Михаил Сухачев - Дети блокады
Витька откатился далеко в сторону. Он ушибся, но не сильно, встал на колени и оглянулся. В канаве на боку лежал их грузовик. Из-под груды еловых лап выползал один из раненых. Другой лежал неподвижно совсем рядом. Не видно было третьего раненого и Валерки.
В начале колонны полыхала полуторка. Еще одна, как и их грузовик, опрокинулась в канаву, остальные беспорядочно стояли на дороге. Раздавались крики о помощи и команды медперсонала. Витька вскочил и ринулся к машине.
– Валерка! – крикнул он.
В это время над дорогой в плотном строю снова промчались фашистские стервятники, поливая перед собой пулеметным огнем.
– Гады-ы! – что есть мочи закричала вслед удалявшимся самолетам медсестра. Обхватив голову руками, она медленно осела и повалилась на бок.
Еще одна машина занялась огнем.
Виктор не лег на землю, не спрятался, но это не от храбрости. Он никогда не видел раньше так низко летящие вражеские самолеты. Отчетливо были видны стреляющие пулеметы, желтые номера, свастика и кресты на фюзеляже. Мальчик проводил их взглядом, пока они не скрылись за стеной леса, справа от дороги, и вспомнил разговор между шофером и медсестрой о международном соглашении.
Витька начал разгребать еловые ветки, освобождая раненого. Затем увидел носилки и под ними серую стеганку Валерки. Он освободил лежащего на животе друга, перевернул его лицом вверх. На Валерке не было ни царапинки, но глаза он не открывал.
Виктор оглянулся. Кругом суетились люди: шоферы, медсестры, санитары, врачи. Возле соседней машины хлопотала над раненым медсестра.
Витька помчался к ней.
– Тёть, там Валерка, друг, без движения!
Девушка подняла на него глаза. По бледному, испуганному лицу догадалась, какое это несчастье для мальчика.
– На, закончи перевязку, – скомандовала она ему и побежала к перевернутой машине.
Витька дрожащими руками стал осторожно наматывать оставшийся кусок бинта вокруг предплечья красноармейца, у которого левая нога уже была прибинтована к двум дощечкам. Спресованный бинт не хотел разматываться, его края затягивались отдельными нитками, из-за чего он скручивался в веревку. А ведь когда-то, на занятиях в жэке, все получалось быстро и ловко.
– Ладно, малец, довольно крутить. Отрывай и завязывай, – сказал раненый.
Витька попытался разорвать бинт, но сил не хватало. Тогда он схватил его зубами и с остервенением стал разрывать.
Управившись с перевязкой, Виктор кинулся к своей машине. Валерка был жив. Бледный, беспомощный, он сидел, привалившись к краю канавы.
Витька наклонился над ним:
– Ну, ты что? Куда тебя долбануло?
– Чего? – тихо переспросил Валерка.
– Я спрашиваю: куда тебя долбануло? – громко повторил Витька.
– Ты чего говоришь? – опять переспросил друг.
– Ты чего, оглох, что ли? – заорал Витька. И вдруг по недоуменному выражению Валеркиного лица догадался, что друг контужен и действительно оглох.
– В ушах какой-то шум, – подтвердил Валерка его догадку.
– Пройдет! – что есть мочи заорал Витька.
Он хотел приободрить друга любимой материной поговоркой: «До свадьбы заживет», но кричать ее во всю глотку в такой обстановке показалось неудобным.
Через час начали грузиться в оставшиеся машины. Теперь в кузов размещали не по два-три человека, а сколько можно было вместить. Валерку, как контуженого, брали, а Витьке, двум медсестрам и пожилому санитару места не хватало. Им предложили ехать в кузове, заполненном убитыми. Санитар, вздохнув, залез в машину и примостился между погибшими.
Валерка, видя, что его друг остается, попросился тоже остаться. Медсестра возразила, но вмешался военврач.
– Ничего с ним не сделается! Молодой, выдержит. Кроме того, Нина и Вероника пойдут с ними, в случае чего, помогут. Давай, парень, слезай! – скомандовал он Валерке.
…Добрались они до детдома довольно быстро и с таким шиком, о котором можно было только мечтать. Этим ребята были обязаны двум обаятельным медсестрам. Почти все водители попутного транспорта сами останавливались, предлагая им свои услуги.
Первой остановилась «эмка». Но в ней сидели четверо военных. Старший из них, с двумя шпалами в петличках, соглашался взять девушек, но те бросить мальчишек отказались.
Получил отказ и шофер грузовика, доверху наполненного железными бочками с бензином.
Следующей остановилась бронемашина. Она обогнала их, прижав к обочине, и затормозила в десятке метров. Лязгнула стальная маленькая дверь, и из нее выскочил молоденький лейтенант. Широко улыбаясь, он элегантным жестом показал на дверцу:
– Прошу. Комфорт незначительный, но безопасность и быстроту гарантирую.
