересовала эта история с деньгами, да?
– Да. Они пытались выудить из меня все, что я знал, помногу раз возвращались к одним и тем же эпизодам, как будто без конца меня проверяли. Все крутилось вокруг этих пятнадцати миллионов долларов.
– Они пытались выяснить, не причастен ли ты к пропаже этих денег?
– Я не могу сказать, какова была их конечная цель. Мы касались стольких тем, что у меня голова шла кругом.
– А кто эти люди, которые с тобой беседовали?
– Я не знаю.
– Разве они никак не представлялись?
– Нет.
– И даже по именам себя не называли?
– Нет.
– Но ты подумай, – попросил Удалов. – Вспомни. У тебя должны были возникнуть какие-то мысли, предположения. Может быть, эти люди из милиции? Из подразделения по борьбе с организованной преступностью? Или из ФСБ?
– Я действительно ничего не знаю.
Удалов вздохнул.
– Хорошо, – сказал он. – Давай продолжим. Как долго ты «беседовал» с этими таинственными людьми? День? Неделю? Месяц?
– Это было очень недолго. Три или четыре дня. Потом они исчезли, и больше я их не видел.
– Тебя отпустили, да?
– Нет. Мне объяснили, что я, во-первых, должен залечить свою рану, а во-вторых, нуждаюсь в отдыхе после стольких потрясений. В общем, меня там и оставили, за мной присматривал врач…
Воронцов вдруг запнулся и впал в глубокую задумчивость.
– Рассказывай! – поторопил его Удалов.
– Я не знаю, о чем рассказывать дальше, – сказал Воронцов и покачал головой. – Какая-то пустота. Провал.
Смирницкий выразительно посмотрел на Удалова.
– Вот этот врач, который тобой занимался, – сказал Удалов. – Ты помнишь, как его звали?
Воронцов нахмурился, вспоминая.
– Григорий… Нет, не Григорий… Григорьевич… Михаил Григорьевич… Нет, не так… Дмитрий! Дмитрий Григорьевич!
Удалов, до сих пор пребывавший в напряжении, обессиленно откинулся на спинку кресла и обмяк, словно надувная кукла, из которой вдруг стал выходить воздух. Дмитрий Григорьевич – так звали врача, который занимался совсем недавно Шаповалом. Цепь замкнулась. Теперь история Воронцова представлялась достаточно полной и убедительной. В ней не было никаких противоречий.
– Теперь я верю, – сказал Удалов усталым голосом. – Ты действительно Воронцов. Как упорно мы тебя искали! А ты был совсем рядом, оказывается.