Девушки заглянули внутрь, и та, что звалась Вероникой, воскликнула:
– Какой ужас! Как в пароходной кочегарке – душно, темно и, должно быть, грохот неимоверный. С нами два мальчика, один из них контужен, ему нельзя ехать в таких условиях.
– Почему нельзя? Можно, – вмешался Витька, мгновенно сообразив, какое впечатление можно произвести, если подъехать к детдому на настоящей бронемашине. Он ждал согласия Валерки и пытливо глянул на друга: – Правда, Валерка?
Но тот безучастно, тусклыми глазами, непонимающе глядел на Веронику. Его мутило.
– Э, да парню плохо! – спохватилась Вероника и стала открывать санитарную сумку. – Пожалуй, сейчас не до комфорта. Поехали. Можно в вашей мышеловке его уложить? – обратилась она к лейтенанту.
Витьке очень хотелось, чтобы их приезд был как-то отмечен. Он показал дом, где они должны выйти, и попросил шофера дать длинный сигнал возле подъезда.
Их действительно заметили. Из окон высунулись не только ребята, но и взрослые. Однако на Нелли Ивановну бронетранспортер не произвел впечатления.
– Черти полосатые! Заведутся же в нормальном стаде две паршивые овцы – все стадо взбудоражат! Из-за вас потом еще двое хотели сбежать. Едва перехватили. Сколько же это будет продолжаться? Это все ты, негодяй! – указала она на Стогова. – Сдам я тебя в милицию! Пойдешь в колонию для трудновоспитуемых…
Неизвестно, когда и чем бы кончились эти угрозы, но вдруг Нелли Ивановна замолчала, глядя на Валерку. Тот, бледный как полотно, стал медленно оседать на пол возле стены.
– Что с ним? – спросила она удивленно.
– Контужен.
– Ну что, довоевались, паршивцы! Слава богу, живы!..
Последнее добавление «слава богу, живы» подбодрило Витьку. Конечно, Нелли Ивановна любит их, жалеет, а стало быть, все кончится одними угрозами.
И он не ошибся. Директор, как и Эльза, обрадовалась их сообщению о поисках на фронте Сергея Яковлевича Пожарова.
Поступил приказ срочно подготовить детдом к эвакуации, и Нелли Ивановне было не до Стогова и Спичкина. Последнее сообщение Виктора огорчило ужасно. Огорчение усилилось, когда он стал невольным свидетелем разговора между двумя молоденькими воспитательницами.
– Если бы я знала, что детдом эвакуируют, я бы отказалась пойти сюда работать, – говорила одна.
– Я бы тоже, – поддакивала другая. – Когда мне в комитете комсомола вручали путевку в этот детдом, говорили, что эвакуировать больше не будут. Может, здесь какая-то ошибка? Жизнь-то налаживается. Даже первый футбольный матч состоялся. Это что-нибудь да значит? И как можно покинуть Ленинград? Не представляю себе. Нет, эта эвакуация весьма похожа на ошибку.
– Да, пока они там разберутся в этой ошибке, нас уже выпроводят из Ленинграда…
Витька был совершенно согласен с воспитательницей. Ему не хотелось стать жертвой чьей-то ошибки, и мысль о новом побеге занозой засела в голове.
Глава 20
Возможно, Нелли Ивановна была очень хитрым человеком, разгадавшим мятежные мысли ребят, а может быть, действительно не хватало людей и сил, чтобы в короткие сроки закончить приготовления к эвакуации, только теперь у Стогова и Спичкина, да и у других старших ребят не было свободной минуты.
Виктор получал задания особой важности, которые, как говорила Нелли Ивановна, можно доверить только мужчине. Он возил какие-то бумаги на Финляндский вокзал, в райсовет и даже в госбанк. Поэтому подготовка к эвакуации и погрузка в вагоны прошли в постоянных заботах, и все реально происходящее мальчик оценил, уже сидя в теплушке под стук колес медленно идущего в сторону Ладожского озера поезда.
Множество противоречивых мыслей роилось в Витькиной голове: нежелание покинуть родной Ленинград, любопытство перед возможностью увидеть Большую землю, о которой в блокадном городе говорили с благоговением и надеждой; неостывшая тяга сбежать на фронт и опасение снова оказаться возвращенным, только теперь уже в другой детдом, где не будет Валерки, Эльзы, обожающей Витькины «геройства», Нелли Ивановны, строгой, но доброй и всё понимающей.
Каждая мысль имела свои «за» и столько же «против». «Пожалуйста, прыгай», – говорил он себе. Для этого достаточно оттолкнуться от края двери вагона-товарняка, где он сидит свесив ноги.
